Жорж Сименон - Бесхвостые поросята
Марсель очень следил за собой, порой даже слишком. Любил светлые тона, яркие галстуки. Как-то в одно из воскресений, в Морсане, она заметила:
— Вы потеряли пуговицу с сорочки.
— Я ее не потерял. Она у меня в кармане.
— Так давайте я вам ее пришью…
Это было до того, как он завел с ней разговор о квартире. Тем не менее он заметил:
— Представляю себе, сколько времени вы будете уделять пуговицам, когда выйдете замуж!
— Почему? — удивилась она
— Я сделал это наблюдение после женитьбы нескольких моих друзей. Молодые жены обожают пришивать пуговицы своим мужьям. Я даже подозреваю, что они сами их отрывают, чтобы потом иметь возможность пришить. Если вы уже страдаете этим пороком, до…
Итак, она продолжала улыбаться, расправляя верблюжье пальто у себя на коленях. Вдела нитку в иголку, потом, уже начав шить, почувствовала в одном из карманов какой-то массивный предмет.
Ей бы никогда не пришла в голову мысль проверять карманы Марселя. Она еще не знала чувства ревности. Возможно, не узнала бы его никогда, настолько доверяла мужу, особенно его открытой мальчишеской улыбке.
Предмет был твердый. Он не походил ни на что из того, что обычно носят в карманах, и она, можно сказать, не из любопытства, а из любви к порядку вытащила его из кармана
И по мере того, как пальцы ее разворачивали тонкую шелковистую бумагу, лицо ее менялось, и в конце концов она застыла, как громом пораженная, с расширенными от ужаса глазами, над фарфоровым поросенком.
* * *
Была половина двенадцатого, она видела циферблат на стенных часах. Розовый поросенок стоял перед ней на столе. Пальто соскользнуло на ковер. Лихорадочными движениями снова и снова набирала она на телефонном диске один и тот же номер, но каждый раз короткие гудки сообщали о том, что линия занята
Пальцы у нее судорожно сжимались, она была так взволнована, словно речь шла о жизни и смерти и все зависело от секунд. Непрерывно, без передышки крутила и крутила телефонный диск. Потом вскочила, полистала справочник, чтобы удостовериться, что не ошиблась номером.
Когда он звонил ей, в половине одиннадцатого, большой раунд только начинался. Сколько времени длится раунд тяжеловесов? Конечно, по-разному. А что потом? Сразу ли расходятся зрители? И когда покидают зал организаторы турнира?
— Алло! Это Ваграм?..
— Да, мадам.
— Скажите, пожалуйста… Турнир уже закончился?..
— С полчаса назад, мадам…
— И все уже ушли?.. Кто у аппарата?
— Главный электрик… Здесь еще довольно много народу…
— Не могли бы вы узнать, там ли еще месье Блан, да-да, Блан… Журналист… Он должен быть среди организаторов… Это очень важно… Умоляю вас сделать все, чтобы разыскать его… Алло!.. Да-да, пусть подойдет к телефону…
Потом, по внезапно наступившей тишине, сидя с прижатой к уху трубкой, она вдруг устыдилась того, что поддалась панике и побеспокоила Марселя. Что она ему скажет?
Возможно, он уже поднимается по лестнице, пока она сидит тут, у телефона На лестнице как раз слышались шаги. Нет, замерли на четвертом. Если он сразу же взял такси… Марсель не любил торчать на автобусных остановках и не переносил метро… При каждом удобном случае хватал такси…
— Алло?.. Что-что?.. Его нет? Точно? А вы не знаете?.. Но там уже повесили трубку. Снова пустота. И розовый поросенок на столе, бесхвостый поросенок.
— Послушай, Марсель, ты должен мне объяснить…
Но Марселя не было. Она была одна, и ей вдруг стало так жутко от этого одиночества, что она подошла к балконной двери и распахнула ее.
На дворе была ночь, серовато-голубоватая ночь с четко вычерченными мокрыми крышами и печными трубами, с глубокими траншеями улиц с пикетами уличных фонарей, а там, чуть подальше — сверкающий поток бульваров Монмартра, с площадью Бланш, площадью Пигаль, с Мулен-Ружем и сотнями ночных баров, искрящихся фосфоресцирующим туманом.
По улице Коленкур то и дело поднимались такси, замедляя ход из-за подъема. И каждый раз она ждала, что машина остановится у их дома, из нее выйдет Марсель, она увидит, как он небрежно оборачивается к шоферу, потом вскидывает голову к их окнам. Подъезжали и автобусы, останавливались как раз напротив их дома, из них выходили два-три человека и быстро удалялись, на ходу поднимая воротники пальто
— Это невозможно, Марсель… — вполголоса шептала она.
