Андрей Троицкий - Любовь, похожая на смерть
Он смазал последний удар, потому что на пороге возник начальник. Одной рукой Гурский поглаживал узенькую полоску усов – это значит, шеф немного нервничал; в другой руке он держал пару бумажек.
– Собирайся, и на выход, – скомандовал Гурский. – Был звонок. Вроде нашелся тот свидетель. Ну, которого менты прячут. Мне сбросили адрес и фотографию этого хмыря. Петр Афонин. Фото прилагается.
– Отлично. – Пулемет поставил кий, мокрой салфеткой стер с пальцев мел. – Я так и чувствовал, что сегодня наш день. Удачный.
– Тут написано поселок Луговой, улица Строительная, дом номер семь, рядом с железной дорогой. Не знаешь такого поселка?
– Конечно же, знаю, – Пулемет натянул подплечную кобуру, надел легкую куртку. Проверил оба пистолета, что всегда носил с собой. – Знаю десять поселков с таким названием. С нами еще кто едет?
– Иван Ерофеев, – ответил Гурский. – Он уже сложил оружие в багажник, ждет в машине у ворот. Поторапливайся.
* * *Вот уже четвертый день, как жизнь торговца семечками Петра Афонина изменила русло. Милиционеры сдержали слово и перевезли важного свидетеля в другой дом, старый и запущенный, стоявший на окраине рабочего поселка неподалеку от железной дороги. С собой Афонин прихватил два тюка с тряпьем, постельными и хозяйственными принадлежностями, включая солдатское одеяло из грубой шерсти, алюминиевый чайник, оловянную кружку и новые подштанники изумительного небесно-голубого цвета. Среди этого хлама в одном из узлов Афонин ловко спрятал банку из-под кофе, набитую деньгами.
Новым местом жительства он в общем и целом остался доволен. Если бы дом не назначили под снос, он простоял бы еще лет пятьдесят, а то и все сто. Три этажа, крепкая лестница. Стены хоть и деревянные, тронутые гнилью и кое-где поеденные жучком, зато толстые. А вот окна – меленькие и немытые, поэтому даже ясным днем в помещении царил полумрак.
Поселили Афонина на последнем, третьем этаже в отдельной квартире, такой большой, что он никак не мог сосчитать всех комнат. И первый раз, когда вышел в туалет, заблудился. Раньше квартиру делили две многодетных семьи, а теперь вся площадь – одному. Капитан Сыч привез несколько батонов ржаного хлеба и два ящика консервов, самых дешевых, но питательных. Чтобы насытиться, хватало полбанки. Остальное Афонин относил вниз, где вечно сидела голодная брошенная собака, недавно ощенившаяся. Собака встречала нового знакомого, повиливая хвостом и заглядывая в глаза. Афонин вываливал в миску консервы, крошил и уходил. На улице он оставаться долго не мог. Московский милиционер Девяткин строго наказал не высовываться из дома без спроса. Для связи с милицией он оставил мобильный телефон с зарядным устройством и памяткой пользователя. Афонин, никогда не пользовавшийся такой дорогой техникой, полдня осваивал аппарат.
Впрочем, скучать особо не приходилось: менты не давали покоя. Исписали несколько протоколов, показали бесчисленное множество фотографий каких-то ублюдков с бандитскими рожами. Но больше других старался художник, который задал немыслимое множество вопросов. И сделал зарисовки людей, отдаленно напоминавших тех парней, которых Афонин видел той дождливой ночью. На следующий день повторилась та же процедура, только художника не было. Афонин снова отвечал на вопросы и лопатил гору фотографий.
Сегодня начальство не появлялось. Зато приехал один немолодой дядька в штатском костюме, несвежем и мятом, будто всю ночь провалялся под забором. Мужчина предъявил милицейское удостоверение и представился Борисом Мешковым. Сказал, что теперь день и ночь Афонин будет находиться под охраной представителей закона. Двадцать четыре часа дежурит Мешков, затем появится его сменщик.
– Где тут можно помыть руки? – спросил милиционер. – Полотенце там есть?
– А вы электричкой приехали? – спросил Афонин, чтобы завязать дружескую беседу.
– Это тебя не касается, – ответил милиционер и заперся в ванной.
Затем он побаловался чайком, съел банку консервов и полбуханки хлеба, почитал газету и спросил:
– Слушай, а где тут прилечь можно? Ну, отдохнуть? Ночь ни хрена не спал.
– Бессонница?
– Это тебе знать не положено, – строго ответил опер. – Хотя чего уж тут… Одна баба шустрая попалась. Заснуть не дала.
