Гора Мертвецов - Мила Бачурова
Вероника запихнула книжку в сумочку и поспешила распрощаться.
Выйдя на улицу, поняла, что уже темнеет, хотя времени едва ли шестой час. Ещё немного, и будет совсем темно. Позвонила Михаилу Рыжову. Тот от встречи на нейтральной территории – в кафе, или ещё где-нибудь, – наотрез отказался.
«Приходите ко мне домой. Чаем вас напою».
От слова «чай» Веронику перекосило. И есть хотелось ужасно, с самолёта ничего не ела. Она зашла в сетевую закусочную, взяла кусок пиццы и стакан сока. Сидя за столиком, полистала брошюру, которую дал Быстрицкий. «Воздействие традиционной территориальной культурологии на восприятие реальности в современном обществе».
Ум за разум! И дядька на серьёзных щах надеется вот этим заинтересовать молодёжь? Ну-ну. Такие, как Тиша, попадаются раз на миллион. Да и Тише эта мура – не факт, что зашла бы. Он предпочитает муру другой породы, про всякую там психологию.
Вероника дожевала невкусную пиццу, запила соком. Представив, с каким кайфом поехала бы сейчас в гостиницу и завалилась в кровать, едва не застонала. Ну, хотя бы Рыжов живёт не на другом конце города. И то хлеб.
015. Наши дни. Екатеринбург
Когда Вероника вошла в квартиру Рыжова, ей всё стало ясно. В смысле –ясно, почему он так категорически отказывается оттуда выходить. По роду занятий Веронике доводилось беседовать с очень разными людьми. Запах застарелого, корнями уходящего вглубь на многие годы пьянства не спутала бы ни с чем.
Время от времени Рыжова, очевидно, кто-то извлекал на свет божий и приводил в порядок – когда требовалось посадить его перед журналистами. А потом всё возвращалось на круги своя.
К её визиту Рыжов готовился, если и выпил, то немного. Но, тем не менее, желание сбежать накрыло Веронику уже в дверях.
«Ты – профессионал! – сурово сказала она себе. – Вот исполнишь долг, тогда и свалишь. Тем более, что Рыжова твоё пребывание в его квартире тяготит ещё больше, чем тебя. Вы взаимно заинтересованы в том, чтобы закончить как можно быстрее».
– Вот, пожалуйста, – Рыжов провёл её в комнату.
Здесь было устроено что-то вроде выставки. Целая стена почти сплошь завешана фотографиями, преимущественно чёрно-белыми, вымпелами, лентами с медалями, выцветшими почётными грамотами.
Фотографии девяти погибших лыковцев висели в центре. Вероника успела запомнить их лица, каждого знала по имени. И фотография, ставшая причиной её кошмара, тёмные фигуры на белом снегу, здесь тоже присутствовала.
– Вот, – показав на стену, повторил Рыжов. – Храню. Так сказать, дань памяти… Фотографировать будете? Ваши обычно сперва без меня снимают, а после – меня, на фоне.
Вероника заметила, что Рыжов выбрит и одет в чистую рубашку. Принимать журналистов ему, как и Шаровой с Быстрицким, было не привыкать.
– Да, конечно. Если позволите.
Не то чтобы ей до зарезу были нужны фотографии, Тиша такого задания не давал. Но мало ли.
Вероника послушно отщёлкала и саму «выставку», и принаряженного Рыжова на её фоне. А заодно начала задавать вопросы – сразу, чтобы не позволить завлечь себя к обязательному чаю.
– Вы ведь хорошо знали всех девятерых ребят, верно?
– Да. Мы почти все с одного курса были. Только Олег и Нина годом старше, а Гришка – годом младше. Но с Гришкой мы жили в одном доме, квартиры друг под другом. Он всегда за мной тянулся. Сперва в школе дружили, потом Гришка в тот же вуз поступил, что и я, потом вслед за мной в турклуб пошёл. Пацаны во дворе смеялись: мол, куда Мишка, туда и Гришка! А когда я в тот день из квартиры выскочил, чтобы к Олегу бежать – сказать, что заболел, не могу в поход идти, – Гришка меня увидел.
– А почему вы не позвонили Олегу?
Рыжов грустно улыбнулся:
– Куда, на деревню дедушке? Это сейчас даже младенцы – с телефонами, в восемьдесят восьмом сотовых ни у кого не было. А Олег не дома жил, в общаге. Комендантша там – зверь, телефоном, который у вахтера стоял, никому пользоваться не разрешала. Дескать, молодые, если чего надо – добежите, не развалитесь. Вот я и побежал. А Гришка на лестнице сидел, курил и книжку читал. Частенько так сидел, в квартире курить мать не разрешала. «Ты куда?» – спрашивает. Я сдуру и брякнул, что не пойду в поход, заболел. Он вцепился, как банный лист – давай, я вместо тебя! Ну, я отмахнулся, обругал его. А Гришка сам к Олегу прискакал. Возьми, говорит, меня вместо Рыжова, я о таком походе давно мечтаю! Кабы я знал тогда, чем это закончится… – Рыжов со вздохом отвернулся.
– А почему вы Грише не сказали правду? О том, что бабушка умоляла вас не ходить, что это опасно?
– Да как-то вот не сказал. – Рыжов, кажется, смутился.
– Почему? – не отставала Вероника. Она вдруг почувствовала, что наконец нащупала что-то реально важное. – Гриша ведь для вас – не просто товарищ по клубу, вы сами сказали, что были близкими друзьями. Неужели он бы вас не понял?
– Понял, не понял… – Рыжов внезапно рассердился. – Это вам сейчас легко говорить! А в те годы – где мы, спортсмены-комсомольцы, а где бабкины страшилки! Не мог я такое сказать, понятно? Никому не мог. Вот и не сказал. Долгие годы хранил тайну, а потом понял, что больше не имею права молчать.
Вот это была уже заготовленная фраза. Из тех, что Рыжов из года в год повторял в интервью. Он и в шоу, с которого для Вероники всё началось, произнёс её также.
– Вы работаете? – Вероника перевела разговор в другую плоскость.
– На пенсии, по здоровью.
– А до пенсии кем работали?
– Да кем только не работал. Сперва на заводе, потом, как завод развалился, с мужиками запчасти возил из Китая. Потом кладовщиком был. Грузчиком. Охранником… Много где работал.
– Женаты были?
– Был, дважды. От первой жены дети есть. Внуки…
– А вторая жена давно ушла?
– Восемь лет назад. – Рыжов сначала ответил, потом опомнился и рассердился. – Вам-то что? Вы про лыковцев спрашивать пришли, или про меня?
«Я пришла за правдой. А ты явно что-то недоговариваешь. И я пытаюсь понять, как давно твоя жизнь покатилась под откос. Потому что чувствую, что это важно».
Но продолжать расспросы в том же ключе Вероника не рискнула. Не спросишь же напрямую: «Когда
