Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат
– «Хочу все знать!» – мечтательно протянул Антон, который понял меня с полуслова и тоже включился в игру. – Был, кажется, такой киножурнал?
– Да… давно. Так вот, я хочу знать…
– Чего только не хотят знать люди! – заметила я. – Например – можно ли достать языком собственный локоть? Умеют ли слоны прыгать? Как называется обратная сторона коленки?
– Бывают ли левши среди полярных медведей? – подхватил Антон. – Как делают трехцветную зубную пасту? Сколько кусков мыла получится из одного среднего прокурора?
– Да, – вздохнула я, – каждый из нас хочет что-нибудь знать…
– Я не понимаю, почему…
– Понимать! – оживился Антон и подмигнул мне. – Да-да, вы правы: не только знать, но и понимать! Всем нам в жизни не хватает понимания. Почему у кошек не бывает радикулита? Почему погибла Атлантида? Почему кровь у кузнечика белого цвета? Почему Шекспир и Сервантес yмеpли в один день? Человечество желает постичь эти тайны уже много-много лет…
– Вы не даете мне сказать!
– Сказать! – подхватила я. – Как много потеряли люди от того, что некоторые из нас не имели возможности что-то сказать! Троянцы не дали договорить Кассандре, итальянцы не дослушали Джордано Бруно, французы не поверили Нострадамусу! Если бы хотя бы одному из них дали сказать…
– Юлия Андреевна! – совсем несолидно взвизгнул вспотевший Бугаец. – Вы будете отвечать на мои вопросы?!
Я посмотрела на Антона: он еле заметно покачал головой. Дальнейшее издевательство над следователем могло стоить нам пятнадцати суток за мелкое хулиганство. Мы и так позволили себе пошалить, исключительно в расчете на то, что арестовать нас за здорово живешь Бугайцу помешает мой журналистский статус: прокуроры и милиционеры предпочитают лишний раз не связываться с корреспондентами известных газет.
Следователь, не торопясь, поднялся и вышел вон.
* * *Был уже почти час дня, когда мы выехали за пределы Москвы и взяли курс в Береговой. Этот поселок, славящийся на всю округу своим мясо-молочным фермерским хозяйством, вовсе не являл собой ту привычную многим картину разрушенного села, на фоне которой депутаты-аграрии любят перед прицелом телекамер костерить демократов, а по руинам старых коровников и амбаров там и сям снуют синеносые личности в неопрятных телогрейках.
Напротив, обитателям Берегового удалось сохранить свою малую родину в том виде, в каком она пребывала, будучи еще составной частью колхоза-миллионера: здесь имелись и выложенные цветной мозаикой стены сельского клуба, и обязательные резные ставенки на аккуратных домиках, и асфальтированные дорожки в центре поселка.
Главным же украшением и гордостью жителей Берегового был, конечно, огромный колбасный цех, где и работало почти все местное население. Трубы этого цеха надменно возвышались над окрестностями, они почти прорастали сквозь морщинистые тучи и напоминали диковинные диаграммы на страницах доклада о росте отечественной экономики.
Антон, имевший претензию считать себя великим стратегом, некоторое время попетлял по деревенским улочкам, разгоняя вяло копошащихся кур и доводя до исступления огромных собак на цепях, которые стерегли практически каждый двор. Редкие прохожие посматривали на нас с ленивым интересом, но вообще-то народу на улицах было мало: как видно, в выходные дни селяне предпочитали копаться каждый на своем подворье.
В конце концов, мы остановились у клуба – то, что это именно клуб, следовало из рисованной вывески, прислоненной к бочкам с песком. Собственно говоря, сейчас это был еще не клуб, а пока лишь только его арматурный скелет, со всех сторон подпираемый мешками, бочками, кадками, грудами кирпича и бетонных плит. Неподалеку от того места, где мы остановились, виднелась яма с негашеной известью, из нее поднимался белесый пар. Словом, клуб еще только возводился, но возводился быстро и на совесть; стройка, несмотря на отсутствие рабочих, не производила впечатления заброшенной.
– Сегодня выходной, рабочих нет, здесь и остановимся, чтобы нас вместе не видели, – сказал Антон. – Давай, старушка, выползай потихоньку. Встретимся часа через три. Ты адрес-то этого Ильи захватила?
Я сверилась со своей записной книжкой.
– Захватила. А ты куда?
Антон достал из бардачка и нахлобучил на голову огромную, как хороший лаваш, черную кепку с непомерно длинным козырьком.
– Пройдусь по домам-дворам, постараюсь узнать, не видели ли в поселке Одноглазого, «брата» или «сестру»!
– А кепка зачем?
– Кепка – камуфляж. Чтоб лица моего не запомнили, – он заменил свои простые очки на какие-то мотоциклетные колеса, вылез из машины, выгнал меня и тщательно запер наш агрегат на всякого рода придуманные им самим замки.
