Кирилл Казанцев - Наследство убитого мужа
Но я еще на что-то надеялась. По крайней мере, пыталась замечать и осязать. Нарастал гул. Поначалу он был нечетким, дробился на сегменты, но чем дальше меня несло, тем отчетливее он делался, приобретал угрожающую тональность. И вдруг зарокотало со всей отчетливостью. Словно вертолет кружил за косогором, касаясь брюхом вершин деревьев. Но вертолета тут не было… Искры плясали в глазах, муть сменялась яркими вспышками, но полностью зрение я еще не утратила. Такое впечатление, что впереди был обрыв – слишком уж отчетливо выделялась грань между водной поверхностью и дальними пейзажами. Словно мина взорвалась в голове: дура, это же порог! Тебя в лепешку разобьет! Паника на пользу не пошла, я беспомощно вертелась под впечатлением великого географического открытия и совершала уйму ненужных движений – вместо того чтобы действовать точно и расчетливо. До порога оставалось метров двести – участок русла был прямым, как шпага, но несло меня с такой бешеной скоростью, что время на раздумья иссякало. Я из последних сил замолотила руками, подтаскивая обессиленное тело к правому берегу – до него было ближе, – и отчасти добилась положительного результата, меня зацепило теперь уже правым «бортом» о скользкий окатыш размером с добротный промышленный холодильник и понесло по касательной к берегу. Я пыталась хоть как-то притормозить, зацепиться за плывущие мимо выступы, но не успевала это сделать, а если успевала, то сила потока отрывала от них чуть не с пальцами. Я в отчаянии кидала взгляды на порог – он приближался. Судя по грохоту, который рвал уши, там была огромная высота и нулевые шансы выжить. Берег по правую руку, как назло, становился отвесным, зацепиться было не за что – и так до самого порога! Сплошной, практически вертикальный камень. Единственный разрыв между скалами – метров десять шириной, с отлогим выходом к реке, заваленным валунами и плитами, – стремительно приближался, до него оставалось метров тридцать. «Давай же, – пронзительно мелькнуло в голове, – если не сможешь, ты – покойница!» Я сделала отчаянный рывок слабеющими руками. Спасительная кромка приближалась. В глаза бросился фигурный выступ в зависшей над берегом плите. Если зацепиться за него обеими руками, подтянуться… Две секунды, одна секунда… Я собрала, наверное, все, что оставалось в организме, все, что заставляло жить, бороться, и, исторгая мучительный вопль, выпрыгнула из воды, выбрасывая вверх руки и хватаясь за выступающую часть плиты!
Жилы рвались, как струны на гитаре. Я висела, вцепившись в камень, чувствуя щекой его шершавую поверхность. Выдалась пара секунд, чтобы перевести дух. Верхняя часть моего туловища висела над водой, а нижняя – испытывала под водой мощное давление. Я должна была подтянуться – совсем немного, сантиметров двадцать, и забросить хотя бы одну ногу. Я тужилась до чертей в глазах, подавая себя немного вверх, но со всей безысходностью поняла: не получится. Это предел. Силы кончились – абсолютно и без возврата, хоть зубами цепляйся за этот окаянный камень! Ноги полоскало в воде черт знает где, их тащило от меня с силой, которой я не могла сопротивляться. Руки уже отрывались. Ну не железная же я…
Слезы хлынули в тот момент, когда меня оторвало от камня. Как же так? Ведь я почти спаслась. Почему Господь не дал хоть капельку сил? Я погрузилась в воду, забила руками, проделала сальто под водой, разворачиваясь головой к порогу, но меня вдруг потащило – в обратную сторону! Я больше не могла держать рот закрытым: кончился воздух в легких. Похоже, я его открыла, поскольку с этого момента ничего не помнила. То ли сон, то ли глюки – как меня вытаскивали из воды вперед ногами, как по результатам искусственного дыхания я излила из себя несколько ведер жидкости, как кто-то, чертыхаясь, волок меня по камням…
Я сделала попытку открыть глаза. Ресницы приклеились к нижнему веку, пришлось их отрывать. В голове было пусто, как в необитаемой пещере. В чем-то подобном я и находилась. По каменным волокнистым стенам ползали блики пламени – зловещие, как террористическая угроза, словно бы ненастоящие. Что-то потрескивало, а за этим треском стояла оглушительная тишина. Мне стало тоскливо, сердце сжало тисками.
– Я умерла? – прошептала я.
– Решай сама, – отозвался глухой и какой-то утробный голос невидимого (и вряд ли существующего) существа. – Но даю подсказку. Когда ты умрешь, ты об этом не узнаешь.
В общем-то, логично – если подходить к рассматриваемому вопросу с позиций категоричного материализма.
– Выходит, я живая?
