Гора Мертвецов - Мила Бачурова
– Простите, не хотела вас задеть. Вот вы сказали, что хорошо знали Григория Маврина. Может, у вас есть предположения, почему он вышел из палатки ночью? Почему разделся?
– Да сколько раз уж спрашивали… Гришка доверчивый был, – в голосе Рыжова вдруг прорезалась горечь. – Такой, знаете – безотказный, для себя ничего не надо! А за друзей – наизнанку вывернется, лишь бы не подвести никого. Он и в поход-то собрался потому, что знал: маршрут важный. Для турклуба, для всех! А Олег Гришку взял, потому что никого другого найти уже бы не успел. Каникулы, большинство разъехались, да и тех, кто не разъехался – поди поймай. А Гришка – самый младший. Он и физически был слабоват, и подготовка не очень, но других вариантов просто не было. Тем более, что замену и искать не пришлось. Гришка сам к Олегу притопал.
– Ясно. И всё же, возвращаясь к моему вопросу. Как по-вашему, зачем Гриша это сделал?
– Да чёрт его знает. Я и сам всю голову сломал. – Рыжов посмотрел на фотографии на стене.
Вероника посмотрела туда же. И вдруг поняла, что её что-то смущает. Что-то здесь было не так… Догадка пришла быстро.
– Тут ведь не все фотографии, да?
Рыжов нахмурился:
– С чего вы взяли?
– Обои, – Вероника коснулась пятна с краю – оно немного отличалось по цвету. – Были ещё снимки, но часть вы убрали. Довольно давно, пятно тоже выцвело. А остальные фотографии перевесили. Так?
– Да вам-то что за дело? Ну, были. Ну, подарил кому-то. Мои снимки, что хочу, то и делаю!
Настроение у Рыжова, как нередко бывает с пьющими людьми, менялось быстро. От доброжелательности он мгновенно переходил к агрессии.
– Конечно-конечно, – поспешила согласиться Вероника, – это ваше право, я просто удивилась. А что было на тех фотографиях?
– Не помню. – Рыжов поднялся с табурета. – Всё у вас? Я забыл сказать, мне ещё к врачу успеть надо.
– К врачу? – Вероника посмотрела на часы. – В половине седьмого вечера?
– К платному. Они допоздна принимают. Всё?
И Рыжов решительно двинулся на неё. Ни о каком чае уже не вспоминал. Пришлось попрощаться и уйти.
016. Наши дни. Екатеринбург
В такси Вероника набрала Тимофея. Подробно отчиталась о беседах с Шаровой и Быстрицким, рассказала о странном поведении Рыжова.
– Скинь мне фотографии, – попросил Тимофей. – Те, что сделала у него в квартире.
– Лови. – Вероника отправила фотки.
– Твои впечатления?
– О Рыжове?
– О всех троих.
– Ну… За эти годы они отвечали на вопросы журналистов столько раз, что ответы выучили наизусть. Шарова и Быстрицкий шпарят как по писаному. Рыжов запнулся лишь однажды, и то потому, что я сбила его с толку. Если и можно вытащить из истории лыковцев какую-то новую информацию, эти трое – однозначно не те, кого надо опрашивать. У них за сорок лет слишком замылился глаз.
– Согласен. Поэтому опрашивать надо других. Тех, у кого он не замылился.
– Например?
– Например, свидетелей несчастных случаев с Морозовым и Сердюковым.
– Прекрасно. А почему я начала с этой троицы?
– Ну, надо же было с кого-то начать. Кроме того, кое-какая информация у нас всё же появилась… Посмотри фото, которые я сейчас скинул.
Вероника послушно открыла первую фотку. Закатила глаза.
– Тиш, ты издеваешься? Это же я тебе прислала! Из квартиры Рыжова.
– Нет. Точнее, так: это фото из квартиры Рыжова, но прислала его не ты. Это я нашел в сети, только что. Прикреплено к интервью с Рыжовым, которое брали больше двадцати лет назад. Посмотри внимательно.
Вероника посмотрела. И поняла.
– Тут все фотки на месте!
– Да. Фотографий больше, и пятен на обоях нет. Посмотри следующее вложение. Я отметил снимки, которые убрали.
Вероника раздвинула помеченные фотографии.
Парень – тот самый Гришка – стоит, обнимая за плечи деревянного идола. А вот Гришка оседлал идола сзади, карабкается на него. Ещё один парень, Геннадий Сердюков, на корточках у подножия идола. Состроив брезгливую гримасу, тычет пальцем в находку. Вероника попробовала разглядеть, во что. Не разглядела, слишком плохое качество.
– Что это они нашли?
– Птицу с отрубленной головой. Жертвоприношение.
Вероника вздрогнула.
– Кошмар какой! Как ты рассмотрел?
– Я не рассматривал. Вспомнил запись из дневника Игоря Богданова. Хотя, если покопаться на форуме, эта фотография наверняка есть. На форуме собрано вообще всё, что можно найти по истории похода, Быстрицкий и впрямь постарался на славу.
– Ты обвёл только три фотки.
– Да. Это те, что сумел идентифицировать сразу, с остальными придётся повозиться. Но, на мой взгляд, достаточное количество для того, чтобы сделать вывод.
– На всех фотках – идолы?
– Не просто идолы. Те фотографии, на которых только они, Рыжов не убирал. Он спрятал те, на которых демонстрируется пренебрежительное отношение к идолам.
– Но зачем? Мне Рыжов ни слова не сказал про гору-убийцу и всякое такое! В отличие от Шаровой с Быстрицким.
– Да, я помню. Это-то и странно. Человек утверждает, что не пошёл в поход из-за слов бабушки о проклятии горы Мертвецов. Но при этом преспокойно повесил на стену фотографию погибшего друга, на которой тот свойски, как старого приятеля, обнимает идола. Нечто, якобы его погубившее. Для того, чтобы годы спустя убрать и эту фотографию, и все подобные ей. Почему Рыжов так поступил?
– Испугался? – предположила Вероника. – Быстрицкий говорил, что поначалу тоже не верил в мистику.
– Быстрицкий не верил в неё до того, как отпустил лыковцев в поход. А Рыжов не пошёл в поход из-за того, что испугался. Большая разница, согласись. После похода Рыжов бояться духов внезапно перестал – фотографии ведь повесил. А потом, получается, снова начал?
– Н-ну… Бывает.
– Нет, Вероника. Так не бывает… Ладно. Буду думать. Твоя задача на завтра – опросить свидетелей несчастных случаев. Водитель самосвала, сбившего Геннадия Сердюкова, уже умер, но жива его жена. Возможно, она вспомнит какие-то существенные подробности, наверняка не раз слышала эту историю. Такое не забывается. И я нашёл человека, сидевшего в автомобиле, который ехал по мосту. В момент, когда Евгений Морозов бросился вниз. Человек, правда, был тогда девятилетним ребёнком…
– О, боже.
– … но это даже хорошо. В отличие от водителя, чьё внимание сосредоточено на дороге, пассажир может себе позволить смотреть в окно.
– Пассажир? Девятилетний ребёнок? Прекрасно. А грудных младенцев в твоём списке нет? У этих вообще времени дофига. Дуй себе в памперс, да гляди по сторонам.
– В восемьдесят восьмом году памперсов в СССР не было. А ты зря иронизируешь. Дети более впечатлительны, чем взрослые, и обладают более цепкой памятью.