– Все. Через три часа на этом же месте.
И я пошлепала по сырым дорожкам – искать дом Ильи Нехорошева.
* * *Оказывается, я хорошо запомнила его в лицо.
– Вы что-то выяснили? Да?!
Плотный человек с топором в руках и выражением вечной усталости на лице, едва разглядев мою фигуру у калитки, сразу же набросился на меня с вопросами. Не глядя, он отшвырнул колун в сторону и шагнул мне навстречу, ступая прямо по раскиданным по двору березовым чуркам.
– Узнали что-то новое? Да?
– Нет, – не совсем честно сказала я. И глянула на Илью с сожалением: он остановился на полушаге, нервно облизнул губы и тяжело сел на бревно, опустив руки между колен и глядя на меня исподлобья.
– Пока ничего нового, Илья, – повторила я. – Но мы в редакции постановили: эту тему не оставлять! Поэтому решили зайти с другого конца: узнать о прошлом вашей матери, познакомиться с другими родственниками Руфины… В конце концов, мы что-то обязательно выясним, честное слово! Но вы тоже нам помогите.
– Да я-то что? Вы спрашивайте, если надо. Но вообще-то я еще тогда все вам рассказал.
– И все-таки…
– Валя! – вдруг гаркнул Илья. Тотчас сразу после этого крика, словно его караулили из-за занавески, на пороге дома показалась невысокая женщина с очень полными, раздутыми ногами. Ежась, она кутала плечи в пуховый платок.
– Валя, вот… Это корреспондентка, та самая, из газеты. Дай нам чего-нибудь. Чаю? И перекусить.
– Так ты веди ее в дом-то, – не здороваясь и говоря обо мне в третьем лице, сказала Валя низким простуженным голосом. Так и не поздоровавшись, она повернулась и зашаркала обратно в дом.
– Проходите, – сказал Илья, поднимаясь и слегка подталкивая меня к крыльцу. Он провел меня через сени, жестом пресек мою попытку снять у входа в комнаты грязную обувь и вскоре усадил у большого, покрытого выцветшей клеенкой стола.
Я огляделась: комната как комната, правда, с редкой в наше время спартанской обстановкой, без притязаний на роскошь: здесь стояло только то, что было необходимо для жизни. Единственным инородным телом смотрелся лишь стоявший в простенке красивый и явно старинный, ручной работы буфет с резными створками. Илья нагнулся над ним, заскрипев дверцами, и вдруг, оглянувшись на меня с испуганной вороватостью, быстро снял с открытой полки и засунул внутрь буфета какой-то небольшой предмет.
Захлопывая дверцу, Илья даже попридержал ее несколько секунд, словно бы опасаясь, что я подскочу и заставлю его показать свое сокровище; а затем вновь обернулся ко мне с немного виноватой улыбкой:
– Валя сейчас на стол соберет, это она быстро…
– Да вы не беспокойтесь, пожалуйста, я много времени-то у вас не отниму, – привычным жестом развернув на колене блокнот, я уже занесла над чистой страницей карандаш. Предстояло еще придумать, как добраться до таинственного буфетного чрева – в этом его жесте, подумалось мне, что-то было.
– Вот что, Илья, расскажите мне о вашей матери. Все, что знаете, помните, все, что ее как-то характеризовало, ну, вы понимаете?.. Ну вот, начнем с детства, с вашего детства. Какой вам запомнилась мать?
Илья помолчал, задумчиво покрутил в руках вынутые из буфета стопки. Подошедшая с тарелкой пирогов Валя вынула рюмки из мужниных рук и поставила их на стол; вздрогнув, Илья очнулся и поднял на меня глаза.
– Странный какой вопрос вы задали…
Я удивилась.
– Почему же? Обычный…
– То есть я неправильно, наверное, выразился… Не странный вопрос, а… как бы сказать? Никогда раньше не задумывался – какой мне запомнилась мать в раннем детстве? А сейчас вот пронеслось: тоненькая такая, с косой, платье цветастое… Совсем молодая, девочка еще. И мы идем по улице, какой-то праздник… Первое мая? Нет…
Он опять задумался.
– И это было не здесь… город какой-то помню… Какой-то военный рядом с ней… Я говорю: «Мама», – и она смотрит на меня, смеется… – Илья мотнул головой. – Как вспышка…
Я постаралась сосредоточиться на этом его воспоминании, но что-то меня отвлекало. Мешало. Сбивало с толку. Я нервно оглянулась: ну конечно! Это же пироги, которые принесла и поставила передо мной жена Ильи! Золотистые полукружья с хрустящей корочкой и поджаристым шрамиком на месте защипа, под которым наверняка таилась и ждала своего часа упоительная начинка! Они источали такой дух, в сравнении с которым аромат «Шанели № 5» казался запахом кислой капусты.