Существо не ответило. Что-то зашуршало, и надо мной склонилась тень. Я почувствовала сиплое дыхание на своих щеках. Стало страшно, я дернулась, и, видимо, чересчур – заехала лбом кому-то по носу. Существо отпрянуло.
– Господи, барышня, нос-то зачем ломать?
– Боже, прости… – простонала я.
– Ну замечательно, – сварливо бурчал мужчина, отваливаясь во тьму. – Нужно у меня прощения просить, а она у Бога просит.
– Мы уже на «ты»? – поинтересовалась я. Голос собеседника был вроде незнакомый.
– Хоть это заметила, – проворчал незнакомец. – Да, я думаю, так будет проще выстраивать и выяснять отношения.
«Какие еще отношения?» – подумала я. Ладно, все это можно выяснить по мере поступления неприятностей. Я практически очнулась, уже свыклась с мыслью, что живая, что меня кто-то спас – тупо вытащил за ноги из воды. Несколько минут я лежала на спине с закрытыми глазами, свыкалась с новым состоянием. Пошевелилась – бок болел, но вроде не фатально. Затем опасливо ощупала лицо – на нем имелись подозрительные припухлости, но в остальном оно было мое. Гематомы и рваные раны не прощупывались. Я стала проверять все остальное. Одежда была на мне, влажная, но местами подсохшая, и холода, как ни странно, я не чувствовала. Такое впечатление, что, пока я была за гранью, меня, как курицу на костре, равномерно поворачивали к огню разными боками. Значит, время на месте не стояло. Неудобств я не испытывала – покоилась на охапке еловых лап. Недоверчиво ощупала ее и прошептала:
– Надо же, мягко…
– Мягко, ага, – проворчал мой таинственный спаситель, – жизнь с элементами роскоши, блин…
Настало время привстать и беспристрастно взглянуть на мир. Я действительно находилась в пещере с относительно высоким потолком, с которого свисали страшноватые сосульки. Стены украшали волдыристые наплывы – словно губку налепили. Слева от меня стена уходила под уклон, между ней и полом было что-то вроде ниши. Справа просматривался узкий выход из пещеры, куцый кустарник у входа, фрагмент скалы, кусочек неба. На природу опускались сумерки.
– Уже вечер? – невольно поежилась я.
– Вечер, вечер, – ворчливо отозвался мой спаситель. – Что тут необычного? Нет такого дня, за которым не наступит вечер.
Мы еще и философы. Рука устала держать онемевшее тело, но зрение возвращалось к норме. Посреди пещеры потрескивал небольшой костер. Рядом с ним лежала кучка наломанных веток, какие-то причудливые коряги. С обратной стороны костра, скрестив ноги, сидел оборванный мужчина неопределенного возраста и опасливо ощупывал нос. У него была короткая окладистая борода, усыпанная блестками седины, как и в стриженых волосах.
– Где я?
– В пещере, – проворчал незнакомец, покосившись на меня без особой ласки. Нос я ему, конечно, не сломала, но саданула по нему крепко. – Это примерно сто метров к западу от того места, где я тебя вытащил. Здесь сплошные скалы и пещеры. Местность обработана грунтовыми водами. Забраться в эти дебри довольно трудно.
– Но ты же забрался?
– Да, мне пришлось потрудиться.
– Спасибо тебе.
– Не за что… Я спустился к берегу испить водицы, смотрю – ты участвуешь в экстремальном заплыве, и несет тебя прямо на меня. А лицо у тебя такое одухотворенное…
– Но я тебя не видела…
– А я не светился… Антон, – проворчал он, – Антон Томилин.
– Евгения…
– Понятно.
Он бросил веточку в костер. Сухая древесина жадно вспыхнула и сразу почернела. Запаха гари в пещере не было, дым наружу не уходил. Ощутимо сквозило, продукты горения, похоже, всасывались в нишу между полом и наклонным участком стены. Я немного осмелела, стала рассматривать своего спасителя. У него была серая истончившаяся кожа, серые запавшие глаза. Под бородой, которая была, возможно, лишь запущенной щетиной, проступали острые скулы. Он казался каким-то заторможенным, задумчивым, кутал руки под облезлой замшевой курточкой. Я всмотрелась. Его одежда, как и моя, стояла колом. Еще один купальщик поневоле.
– Ты как огонь добыл, Антон? – спросила я.
– Трением.
– А лет тебе сколько?
– Тридцать три…
– Неужели? – изумилась я. – А выглядишь на сто четыре.
Он рассмеялся, показав на удивление белые зубы. Я смутилась: можно подумать, сама тут выгляжу молодо и свежо, и попробовала подняться. Мышцы по всему телу заныли так, что я охнула и свалилась обратно. Антон уставился на меня с любопытством.
