Жорж Сименон - Бесхвостые поросята
Тому, погибшему парню он намекнул на Мане. В сущности, можно сказать, это он послал его к банкиру, в Версаль.
— Отвечай…
— В данный момент меня особо интересует Ренуар… Не крупные вещи, нет, впрочем, они все в музеях, а маленькие: женские головки, натюрморты… Есть натюрморты, которые…
— Ты кого-нибудь называл?
— Не думаю…
— Вспомни…
— Нет… Впрочем, с Марселем это и не нужно… Он достаточно бывает в свете, чтобы знать, у кого находятся стоящие вещи…
— Мне надо позвонить…
Она вызвала свой домашний номер. Вздрогнула, услышав взволнованный голос Ивет, видимо, решившей, что это звонит Марсель.
— Ах, это ты?.. Нет, ничего нового, подруга… Рада была бы тебя порадовать, но, увы… Кстати… Я тут успела прочесть одну книжку, а второй том никак не найду… «Пармская обитель»… Не знаешь, где он может быть?..
Это напомнило Жермене, что Марсель, несколько дней назад, читал, лежа рядом с ней в постели, как раз второй том «Пармской обители».
— Ты возвращаешься?
— Да, наверно… А книга должна быть в спальне… Посмотри на тумбочке, возле кровати…
— Ладно… Ну пока!..
Опуская трубку, Жермена вполголоса сама с собой разговаривала, не обращая внимания на отца, которому явно не терпелось поскорее вернуться в постель.
— В редакцию звонить нельзя, так как, если он не арестован, это может быть опасно… Интересно, написал ли он для газеты свою статью… Если да, то он должен был оставаться в Ваграме до конца турнира, то есть по меньшей мере до одиннадцати… После этого еще написать статью, отнести ее или отправить с кем-то… В таком случае…
Была половина шестого утра. Счетчик такси перед виллой продолжал неумолимо щелкать, как грызун-вредитель, но она об этом не думала.
— Ренуар…
— Он есть у многих!.. — вздохнул ее отец. — Шла бы ты лучше спать… Нет никаких оснований считать его арестованным… И потом для него не так уж страшно, у него ведь нет судимостей… Понимаешь? Это не то что рецидивисты… С хорошим адвокатом…
Она повторила, поднимаясь:
— Ренуар…
Почему у нее было такое ощущение, что спасение Марселя зависело именно от нее? Ни одной секунды она на него не сердилась. Да и могла ли она сердиться? Разве сама она не скрыла от него свое прошлое? То, что была дочерью М. Франсуа?
И именно будучи его дочерью, знала, как обычно делались подобные вещи. Прежде всего, на сей раз следовало исключить мысль о заранее подготовленной операции. Об этом свидетельствовало то, что только во время второго телефонного звонка, в половине одиннадцатого она почувствовала в голосе мужа что-то необычное.
Он звонил, явно только что приняв какое-то решение. Почему именно в половине одиннадцатого? И почему там, в зале Ваграм?
— На улицу Коленкур… — сказала она таксисту, в то время как М. Франсуа, задвинув на двери засовы, кряхтя поднимался по лестнице, чтобы снова улечься в постель.
А дождь продолжал моросить, все такой же мелкий. Ей было зябко в этом такси, одно стекло которого не поднималось до конца.
Марсель, как и большинство «клиентов» ее отца, наверняка промышлял в основном в пустых квартирах. В Париже это довольно легко, поскольку прислуга, как правило, ночует не в квартирах, а на шестом или седьмом этаже, где размещаются комнаты для челяди.
Парень, погибший тогда в Версале, допустил ошибку, попытавшись проникнуть в отдельный особняк.
Снова и снова, с машинальным упрямством возвращалась она к исходной точке:
— Половина одиннадцатого…
Зал Ваграм. Отгороженный канатами ринг. Тысячи зрителей, яркий свет прожекторов. Марсель за столом для прессы…
И именно там ему вдруг приходит в голову… Ренуар… Значит, он увидел среди зрителей кого-то, у кого были работы Ренуара и чья квартира, до окончания турнира, была пустой…
Это было очевидно, тут не могло быть сомнений.
Зал Ваграм… Зимний курорт, автомобиль, который ему так хотелось иметь… Эта старая каналья, этот М. Франсуа, отказавшийся дать ему в долг несколько банкнот, но готовый заплатить много тысяч за одного или нескольких маленьких Ренуаров…
И вот, среди освещенных прожекторами зрителей, наверняка в первом ряду — некто, олицетворяющий все это: картины Ренуара, снег, быстрый автомобиль…
До тех пор, пока этот некто будет оставаться в зале и любоваться боксерами, не будет никакой опасности…
Но почему Марсель позвонил ей? Предчувствие? Может, у него, ни разу не попавшегося, появилось ощущение, что на этот раз он может дать осечку? Может, он хотел, для придания себе твердости, услышать ее голос? Может, он все еще колебался? И если бы она попросила его вернуться как можно быстрее, пожаловалась на одиночество?..
