Гребень Матильды - Елена Дорош
Исповедь убийцы
Несмотря на позднее время, в управлении уголовного розыска жизнь била ключом. Во всех кабинетах горел свет, слышались голоса, топали сапоги и женские каблучки, вводили и выводили задержанных. Иногда вдруг наступала тишина, как будто в помещениях никого не было, а потом, как по команде, сотрудники вдруг начинали сновать из кабинета в кабинет, сталкиваясь друг с другом и обмениваясь последними новостями, напоминавшими о том, что за стенами здания УГРО продолжается обычная жизнь.
Анна любила этот шум. Ей казалось, пока улей гудит, все идет как надо.
Она сверяла данные, присланные криминалистами, с показаниями свидетелей и пыталась выловить все, что могло продвинуть дело.
К сожалению, ничего особо интересного специалисты не выяснили. По большей части подтвердили свои собственные выводы, сделанные по горячим следам на месте преступления.
И все равно ей казалось, она упускает нечто важное.
Что?
Среди снимков на глаза попалась фотография Матильды Кшесинской. Анна стала ее разглядывать.
Балерина была в сценическом костюме, богато украшенном драгоценными камнями. На голове и шее – груды жемчуга. Закинув руки за голову – не иначе чтобы талия казалась тоньше – и слегка наклонив гибкий стан, Матильда смотрела в сторону и вниз. Глаза затуманены, губы приоткрыты.
Фото было постановочным, виднелись следы ретуши, но почему-то сразу чувствовалось: это необычная женщина. Она отнюдь не была писаной красавицей, но Марья Николавна права – такую пропустить невозможно.
Погрузившись в материалы следствия, Анна и не заметила, как за окном начало теплиться утро.
Закуток, в котором стоял ее стол, был отгорожен от остального кабинета огромным шкафом, доверху набитым папками. Все вместе – шкаф и папки – несколько заглушало гул улья.
Она прислушалась. Вот хлопнула дверь. Послышалось рычание начальника. Распекает кого-то. В эту минуту лучше не попадаться ему на глаза. Точнее, на глаз. Не успеешь оглянуться, как окажешься испепеленной огнедышащим драконом.
Кишкин, он такой!
Не далее как после обеда она испытала его гнев на себе. Конечно! Три убийства и ни одного подозреваемого. Было от чего голове пухнуть! Прожигая ее пылающим взором, Кишкин сначала потребовал полного доклада обо всем, а потом полчаса спускал с нее стружку за нерадивость.
Стоя навытяжку и не смея вздохнуть, Анна прислушивалась к голодным спазмам в животе и мечтала лишь об одном: поскорей убраться отсюда и сжевать недоеденный вчера кусок бублика. И чаю горячего выпить. И боты для Фефы не забыть поискать в выходные.
Вообще это было странно: начальник ее распекает, а она о еде думает.
Этой хитрости когда-то научил ее тятенька Афанасий Силыч.
– Ты, дочка, когда тебя ругать станут, веди себя соответственно. Начальству внимай, в глаза смотри преданно, дрожь в коленках – это уж обязательно, а сама начинай о чем-нибудь постороннем думать. Хоть вот о картошке жареной на сале или о новом платье. Очень помогает. Иначе никаких нервов не хватит. Начальство, оно ведь думает, что именно его ценными указаниями дело движется, потому и старается. Ну и пусть орет. Ты в головушку не бери, в нужный момент отключайся. Чтобы, значит, силы и нервы для дела приберечь.
Вот она и берегла. Наконец Кишкин отвлекся на телефонный звонок, а затем и вовсе махнул рукой: убирайся, мол, отсюда.
Анна мышкой шмыгнула в свой закуток, достала из ящика бублик и, откусив побольше, вернулась к документам. Так и просидела до утра.
За окном было почти светло, то есть как будто светло. Обычная петроградская погода.
Тело ломило, голова словно чугуном налилась, немного подташнивало.
Она сдернула с гвоздя на стене тужурку и пошла на выход.
– Домой? – спросил, пробегая, Маркелов. – Ну и правильно. Синяя уже вся, как селедка.
Почему селедка синяя, она поинтересоваться не успела, лишь буркнула:
– И на том спасибо.
Улица была пуста. Рано еще.
Поплотнее запахнув тужурку, Анна завернула за угол, решив, что дворами дойти до дома получится быстрей.
Она была на середине пути, когда в темной арке услышала за собой быстрые шаги и обернулась, сунув руку в карман. Навстречу чапала старушка с кошелкой. «Куда, старая, собралась в такую рань?» – хотела спросить Анна и вдруг почувствовала, как сзади ее шею сжали грубые пальцы.
Не успела даже дернуться. Захрипела и осела на землю.
Очнулась она от холода. Кругом было темно и сыро.
Анна провела рукой вокруг и убедилась, что лежит на земляном полу.
Подвал?
