Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в 100 карат
- Да я-то что? Вы спрашивайте, если надо. Но вообще-то я еще тогда все вам рассказал.
- И все-таки...
- Валя! - вдруг гаркнул Илья. Тотчас сразу после этого крика, словно его караулили из-за занавески, на пороге дома показалась невысокая женщина с очень полными, раздутыми ногами. Ежась, она кутала плечи в пуховый платок.
- Валя, вот... Это корреспондентка, та самая, из газеты. Дай нам чего-нибудь. Чаю? И перекусить.
- Так ты веди ее в дом-то, - не здороваясь и говоря обо мне в третьем лице, сказала Валя низким простуженным голосом. Так и не поздоровавшись, она повернулась и зашаркала обратно в дом.
- Проходите, - сказал Илья, поднимаясь и слегка подталкивая меня к крыльцу. Он провел меня через сени, жестом пресек мою попытку снять у входа в комнаты грязную обувь и вскоре усадил у большого, покрытого выцветшей клеенкой стола.
Я огляделась: комната как комната, правда, с редкой в наше время спартанской обстановкой, без притязаний на роскошь: здесь стояло только то, что было необходимо для жизни. Единственным инородным телом смотрелся лишь стоявший в простенке красивый и явно старинный, ручной работы буфет с резными створками. Илья нагнулся над ним, заскрипев дверцами, и вдруг, оглянувшись на меня с испуганной вороватостью, быстро снял с открытой полки и засунул внутрь буфета какой-то небольшой предмет.
Захлопывая дверцу, Илья даже попридержал ее несколько секунд, словно бы опасаясь, что я подскочу и заставлю его показать свое сокровище; а затем вновь обернулся ко мне с немного виноватой улыбкой:
- Валя сейчас на стол соберет, это она быстро...
- Да вы не беспокойтесь, пожалуйста, я много времени-то у вас не отниму, - привычным жестом развернув на колене блокнот, я уже занесла над чистой страницей карандаш. Предстояло еще придумать, как добраться до таинственного буфетного чрева - в этом его жесте, подумалось мне, что-то было.
- Вот что, Илья, расскажите мне о вашей матери. Все, что знаете, помните, все, что ее как-то характеризовало, ну, вы понимаете?.. Ну вот, начнем с детства, с вашего детства. Какой вам запомнилась мать?
Илья помолчал, задумчиво покрутил в руках вынутые из буфета стопки. Подошедшая с тарелкой пирогов Валя вынула рюмки из мужниных рук и поставила их на стол; вздрогнув, Илья очнулся и поднял на меня глаза.
- Странный какой вопрос вы задали... Я удивилась.
- Почему же? Обычный...
- То есть я неправильно, наверное, выразился... Не странный вопрос, а... как бы сказать? Никогда раньше не задумывался - какой мне запомнилась мать в раннем детстве? А сейчас вот пронеслось: тоненькая такая, с косой, платье цветастое... Совсем молодая, девочка еще. И мы идем по улице, какой-то праздник... Первое мая? Нет...
Он опять задумался.
- И это было не здесь... город какой-то помню... Какой-то военный рядом с ней... Я говорю: «Мама», - и она смотрит на меня, смеется... - Илья мотнул головой. - Как вспышка...
Я постаралась сосредоточиться на этом его воспоминании, но что-то меня отвлекало. Мешало. Сбивало с толку. Я нервно оглянулась: ну конечно! Это же пироги, которые принесла и поставила передо мной жена Ильи! Золотистые полукружья с хрустящей корочкой и поджаристым шрамиком на месте защипа, под которым наверняка таилась и ждала своего часа упоительная начинка! Они источали такой дух, в сравнении с которым аромат «Шанели № 5» казался запахом кислой капусты.
«Я худею, я худею, я худею!!!» - почти прорыдала я про себя проклятое заклинание. Не помогло. Тогда, шумно сглотнув заполнившую рот слюну, я отвернулась от стола и спросила у Ильи, чуть не плача от досады на свою непутевую жизнь:
- Вы сказали - город? Незнакомый город? Разве вы родились не здесь?
- Вообще-то... вся жизнь здесь прошла. Как у всех, знаете. Школа, потом МТС, в колхозе шоферил, сейчас вот на мясокомбинате... И брат тоже. У нас с ним все одинаковое, в смысле трудовой биографии.
- Брат младше вас?
- Да, на три года.
- И все-таки, Илья, вы же всю жизнь прожили практически бок о бок с матерью... так что она была за женщина?
- Обыкновенная. Тихая очень, соседи ее чуть ли не юродивой считали. Уборщицей работала всю жизнь. В нашей школе и еще в правлении.
- Никто к ней не приезжал? Не навещал ее в поселке? Кто-нибудь со стороны?
- Да вроде... нет, вроде.
- А писем она не получала?
- Писем? Нет. У нас даже фотографий ее не осталось. Когда стали искать, чтоб на памятник сделать, пришлось с паспорта переснимать.
