Андрей Троицкий - Любовь, похожая на смерть
– Ах, вот вы что… – Голос хозяина сделался тусклым, он скатал в рулон свой чертеж. – Я, честно говоря, подумал, вы по поводу покупки квартиры. С этим делом прямо голова идет кругом. Продавать квартиру, чтобы потом новую купить… Это хлопотно. Да и накладно. Простите.
– А как насчет заявления в суд? – нахмурился Радченко. – Мы вчера договорились.
– Господи, я же объясняю: все в голове кувырком с продажей квартиры, – взгляд Алексея блуждал по стенам, ни на чем не задерживаясь. – Ляпнул вчера. А потом за голову схватился. У нас с Ириной такое правило: мы никаких заявлений в суд не подписываем. Нам эти тяжбы не нужны. Одна морока.
Женщина, стоявшая в двери, не произнесла ни слова. Еще раз подняла взгляд на Аллу, повернулась и ушла, не сказав ни слова.
– Но от вашей супруги ничего не требуется, – Радченко шагнул к Алексею. – Только подтвердить, что она знакома с Аллой. Это очень важно. Очень.
– Ничем не могу помочь, – Алексей продолжал затравленно улыбаться. – Я думал, вы насчет квартиры.
– Пошли отсюда, Дима, – Алла поднялась. – Не унижайся перед этой… Перед этим…
Через минуту они стояли на лестничной клетке, дожидаясь лифта. Гуляев подбрасывал и ловил в воздухе брелок. Радченко сосредоточенно листал записную книжку. Алла вытащила из сумочки платок. Она опустила голову и, казалось, была готова вытереть набежавшую слезу. Но только сморгнула и снова убрала платок в сумочку.
* * *Компаньонами Солод называл начальника своей службы безопасности Вадима Гурского, его ближайшего помощника Пашу Клокова по прозвищу Пулемет. Эти парни не парились в одной приемной с посетителями – у них была своя дверь, через которую сюда можно попасть прямо из помещения охраны.
Постучав, Гурский и Клоков вошли и встали у порога. Физиономия Гурского, статного брюнета лет сорока пяти, с узкими пижонскими усиками, была кислой. Пулемет выглядел внушительно и строго: двухметровый амбал с широченными плечами, обтянутыми темным пиджаком, под которым угадывались две подплечные кобуры; третий ствол он таскал под брючным ремнем, четвертый – в кобуре на щиколотке левой ноги. На лице напечатана готовность ловить каждый вздох хозяина, выполнять любую его прихоть. Вечно оттопыренная нижняя губа выражала презрительное отношение к большому человеческому миру, полному лохов и быдла. Пулемет мусолил во рту кончик изжеванной пластиковой зубочистки, перекладывая ее языком с места на место.
В свое время он работал на Исмаила, авторитетного гангстера, который держал несколько пунктов, где продавал краденные в Европе машины. Но однажды получил предложение Солода и решил перейти к нему на службу, потому что тут пахло большими деньгами, а прежний хозяин был сволочью и жлобом, каких поискать. На прощание Паша Клоков перестрелял Исмаила и его охранников из автоматического оружия, дал отставку своей старой любовнице и начал жизнь с чистого листа.
– Мы на минуту, – начальник службы безопасности сделал полшага вперед. – Только короткий вопрос. Милиция в Апрелевке и Москве уже заканчивает расследование того, как бы это сказать… Происшествия, что ли… Недоразумения. Ну, с женщиной, которая умерла… Которая скоропостижно…
Гурский не знал, как правильно назвать покойницу. То ли Аллой – именем жены хозяина. То ли еще как. Подыскивая мягкое дипломатичное определение, он морщил лоб и щелкал пальцами. Подмывало сказать: «Женщиной, которую мы грохнули в Апрелевке. Затем труп перевезли в Москву, и покойница превратилась в вашу супругу». Но он ничего такого, конечно же, не сказал. Мудреные фразы заменило короткое покашливание в кулак. Хозяин не любил, когда вещи называют своими именами да еще вдаются в детали, которые ему неприятны. Детали – это лишнее. И Гурский усвоил язык недомолвок и долгих выразительных пауз.
– И? – Солод почесал голый живот.
– Так вот, результат следствия нулевой. – Гурский громко щелкнул пальцами, будто из пистолета выстрелил. – Мы не оставили ментам ни одной зацепки.
– Хвалилась овца, что у нее хвост, как у жеребца, – громко сказал Солод. – Работу вы сделали грязно. Положили двух ментов – это главное. Ко всему прочему, на месте оказался неизвестный мужик, который едва не изнасиловал женщину. И этому уроду вы позволили уйти живым.
– Он ушел, потому что в тот момент Клоков перезаряжал автомат, – пролепетал Гурский. – Тот хрен был ранен, может быть, смертельно. Но это неважно, что он ушел. По виду это какой-то чурка. Если он не подох от ран, то наверняка наложил в штаны и уехал к себе домой пасти баранов. Тут нечего беспокоиться.