Вдруг почувствовала, что не может больше оставаться в домашнем халате. Бросилась в спальню, наугад схватила шерстяное платье. Платье, застегивающееся на спине. Которое так любил застегивать Марсель, беспрестанно чмокая ее при этом в затылок.
Чего она боялась? Фарфоровый поросенок мог находиться в кармане пальто уже много дней или даже недель. Когда Марсель надевал его последний раз? У него было всего два пальто. Она должна была вспомнить. Она любила его. Как часто украдкой любовалась она им, его стройной фигурой, подмечая столь любимые ею жесты, хотя бы этот характерный жест, которым он тушил сигарету.
Еще сегодня в полдень они вместе завтракали, не во франко-итальянском ресторане, куда ходили по вечерам, а в одном из ближайших ресторанов на бульварах, у мамаши Катрин. Но она никак не могла вспомнить, когда в последний раз он надевал пальто из верблюжьей шерсти!
Во всяком случае, менее недели назад, потому что на прошлой неделе она сдавала его в чистку.
А она-то считала, что знает каждый его шаг, каждый жест! Он рассказывал ей все, даже анекдоты, услышанные за день в редакции. Без конца звонил ей. Они встречались в городе. Если у него выпадала свободная минута, он тут же мчался к ней в магазин, чтобы лишний раз повидаться с ней.
По-прежнему сильно возбужденная, вернулась на балкон и вдруг опять побледнела
— Ты ведь никогда не бывала на зимних курортах, киска? Была, один раз, в качестве продавщицы, когда сестры Коро открывали в Межер сезонный филиал.
— А хочется? Тебе ведь дадут пару недель отпуска? Достаточно мне провернуть одно дельце, и мы с тобой…
Почему она тогда не запротестовала? Наоборот, даже выразила радость, в сущности, лишь потому, что не поверила Он ведь только и делал, что строил самые невероятные планы, один дороже другого, словно был миллионером, имея при этом единственный источник дохода — свои статьи.
Не она ли сама сказала ему как-то:
— Ты рожден быть богачем. Ты хочешь иметь все…
— Особенно для тебя… — ответил он тогда с несвойственной ему серьезностью. — Знаешь, с тех пор, как мы вместе, мне безумно хочется иметь машину.
— Ты умеешь водить?
— Да, когда-то у меня был автомобиль…
Она не решилась спросить, когда В сущности, они почти ничего не знали друг о друге, кроме того, что любили друг друга Их брак был чем-то вроде игры, чудесной игры.
— У тебя есть родители?
— Отец…
— Разумеется в провинции!.. — сам уточнил он, — Но ты совершеннолетняя… А у меня никого нет… Займись документами… Зарегистрируемся в мэрии IX округа…
Потому что Жермена до замужества снимала комнату в одной из меблировок DC округа
— Она не слишком унылая, эта мэрия, не знаешь? Впрочем, долго ли мы там пробудем…
Такси. Нет. Едет дальше. Вернулась в комнату, чтобы взглянуть на часы. Начало первого. Прохожие стали настолько редкими, что на улице подолгу слышались их гулкие шаги.
— Жаль, что я не встретил тебя три года назад…
— Почему?
— Потому что в молодости люди зря теряют время…
Нет конца подобным вроде незначительным фразам, которым она в свое время не придала значения и которые теперь сами всплывали в памяти. Даже его веселость приобретала теперь в ее глазах иной оттенок. Он был по натуре веселым, жизнерадостным, живым. И в то же время в его взгляде всегда присутствовала какая-то задиристость, упрямство.
— Я докажу тебе, что я не такой уж плохой.
— Но почему ты должен быть плохим? Он улыбался, или смеялся, или целовал ее.
— На самом деле, понимаешь, я, по-моему, такой же, как все… Намешано и хорошее, и плохое, причем так здорово перемешано, что я и сам не всегда могу разобраться…
Только бы он вернулся! Только бы увидеть, как он выходит из такси, или появляется из-за угла улицы, или услышать его шаги на лестнице!
Почему он позвонил, в половине одиннадцатого? И почему у него был такой смущенный голос, словно ему впервые приходилось от нее что-то скрывать?
Ей не следовало звонить туда, в зал Ваграм. Теперь она это понимала. Это могло иметь серьезные последствия. Сказала ли она главному электрику, что она жена Марселя? Она не помнила
Но нет! Не может быть! Почему именно сегодня, именно в этот вечер?
Но с какой стати он вдруг заговорил о зимнем курорте и об автомобиле? Какое дело собирался «провернуть»? Время от времени, помимо статей о спорте, ему перепадала также реклама, от которой ему шло десять процентов. Несколько тысяч франков, не больше.
