Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в 100 карат
Антон злобно проводил взглядом уже скрывшегося за поворотом нахала и процедил сквозь зубы несколько слов, процитировать которые здесь я не берусь. И затормозил у морга без всякого шика.
Вздохнув, я нехотя вылезла из машины, вошла в корпус и, не оглядываясь, проделала уже знакомый мне путь: по полутемному коридору с потрескавшимся полом, вдоль выложенных желтым кафелем стен, мимо закрытых кабинетов - налево, вторая дверь за поворотом. Вот она. Я выбила костяшками пальцев на этой двери подобие стука и тут же, пользуясь своими короткими отношениями с господином Неунывайко, толкнула ее. Дверь легко подалась, скрипнула и остановилась, выпуская в коридорный полумрак треугольник дневного света. В кабинете никакого движения не ощущалось.
В недоумении я вытянула шею, заглянула - Павел сидел за столом, откинувшись на спинку стула, и как будто дремал. Это показалось мне странным. Удивительно было не то, что он дремал (кто из нас отказался бы от возможности поспать на рабочем месте?), а то, что напротив него, ко мне спиной, навалившись на стол грудью, спала еще и какая-то незнакомая женщина. На ней тоже был белый халат и шапочка - сейчас она наполовину сползла с головы, выпустив на волю длинные русые волосы: они ниспадали по поверхности стола, почти касаясь пола.
Что-то в этой картине было не так, и я, чувствуя, как в мою спину подул резкий ледяной ветер, шагнула через порог, приблизилась к Павлу - и тут же зажала себе обеими руками рот, чтобы не заорать благим матом. Неунывайко и его соседка вовсе не спали, если, конечно, под словом «спать» не подразумевать известную идиому «спать вечным сном» - а именно это выражение подходило к ситуации больше всего.
Я ошиблась, когда подумала, что находящаяся в кабинете женщина была мне не знакома; это стало понятно, когда я осторожно убрала с ее лица волосы и увидела, как сквозь меня безо всякого выражения смотрит светлый глаз в густом обрамлении черных ресниц. Не далее как вчера эти глаза взирали на меня спокойно и дружелюбно, и я знала, что их владелицу зовут Людой.
Сейчас она была мертва, так же как безусловно мертв был и Павел. Глаза Неунывайко были закрыты только наполовину, а в уголках рта виднелась темно-коричневая пена, точно такой же пеной была вымазана Любина щека. Оба тела еще не успели остыть, из чего следовал вывод, что Павел с Людой расстались с жизнью совсем недавно.
Но почему? Я с трудом отвела от них взгляд и огляделась вокруг. Кабинет был в полном порядке, и никаких следов чьего-то неожиданного визита в нем не усматривалось. Но на столе между телами стояли блюдца с поставленными на них гранеными стаканами, в которых мокли пакетики одноразового чая. На другой тарелке лежал недавно вынутый из розетки маленький кипятильничек, а рядом - открытая коробка шоколада с золотой лентой по краю. Два гнезда в золоченом поддонце, где лежали конфеты, пустовали.
По стеночке, по стеночке, по стеночке - я тихо-тихо пробралась назад к порогу и, еле сдерживая дрожь в ногах, застучала каблуками в сторону выхода из здания. К счастью, коридор был все так же пустынен; и ни одна живая душа не встретилась мне в этом царстве смерти...
...Сказать, что у Антона глаза полезли на лоб, - значит не сказать ничего:
-Убиты?!
- Этого я не знаю. Мертвы.
- Значит, убиты!
- Говорю тебе - не знаю! Но если убиты, то, скорее всего, отравлены. Конфетами. Коробка лежит на столе, и, похоже, это та самая коробка, которую подарил патологоанатому Одноглазый.
- Как-как? Синяя коробка с желтой полосой? А... виски?
- Бутылки там не было. Разгар рабочего дня - кто тебе будет вискарем накачиваться?!
- Ой, тоже мне, проблема!
Внезапно Антон осекся и снова вылупил на меня свои голубые пятаки. Я тоже остановилась на полувздохе и уставилась на приятеля - нас посетила одна и та же мысль, и мысль эта была ужасна. Ни слова больше не говоря, Антон резко выжал педаль и развернул «Фольксваген» обратно, в ту сторону, откуда мы недавно сюда приехали.
Вцепившись в руль, приятель гнал машину что есть мочи, а я сидела рядом, закрыв ладонями уши и стараясь избавиться от жуткого воспоминания: Надежда берет с покрытого вышитой салфеткой стола бутылку виски и - кошмар!!! - узкую синюю коробку и со словами: «Николаша вернется - вот и порадую его...» - ставит все это на невысокую этажерку...
- Она наверняка не успела это открыть, - робко подала я голос, но Тошка, не обращая на мою реплику внимания, все гнал и гнал «Фольксваген» к Надеждиному дому. И в этом он был, безусловно, прав.