Так нет же! Наоборот! Она выдержала характер! Не хотела никогда ни в чем быть ему помехой. Он должен был чувствовать себя совершенно свободным. Такое решение приняла она с первого дня их совместной жизни.
Она даже ни разу не сказала ему, как это делают все жены и чего очень хотелось ей самой:
— Постарайся не задерживаться…
Она не призналась ему, как тягостны были для нее эти одинокие вечерние часы.
В этом и была ее ошибка. В его распоряжении был примерно час времени. Куда же он поспешил? В какой квартал Парижа?
Но ведь еще нужен был ключ. Обычно это занимает много времени: необходимо или заполучить сам ключ или снять слепок с замочной скважины и сделать дубликат.
На это времени у него не было. Она была уверена, она упорствовала в уверенности, что он ничего не готовил заранее. И ведь он целый год не посещал М. Франсуа.
Почему-то, по какой-то причине, может, из отвращения, может, из страха в конце концов попасться, он решил изменить свою жизнь. И доказательством этому служит то, что он женился на ней. Причем очень спешил с этим. Может, стремился таким образом обезопасить себя от новых соблазнов?
Так ведь бывает: человеку удаются подряд несколько блестящих операций, а потом его вдруг охватывает паника. Закрадывается мысль о том, что была полоса неслыханного везения, но что она не может длиться бесконечно, что в следующий раз наступит расплата.
Опасное состояние для человека, все же решившего рискнуть еще раз, так как именно в таком состоянии и попадаются. Из-за отсутствия уверенности в себе. Или недостатка беспечности. И попадаются глупо, на какой-нибудь идиотской мелочи…
Не могла же она звонить в полицию… Газеты выйдут лишь через час. А утренние газеты не всегда содержат все ночные происшествия.
Она уже видела его в Уголовной полиции, сидящим в кабинете какого-либо инспектора, допрашивающего его, предварительно отобрав у него галстук и шнурки от ботинок… Она видела его в больнице, в…
Нет, только не в морге! От одной мысли об этом она чуть не закричала:
— Ренуар…
Странная вещь: ей казалось, что нужно сделать одно небольшое усилие, чтобы добратьсяё до правды. Почему это имя, Ренуар, казалось ей таким знакомым, нет, художника и его произведения она, конечно, знала, но само это имя, это слово, она где-то слышала его совсем недавно. Более того: она могла поклясться, что произносил его именно голос Марселя. Но когда? Где? По какому поводу?
Такси остановилось на углу улицы Коленкур, она взглянула на освещенные окна своей квартиры, порылась в сумочке. Денег не хватало. Она подумала обо всем, кроме этого.
— Подождите минутку. Я схожу за деньгами…
Бегом взбегая по лестнице, вдруг покраснела, вспомнив, что отдала обойщику мебели все оставшиеся в доме наличные деньги.
— Послушай, Ивет…
Ей было стыдно. Никогда в жизни ей не было так стыдно. А Ивэт преспокойно лежала себе в одной комбинации на диване, с книжкой в руке.
— У тебя есть с собой деньги?
— Тебе много нужно?
— Заплатить за такси… Я даже не помню, сколько… Марселя нет, а деньги обычно у него…
Ивет порылась в своей сумке и протянула ей четыреста франков.
— Хватит?
— Я думаю…
Снова бегом сбежала по лестнице вниз, разговаривая сама с собой, извинилась перед шофером: в эту ночь она чувствовала себя такой несчастной, словно виноватой перед всем светом.
Снова стала подниматься, теперь уже медленно, с трудом переводя дыхание. Ивэт уже надела платье и теперь, со шляпой в руке, направлялась к зеркалу.
— Полагаю, я тебе больше не нужна? Она чуть было не попыталась ее удержать, сказать, что ей страшно оставаться одной, но не посмела.
— Благодарю тебя и прошу прощения за беспокойство… Окажи мне еще одну услугу… Если к девяти часам меня не будет в магазине, пожалуйста, скажи хозяйкам, что я приболела, ладно? Когда-нибудь я тебе объясню… Это гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить…
— Все замужние женщины так говорят… Впрочем, и незамужние тоже…
— Ты не понимаешь…
— Ясное дело… И это все говорят… Потом, уже надевая пальто:
