Отродье. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
Ей нравились татуировки и пирсинг. В носовой перегородке над верхней губой посверкивал бирюзовый камешек, а под кофточкой в районе пупка прятался сложный сине-красный концентрический узор. Впервые он увидел его, когда они студентами ехали на юг в старой отцовской «Волге». Сотня и не одна километров, где от миражей на раскаленном асфальте слипались глаза и, чтобы взбодриться, она тогда (вуаля!) стащила с себя маечку, опустила стекло и высунулась по пояс из окна. А он выкрутил до конца радиолу и по газам под восхищенные сигналы клаксонов, ошалевшие взгляды водил и улюлюканье проезжающих мимо пассажиров.
Имеет ли значение, где именно зачат ребенок? Сказывается ли это как-то на его развитии, умственных и творческих способностях, на умении чувствовать, мыслить и созидать? Занимался ли кто-нибудь изучением этого вопроса?
Тимка был зачат на море. Море, которое блестящими штрихами касается сердца мягким умиротворительным дыханием. Море, которое они оба так любили, особенно его подводный мир.
— Он будет маринистом, вот увидишь. Ну а кем, кем еще? Конечно, художником и обязательно маринистом, как Айвазовский. И не спорь.
— Я и не спорю. Пусть будет кем угодно. Я его так люблю, что мне без разницы, кем он станет. Хоть космонавтом, хоть садовником.
— Каким ещё садовником, ты что? — изображая негодование, она шлепала его пальчиком по носу, он хватал ее за руку и опускал в теплую ладошку лицо.
Тимка, Тимофей, родился в канун Нового года.
— Он у нас новогодний, почти что Дед Мороз, — смеялась Настя в трубку, делясь своим счастьем с родителями.
Говорят, что все люди счастливы одинаково, ну и пусть, какое им дело до других. Они счастливы, и так будет всегда.
Но счастье закончилось. Странное поведение ребёнка Настя стала замечать, когда мальчику исполнилось 2 года. Поначалу она не придала этому значения, все дети развиваются по-разному — кто-то быстрее, кто-то медленней. «Ничего, еще наверстает», — успокаивал Иван.
— К сожалению, мы бессильны что-либо сделать, наука до конца не разобралась с причинами возникновения аутизма у детей, и, увы, случаев исцеления я тоже не знаю. — Врач вывел крючковатым почерком приговор в карточке Тимофея Коробкина.
— Но что это такое и как с этим жить?
— Как вам сказать, наука определяет это как нарушение развития головного мозга. Живите, как жили. Опасности аутизм не представляет.
— Да что вы все наука, наука! — вспыхнула Настя. — Что это за наука, которая бессильна.
— А я что могу сделать? Лекарства от аутизма нет, — развел руками врач. — Вы можете, конечно, пытаться его социализировать, но, в таком случае вам придётся отказаться от собственных интересов и посвятить этому всю свою жизнь. Хотя и в этом случае успех более чем сомнителен. Вы к такому готовы?
Была ли она готова? Если бы врач хоть немного знал Настю, он бы никогда не задал столь глупый вопрос.
Чтобы глубоко вникнуть в суть заболевания или, как уточняли источники, нарушения, она ежедневно перелопачивала гору литературы. Изучила все способы адаптации к жизни, методы и модели развития детей с подобными нарушениями.
Она испробовала все из известного. Логопедическую и трудотерапию, обучение социальным навыкам и даже еще до конца не исследованную безглютеновую диету. Но тщетно. Мальчик продолжал жить в своем замкнутом мире, не желая идти на контакт с внешней средой.
Настал момент, когда обычный человек просто бы опустил руки, смирился, но Настя была необыкновенной и осталась такой же, несмотря на годы. Если нет никакого средства, то она придумает его сама. Сама придумает способ.
— Я знаю, знаю, знаю! — Настя бросила журнал «Мир животных» ему на колени. Он с удивлением поднял на нее глаза.
— Понимаешь… Я тут прочла… Оказывается, у животных биологические часы отлично отрегулированы. И если петуха, например, взять и в самолете перевезти в другое полушарие, то он еще долго будет патриотично кукарекать где-нибудь в Сан-Франциско московское время. А вот если человека лишить связи с внешним миром, то очень быстро его сутки начинают удлиняться и в них оказывается не 24 часа, а 30–36. Понимаешь?
— Пока не очень.
— Ну чего тут непонятного. Ставили такой опыт. Помещали человека в пещеру, предоставляли все необходимое, и получался излишек во времени. Мы ощущаем свои биологические часы как нормальные человеческие сутки. А надо энергичней. Отсюда бегом-бегом, успеть-успеть, а не успевается, всего-то 24, а впихнуть надо 36.
— Бред какой-то! Ты вообще о чем?
— О нашем мироощущении, о связи внутреннего с внешним. Там про это не было, но я подумала, не от этого ли неудовлетворенность, нереализованность, некомфортность? А им комфортно.
— Кому?
— Детям, у которых аутизм, и животным.
— Настя, по-моему, ты устала, тебе надо отдохнуть. — Иван отбросил журнал, встал с кресла и обнял жену за плечи. — Давай съездим на море, все вместе, мы не были там уже 5 лет.
— А как же Тимка?
— Так и он с нами.
— Я не о том. Ему ведь через пару лет в школу надо идти.
— Насть, ну какая школа? Ты же сама понимаешь, нельзя ему в школу. Будем дома с ним заниматься… Попробуем.
— Нет. Нет. Я знаю, как его вылечить.
— Насть…
— Ты не веришь? Не веришь?! — она тяжело дышала, и Иван испугался, что сейчас зреющий долгое время вулкан выбросится на него накопленной магмой гнева и усталости.
— Верю, только не совсем понимаю, как ты хочешь его вылечить, превратив в петуха из Сан-Франциско.
— Ты считаешь это смешным? Ты ничего не понял, — сказала тихо, но твердо. — У Тимки такое же ощущение себя в мире, как у животных. Наверное… Я не знаю… Но вдруг. Вдруг получится.
— И что мы должны для этого сделать?
— Завести собаку.
— Собаку?
— Да. Я ведь почему про это подумала, когда статью в журнале прочитала, потому что вспомнила, как сама выходила из депрессии.
— Ты ничего мне не рассказывала такого?
— Не обижайся, не рассказывала, потому что вспоминать не хотела. Это в последнем классе случилось, ерунда, несчастная любовь, у всех бывает, но у меня как-то уж очень сложно всё. Так сложно, что волосы повыпадали, ногти расти перестали, терять в весе начала катастрофически, ни ела ничего, ни спала, и вот когда осталось во мне 35 кило веса, родители забили тревогу. К врачу потащили, те поставили диагноз — депрессия, таблетки успокаивающие выписали, я их не выбрасывала, под маминым присмотром глотала, как положено, только мне до лампочки они. В какой-то момент вообще вставать с постели перестала, лежала, в потолок смотрела и ждала смерти. Вот тогда отец принес домой Ульку. Шпица. Тому месяц был отроду. Такой маленький пушистый комочек. Прижался ко мне, дрожит, я в глаза его взглянула и… про депрессию свою забыла. Можно сказать, Улька мне жизнь спас. Через месяц к Ульке прибилась дворняга.