Спохватившись, стала шарить по одежде. Пистолета не было.
Это плохо.
Следующим шагом стала попытка приподняться. Получилось сесть. Странно, но она не была связана.
Почему?
Анна прислонилась к кирпичной стене и прислушалась. Неподалеку кто-то кашлянул.
Она всмотрелась в темноту.
– Кто здесь?
Послышались шаги, неровный свет фонарика озарил низкие своды подвала, а потом она наконец увидела того, кто приволок ее сюда.
– Никита, ты?
– А ты думала – папа римский? – расхохотался Румянцев, глядя победно и играя узким ножом, похожим на стилет.
Анна поняла, что он пьян.
Лучше это для нее или хуже?
– Нет, Анюта дорогая, не папа и не римский! Я это, собственной персоной! Не ожидала?
Не отвечая, Анна смотрела на Румянцева, гадая, что он собирается предпринять. Можно не сомневаться: у него есть оружие. А у нее – нет.
Как она сможет защититься? Только зубами рвать.
Между тем Румянцев был настроен на душевный разговор.
– Я сразу понял, что тебя направят этим делом заниматься. Ведь речь идет о драгоценностях, а ты у нас девушка образованная, в красоте разбираешься.
– Да у меня сроду ни одного украшения не бывало. Сережки мамины, и все.
– Это неважно. Ты любишь, когда красиво, благородно. А тут как раз про красоту. Эта гадина Кшесинская тоже красоту любила. Бриллианты, сапфиры, изумруды всякие.
– Но ты же не за изумрудами охотился, Никита.
– Ишь ты, догадливая какая. Это мне в тебе и нравилось.
Он помолчал, наблюдая за ней. Она смотрела, не шевелясь.
– Не за изумрудами, правду говоришь, любимая. Я, если хочешь знать, только за тобой охотился всю жизнь.
– Врешь! Мы пять лет не виделись!
– И что? Это ничего не значит! Я все эти пять лет… Эх, не поймешь ты. Потому что такая же дура, как эта Матильда. Хотя нет, постой. Она поумней тебя была. Под себя гребла, а ты наоборот. Ты меня выкинула из жизни своей, а впустила этого желторотого студентишку. Ну и как? Где он теперь? Небось в Парижах нежится! Или на морском песочке какаву пьет! Гниль благородная, вот он кто! Или нет! Я слышал, в Парижах есть такой сыр. Вонючий и с плесенью. Так плесень эта благородной называется! Вот он, твой студентик, и есть та благородная плесень! Плесень!
Анна понимала, что Румянцев куражится специально. Хочет вывести ее из равновесия.
– Зачем ты убивал всех этих людей?
Она знала зачем. Спросила, чтобы услышать признание. Румянцев это понял.
– Надеешься, что сможешь занести мои слова в протокол? Так?
Анна не ответила.
– Глупая ты баба, Анюта. Неужели думаешь, что я тебя отпущу? Нет, любимая. Не для того я все это затеял. А насчет людишек этих… так ты уже все поняла. Я узнать у них хотел, где находится вещичка одна.
– Гребень Матильды?
– Да, любимая. Гребень королевы древнего народа. Необыкновенной красоты и силы. Волшебный.
– И кто из убитых тебе помог?
Румянцев скривился.
– Никто. Но это ничего не значит. Я все равно разыщу его. Меня не остановят. Я все продумал, учел. Думаешь, вслепую тыкался? Нет, голуба. Это не про меня. Я уже близко. Осталось чуть-чуть. Только эта пока тайна.
Лицо у него сделалось мечтательным.
Пожалуй, он не блефует. Уверен, что найдет.
– А… как ты узнал о его существовании?
Она очень старалась, чтобы голос звучал ровно.
Румянцев помотал головой.
– Я ей про любовь свою толкую, а она… Откуда? От верблюда!
Шутка так понравилась ему, что он снова захохотал, закинув голову.
– От верблюда твоего. То есть от жирафа. Точно. От жирафа. Он в камере все твердил, что на озере Чад изысканный бродит жираф. Представляешь? Изысканный жираф! Идиот! Ему конец, а он про тропический сад и стройные пальмы… Придурок!
Анна почувствовала, как руки в карманах непроизвольно сжались в кулаки. Румянцев заметил.
– У тебя нет оружия.
– Я знаю.
– Тогда слушай дальше. Про то, что у Матильды есть необыкновенная, волшебная вещь, я знал раньше. Слышал краем уха, когда работал в следственной комиссии по розыску царских богатств. Разговоры разные были, но все сходились в одном: вещица эта желания своего хозяина исполняет. А про Матильду всегда говорили, что она из тех: брось в воду, выплывет с рыбкой в зубах. И так сильно захотелось мне ту вещь найти, не представляешь! Не знал только, как она выглядит! Ну вроде просто гребень. А какой он из себя? Стал докапываться.