– Вы чуть не провалили дело, – продолжал кипятиться Солод. – А теперь заваливаетесь сюда, еще и пальцы гнете… Понты гоняете: зацепки они не оставили… Сказал бы я тебе, как это называется. Одним коротким словом. Слушай, Вадим, давно хотел спросить. Только честно отвечай. Ты, случайно, не страдаешь какими-то тяжелыми заболеваниями головы?
Гурский пожал плечами.
– Странно, странно, – продолжил Солод. – Или ты от меня свою болезнь скрываешь? Кисты мозга у тебя нет? Ну, что, угадал? В точку?
– Нет у меня никакой кисты.
Голова Гурского поникла. Солод прав: работа грязная, грубая. И если бы не тот ночной ливень, смывший все следы, ментовское следствие двигалось бы скорее. Он вспомнил, как Паша Клоков достал из-под плаща автомат; ударила очередь, и… Если честно, выбирать было не из чего: или ты стреляешь, или в тебя стреляют. Кроме того, под угрозой оказался исход дела, над которым работали два месяца, в которое хозяин вбухал кучу денег.
… В тот день все шло гладко. Гурский ходил за этой бабой по пятам с утра до вечера. Сел в одну электричку и доехал до Апрелевки. В условленном месте стояла машина, за рулем сидел Паша Пулемет. Лил дождь, Гурский шел за телкой по ночным улицам. А потом сделал все, чтобы делюга прошла гладко и тихо: догнал, ударил… И откуда взялся тот мужик в рабочей спецовке, откуда понаехали менты – до сих пор не понять.
– Ну, чего у тебя за вопрос? – Солод поморщился. – Говори.
– Есть утечка из милицейских источников: у следствия появился свидетель. Некий Петр Афонин. Торгует на местном рынке. Уж чего он видел, непонятно. Живет через дом от места происшествия. Но менты зашустрили, когда нашли этого таракана. Переселили его в какое-то новое место… Черт знает куда. Подальше от людских глаз. В своей квартире Афонин больше не появляется. Ментам хочется, чтобы он дожил до суда. Мы по своим каналам поискали – ничего. Но оставлять этого Афонина… Оставлять его никак нельзя…
– Почему я об этом слышу только сейчас? – прошипел Солод.
– Информация вчера поступила. Вечером.
– Ладно, идите, – махнул рукой Солод и выругался вдогонку.
Глава 7
Вера Снегирева, одноклассница и старая подруга Аллы Носковой, жила в лабиринте старых переулков возле Садового кольца. Окна квартиры выходили на небольшой скверик, где в хорошую погоду она гуляла с сыном, пятилетним Сашей.
Старшая дочка Анечка сегодня была у бабушки. Перед тем, как отправиться с ребенком на прогулку, Снегирева долго стояла у окна, глядя на крыши старых домов. Затем она медленно осушила стакан крепленого вина. Подумала и выпила еще полстакана. Глаза чесались, будто она лук резала; хотелось заплакать, но она не заплакала.
Посидев в скверике полчаса, Вера терпеливо наблюдала за тем, как Саша катает по песку, загаженному собаками, машину из пластмассы. Машина была красивой, с красным кузовом и синими колесами. Когда это увлекательное зрелище ей надоело, она попросили старушку, сидевшую на той же скамейке, присмотреть за мальчиком пару минут. Вера вернулась немного позднее. Ее походка сделалась расслабленной, щеки порозовели, она чувствовала себя лучше. Хотелось переброситься с кем-то словом, но старуха пошла домой, а рядом никого не оказалось.
Вера подняла взгляд и увидела двух мужчин и женщину, свою бывшую одноклассницу Аллу Носкову, приближавшихся к ней. Она поднялась навстречу; хмель, туманивший голову, вдруг выветрился. На глаза навернулись слезы, а в глотке запершило, будто кто-то водил по гортани сухой травинкой. Вере захотелось опуститься на колени и попросить прощения за прежние и будущие грехи.
– Здравствуй, Вера.
Алла встала напротив, в двух шагах от подруги, внимательно посмотрела ей в глаза и спросила, кивнув на ребенка:
– Это твой Сашка?
– Симпатичный, правда? Похож на моего второго мужа. Теперь уже бывшего.
Вера неожиданно всхлипнула, шагнула вперед, крепко обняла подругу за плечи. Так постояла минуту, потом отступила назад. Вытащила из кармана мятую пачку сигарет и прикурила. Ее пальцы подрагивали. Радченко и Гуляев стояли в стороне, прислушиваясь к разговору.
– Ни хрена не получится, – тихо сказал Стас. – Она уже передумала.
Снегирева бросила окурок на землю и наступила на него носком туфли.
– Пара мужиков пришли ко мне. И сказали, чтобы я не вздумала оказать тебе какую-то услугу. Я ничего не поняла. Я спросила, что за услуга? Они ответили, мол, это неважно. Просто надо быть умной, чтобы самой прожить подольше. И чтобы дети пожили. Они оставили на столе деньги. У меня совсем никак с деньгами… Бывший муж ничего не платит. Живем на зарплату матери. И тут эти деньги…