Илья вышел в соседнюю комнату. Валя кашляла в другой стороне дома; случай был подходящий. Я куницей метнулась к буфету, потянула за дверцы, наклонилась, затем пошарила в темном нутре, быстро вынула руку: в ней оказался маленький детский грузовичок с отломанным правым передним колесом. В недоумении покрутив игрушку перед глазами, я быстро сунула ее обратно в буфет - и секундой позже уже опять сидела на своем месте, свирепо косясь на тарелку с проклятыми пирогами.
- Вот, - Илья вернулся и протянул мне черно-белый овальный портрет, какой обычно устанавливают на цоколе могильного памятника.
С него смотрело простое лицо пожилой женщины с гладко зачесанными назад седыми волосами. У нее были довольно большие глаза и глубокие складки, залегшие на щеках от уголков рта к подбородку. Ничего примечательного, встретишь такую - не запомнишь даже.
Я осторожно отложила овал в сторону.
- Илья, еще вопрос, вы уж простите. В последнее время с вами или вокруг вас не происходило ничего такого... необычного? Я даже не знаю, ну вот, к примеру, гости какие-нибудь особенные к вам не приезжали? Или не гости, пусть человек просто какой-то незнакомый? А?
- Нет. Ко мне - нет. А вот к брату приезжал кто-то, он рассказывал.
- Да? - я воспрянула духом. - Кто?
- Как-то не особо я расспрашивал... Вроде дома он перепутал и попросился ночевать. А вообще не помню. Вы у Ивана спросите.
- Н-да... Хорошо. А еще скажите, почему Руфина жила в доме вашего брата?
- Так это ее дом-то! В смысле - наш. Я, когда женился, купил этот дом у соседа, он в город переезжал, я здесь и поселился. А Иван так в старом доме и живет. Так что правильнее бы сказать, что это не мать у него - он у матери жил.
- Понятно. И еще вопрос - вы никогда не спрашивали у мамы, почему у нее такое редкое имя? Руфина - даже припомнить не могу, кого еще так звали...
Илья заметно изумился. Он отодвинул от себя стопку, которую наполнил за время нашего разговора уже в третий раз (я пить отказалась), и протянул, словно делая для себя открытие:
- Редкое имя? И правда редкое. Никогда не приходило в голову... Хотя здесь, у деревенских, имена часто старинные, русские. Это в городе - редкость, а у нас тут и Феоктисты, и Анемподисты встречаются.
- Но Руфин же нету?
- Руфин нету.
- Ну вот! А мать рассказывала вам что-нибудь о своем прошлом? Знаете, как бывает, ну вот - ударится старушка в воспоминания?
- Нет, - чувствовалось, что Илья испытывает неудобство от того, что так часто дает отрицательные ответы на мои вопросы. - Ни в старости, ни когда помоложе была - ничего. Да мы и не спрашивали. Мы... честно говоря, немного стеснялись ее. Уборщица в той же школе, где мы с братом учились, неловко было как-то, одноклассники нас дразнили, мы часто дрались из-за этого... Сейчас стыдно, конечно, ерунда это все.
- Но ведь не может же быть, чтобы вы хоть раз не поинтересовались: где ваш отец? Почему не живет с вами? Вы вообще отца видели когда-нибудь?
- Так он умер. Вот об этом мать рассказывала: погиб, когда Ваньке полгода было. Геройской смертью, на пожаре вроде спасал кого-то. У нас даже карточка его висела на стенке, над материной кроватью: красноармеец, старший лейтенант, молодой такой парень, с тремя кубиками в петлицах - мать говорила, он незадолго до гибели снялся.
- Понятно... - сказала я. - Ну что ж, если больше вы ничего не можете вспомнить... Мне бы хотелось еще с Иваном поговорить, вы не могли бы меня проводить и, ну, представить как-то? Дома сейчас Иван?
Илья снова помолчал и поднялся, пропуская меня вперед. Его квадратные плечи оказались почти вровень с дверным косяком.
- Должен быть у себя...
* * *Дома братьев и вправду как будто прижимались друг к другу, разделенные одним невысоким забором. Чтобы попасть из одного двора в другой, достаточно было только протиснуть свое тело через лаз, который образовывали три легко смещавшиеся в сторону доски. Илья пролез первым и с той стороны забора вежливо подал мне руку.
Зачем-то оглянувшись перед тем, как последовать за ним, я поймала на себе тяжелый взгляд Валентины; ни разу не выйдя из своей комнаты к нам за все время беседы, она стояла на крыльце и все так же медленно куталась в серый пуховый платок.
На дворе младшего Нехорошева нас встретил звонкий лай. Годовалый щенок кавказской овчарки бесновался в пыли, не зная, куда девать свою молодость, силу и хорошее настроение; он то прижимался к земле, виляя во все стороны метелкой хвоста, то вновь вскидывался, подпрыгивал чуть ли не на метр и выхватывал из рук высокой молодой женщины сучковатую палку. Внезапно пес сменил цель и, ловко извернувшись, прыгнул прямо на хозяйку дома, повалив ее наземь. Лежа на земле и пытаясь подняться, женщина заливисто, как девчонка, захохотала, а Полкан, или как там его звали, шумно дыша, облизывал ей лицо.