Афонин показал на единственную в доме кровать, застеленную свежим бельем и солдатским одеялом. Мешков положил под подушку заряженный пистолет, отвернулся к стене и захрапел. Кажется, от такой охраны толку немного. Когда задребезжали стекла, Афонин подсел к окну и от скуки стал считать вагоны товарного состава, проходившего по железной дороге. Получилось восемьдесят шесть. Звонок мобильного телефона заставил вздрогнуть.
– Привет, страдалец, – голос Девяткина источал оптимизм. – Мы с Сычом к обеду подъедем. Тебе надо взглянуть на новые фотографии. На людей, которые в тюрьмах не сидели, но стоят у нас на учете. И у Сыча к тебе есть вопросы. Наш сотрудник на месте?
Афонин посмотрел в темный угол, где стояла кровать. Милиционер, не проснувшись от звонка, перевернулся с бока на спину и зачмокал губами.
– Приехал.
– И чего делает?
– Ясно что: охраняет. Чего ж ему еще делать?
Афонин дал отбой и снова уставился в окно, приближался новый товарняк.
Глава 8
Звонок мобильника раздался, когда Радченко сел за рабочий стол и стал листать записную книжку.
– Я только что пообедал, а у вас еще раннее утро, – сказал Олег Иванович Носков после короткого приветствия. – После обеда иногда в голову приходят дельные мысли. Ты уже проснулся?
– Я уже на работе. Слушаю вас.
– Я так понял, что у вас с Аллой проблемы, – Носков вздохнул. – Вы не можете найти в Москве людей, которые бы подтвердили, что Алла – это именно Алла, а не какая-то другая женщина. М-да… Были времена, когда от так называемых друзей у нее отбоя не было. А теперь мою дочь никто не хочет узнавать. Что ж, подлость становится нормой жизни. Или уже давно стала.
– Ну, во-первых, одного человека, который согласен подтвердить личность Аллы, мы нашли, – сказал Радченко. – Это ее школьная учительница математики. Я обрисовал ситуацию, не приукрашивая фактов, и она согласилась помочь. Нужны еще два человека. В моем списке еще есть люди, к которым я пока не обращался. Это два одноклассника Аллы, одна ее старая подруга и еще кое-кто. Короче, надежда есть. Вот только время… Времени совсем нет. Я боюсь, что угрозы Солода – не пустой звук.
– Ты так думаешь?
– А вы другого мнения? – вопросом ответил Радченко. – Разрешите, я кое-что скажу. Итак… Времени в запасе нет. Соперник пока обыгрывает нас по всем позициям. Но остается шанс спасти жизнь беременной женщины, вашей дочери. И младенца, которого она носит под сердцем. Есть возможность слепить Алле заграничный паспорт. Дело не совсем законное, но тут особый случай. Алла покинет Россию и не будет появляться тут до тех пор, пока не наступят лучшие времена. В ее отсутствие я сделаю все, чтобы восстановить справедливость.
Ответ Олега Ивановича оказался неожиданным.
– Я не принимаю решений за дочь, – сказал он. – Если она захочет уехать – вздохну с облегчением. К черту Солода и деньги, которые он украл. Если Алла решит остаться… Что ж, попрошу вас защитить ее.
Старик с усилием выдавил из себя последние слова и, кажется, всхлипнул. Радченко хотел сказать, что он всего-навсего адвокат, а не командир группировки вооруженных наемников. Он не может дать гарантий безопасности, твердых обещаний; он не может даже обратиться в милицию. Чтобы защитить Аллу, менты пальцем не пошевелят. Скажут, что это за баба? У нее даже паспорта нет. А пока нет документов – и разговор не состоится. От ментов только одного жди: они продадут информацию Солоду и немного заработают на чужой крови.
– Я еще вот что скажу. Перед родами Аллу придется поместить в частную клинику. Это очень опасный момент – частная клиника. Там много лишних глаз, лишних ушей. А люди, которые работают на Солода, наверняка найдут концы, и тогда… Надо смотреть правде в глаза. Велик риск, что Алла погибнет. Прямо в том месте, где нормальные люди детей рожают.
– Слушай, Дима, я все это знаю. Я просчитал все варианты. Но ничего не могу сделать. Я не в силах повлиять на решение Аллы. Но одна идея есть. Теперь запиши или запомни: люди, которые нам нужны, живут в городе Элиста. Это в двух тысячах километров южнее Москвы. Супруги Алексей и Зоя Фрумкины. Некоторое время назад они сменили фамилию на Романенко. Только не спрашивай «зачем» и «почему», это долгая история. Они мои близкие друзья, с ними я долгие годы работал на Севере. Когда я уезжал куда-нибудь в командировку или на дальний прииск – а в ту пору я ездил много, – оставлял дочь с Фрумкиными. Можно сказать, что они для Аллы – все равно что вторые мать и отец. Вчера я переговорил с Алексеем Алексеевичем. Он сделает все, чтобы помочь.