* * *К Надеждиному крыльцу мы с Антоном кинулись одновременно, едва успев притормозить; крепкая входная дверь задрожала под оглушительным грохотом наших кулаков, но с той стороны на эти требовательные звуки отзываться никто не торопился. Мы переглянулись; у меня затряслись губы, да и Антон тоже посерел на глазах.
- Может быть... - я хотела предложить позвать на помощь соседей, но Антон вдруг приложил палец к губам и навострил уши: до нас как будто донесся слабый стон.
Вслушиваясь изо всех сил вместе с Антоном, я одновременно пыталась убедить себя в том, что это нам послышалось - но нет, негромкий звук повторился, и донесся он не из дома, а откуда-то со стороны огорода.
В одну секунду перепрыгнув через невысокий заборчик, Антон оказался на грядках и, пригнув голову, как настоящая ищейка, скрылся в зарослях малинника - листья с кустов уже почти совсем облетели, и торчавшие к небу голые прутья походили на огромные, воткнутые в землю веники-голики. Похоже было, что стон действительно доносился оттуда.
Я довольно-таки неуклюже перевалилась через частокол оградки и побежала следом за Антоном. Колючая ветка хлестнула меня по щеке, ее примеру последовала другая, третья - я не замечала этого, не отрывая взгляда от того, что обозначалось впереди. А впереди, много ниже уровня моих глаз, виднелась обтянутая тонким свитером крепкая Антошкина спина - приятель стоял на коленях возле чего-то темного, распростертого на сырой земле, и этим темным, к моему ужасу, была Надя...
Она лежала на спине, снова в своей клетчатой шали и резиновых сапогах (значит, после нашего ухода женщина переоделась и продолжила работу в огороде) и смотрела в небо - еще живая, потому что руки ее слабо шарили по земле, поднимая слабую пыль, - но уже агонизирующая, ибо она уже не видела нас и не отвечала ни на какие вопросы. Собственно, вопрос был только один: кто?
- Кто? - наклонившись к самому ее лицу, с отчаянием спрашивал Антошка. - Кто?!
- «Скорую» надо, - пролепетала я.
- Так что ж ты стоишь?!
Мотнув головой, я побежала обратно, но на полпути резко остановилась: куда это я? Надо же к телефону, а где ближайший? Черт! В панике заметалась по крыльцу, рванулась к соседям, дернула дверь -закрыто, вспомнила: у Антошки в кармане есть мобильник! - снова перевалилась через заборчик, побежала...
Все так же наклоняясь над женщиной, Тошка осторожно развязывал ее стянутую на груди шаль - она быстро намокала кровью, как видно, рана была глубокой. Я упала на колени рядом с приятелем, сунула руку в его карман и наконец достала телефон...
- «Выезжаем», - буркнул в трубке бесстрастный голос.
Я перевела дыхание.
- Что с ней?
- Не видишь - ранена!
- Опасно?
- Я не врач, но... - Антон запнулся и снова наклонился над Надеждой; она вдруг широко распахнула глаза, и в них впервые промелькнуло осмысленное выражение.
- Надя, вы слышите меня? Слышите? Врач сейчас приедет, сейчас!.. Вам помогут! Вы слышите?
Женщина молчала, но губы ее слабо шевельнулись.
- Сейчас вам помогут. Но... вы можете говорить? Кто вас... кто вас ранил? Вы слышите меня, Надя? Кто?!
- ...колаша... - прошелестела Надежда.
- Как?
- ...колаша... Он убил... еня...
- Николаша?!
- Да... Убил... меня.
Надежда выгнулась дугой, глаза ее затуманились, но женщина еще пыталась сказать что-то последнее, самое важное.
- Не верую! - твердо сорвалось с ее губ, и вслед за этими словами женщина обмякла. Она еще смотрела на Антона, но в глазах уже не было никакого выражения...
Тошка медленно поднялся с колен; цепляясь за него, встала и я.
- «Не верую»?! - машинально повторила я последние Надины слова.
- Да. Странно... Стой!!!
Антон отшвырнул мою руку и, ломая ветви, кинулся в глубь малинника - оттуда доносились звуки тяжелой крадущейся поступи; шаги удалялись. Неровная сетка веток скрыла от меня то, что происходило в нескольких шагах, но ненадолго. Раздался сухой треск, и из зарослей снова показался Антошка: заломив пленнику руку, он подпихивал в спину и тащил на свет полноватого мужчину лет пятидесяти, с испитым лицом и густой гривой нечесаных волос.
Мужик затравленно оглядывался по сторонам и протестующе мычал, не совершая тем не менее никаких попыток освободиться, хотя при желании сделал бы это легко: Антон был как минимум в полтора раза его тоньше, да и мускульной силой мой приятель пока еще уступал этому громиле с руками, больше похожими на ковши экскаватора. И все же Николаша абсолютно не сопротивлялся, а может быть, просто не понимал, что происходит. Свободной рукой он сжимал круглую деревянную рукоятку заточки, а весь перед его несвежей тельняшки был вымазан - по ней шли страшным узором широкие красные полосы.
