Кукушонок - Камилла Лэкберг
Пютте уже не раз это слышала. Что мать умерла в больнице и что сама Пютте тоже была близка к смерти в утробе матери, но выкарабкалась, хотя и вышла размером с птенца. Папа говорила, что Пютте помещалась у нее на ладони. В это трудно поверить. Конечно, ни один ребенок не может быть настолько маленьким, чтобы поместиться на ладони. Даже такой большой, как папина.
Пютте подошла к качелям. Это ее любимое место в парке. Никто не взлетает на качелях так высоко, как она, – к самому голубому небу, как сегодня. На какое-то мгновение Пютте показалось, что она стала ближе к своей маме. Не то чтобы Пютте скучала по ней. Папа была для нее и мамой тоже. Она представить себе не могла мир, где есть еще кто-то, кроме них двоих.
Папа вспоминала маму только самыми добрыми словами. И повторяла, что Пютте на нее похожа, что, конечно, разжигало ее любопытство. И когда качели поднимались так высоко, что пальцы ног почти касались облаков, Пютте иногда казалось, что она видит маму.
– Пютте! Не раскачивайся так.
Она игнорирует взволнованный голос папы. Пютте свободна! Пютте неуязвима. Что плохого может с ней случится, когда она летит? Краем глаза Пютте замечает тревогу в глазах папы, но снова вытягивает ноги и набирает скорость. В самой верхней точке отрывается от сиденья и прыгает. Чувствует ветер в длинных волосах. Она летит – как птица. И приземляется обеими ногами в песок. Широко улыбается папе. Та качает головой и прижимает к животу рюкзак, за которым обещала присмотреть, пока Пютте в полете. Потом наклоняется к одной из мам рядом на скамейке:
– Эта девочка доведет меня до инфаркта.
Встречается взглядом с Пютте – и все продолжается так, как и должно быть.
– Тут нужны агрессивные методы лечения, Рита.
Бертиль Мельберг смотрит на доктора. Во-первых, сколько ему лет? Тридцать-то есть? Как можно лечить людей, не имея никакого опыта? Да еще сообщать такой диагноз без дрожи в голосе… Рак молочной железы. Тройной негатив. Это же смертный приговор!
Рита что-то смахнула с огромного стола доктора.
– Что значит «агрессивные методы»?
Бертиль не понимал, как можно быть такой спокойной. Все рухнуло в одночасье. Сначала был кашель, который никак не проходил, потом Рита стала быстро уставать. Когда в груди обнаружилось уплотнение, Бертиль был близок к обмороку.
– Радиация, – ответил доктор. – И химиотерапия. Как до, так и после операции. Вы наверняка слышали о побочных эффектах – тошнота, выпадение волос и другое. Не самая приятная процедура, но это единственный шанс убить раковые клетки.
– Когда мы начнем?
Рита сжала сумочку. Бертиль в ужасе посмотрел на жену.
– Ну хватит. И ты так сразу поверила? Он выглядит как будто только что окончил школу. Давай съездим в Гётеборг, там большая больница. Запишемся на прием к опытному врачу…
– Я работаю уже пятнадцать лет, – в голосе доктора не чувствовалось и намека на то, что он на что-то обиделся. – Вы, конечно, можете перепроверить мой диагноз, но, уверяю вас, результаты будут те же. И дополнительные обследования будут стоить времени, которого у вас, к сожалению, нет. Я настоятельно рекомендую немедленно начать лечение.
Бертиль посмотрел на свои руки. В ушах стоял звон. Он не хотел слышать, что говорит доктор. Такого просто не могло быть, не с его Ритой. Боже, как мало времени они провели вместе…
Рита взяла его руку, и Бертиль понял абсурдность ситуации. Это он должен ее утешать. Но бездна, в которую он заглянул, была так глубока и темна, что Бертиль не находил в себе силы отвести от нее глаз.
– Мы начнем прямо сейчас, – сказала Рита.
Доктор кивнул и откашлялся в кулак.
– Многие предпочитают сбрить волосы, пока они не выпали сами. Это вопрос личного выбора.
– Посмотрим, – коротко ответила Рита. – А теперь давайте составим план и приступим к лечению.
– Так мы и сделаем.
В кабинете нависла напряженная тишина. Бертиль не смел дышать. Он солгал коллегам, будто уехал с детьми Паулы в Стрёмстад. Если б только это было правдой… Мельберг вздохнул и взял руку Риты, такую теплую. Он хотел бы никогда не отпускать ее.
* * *
Эрика улыбнулась и поставила телефон на беззвучный режим. У Анны не возникло проблем с тем, чтобы придержать детей у себя еще на несколько часов и дать тем самым сестре возможность поработать над новым писательским проектом.
Эрика села за компьютер и размяла пальцы, прежде чем войти в «Гугл». Ее успех с биографиями писательниц и криминальными сюжетами объяснялся прежде всего умением ухватиться за самые неуловимые и ускользающие от менее внимательного глаза детали. Но с Лолой возникли другие проблемы. Слишком мало информации, Эрике не от чего было оттолкнуться. Стокгольм начала восьмидесятых. Пожар в квартире в Васастане, где сгорели женщина, рожденная мужчиной, и ребенок… Сведения об этих событиях на удивление скупы, как будто кто-то постарался стереть любое воспоминание о Лоле и ее девочке. Трансгендерам и сейчас нелегко, что уж говорить о восьмидесятых…
Ни одно из немногих совпадений по запросу Эрики ничего не обещало. Она удалила из поисковой строки слово «убийство». Оставила «Стокгольм», «трансгендеры» и «восьмидесятые», но это мало что изменило. Неужели с тех времен действительно ничего не осталось? Ни фотографий, ни историй, ни репортажей, ни людей, которые могли бы сделать более ощутимым тот мир, дать ему лицо?
Эрика была разочарована, но продолжила поиск. Наконец наткнулась на фотографии Кристера Стрёмхольма. Ей, как и многим, нравились его снимки квартала Пигаль в Париже пятидесятых-шестилесятых годов, мир трансгендеров, который средствами своего искусства стремился постичь отец шведской фотографии. В работе Рольфа, виденной Эрикой в журнале Вивиан, тоже чувствовалось влияние Стрёмхольма, что ни в коей мере не лишало ее оригинальности. Эрика не могла забыть тот снимок.
В то же время работы Кристера Стрёмхольма заставили ее по-другому взглянуть на собственный интерес к этой теме. Был ли это взгляд любопытного в незнакомый, экзотический мир, волнующий кровь своей непохожестью на привычный? Наедине с собой Эрика в полной уверенности могла утверждать, что это не так. Что она ни в коем случае не стремится подогревать нездоровый интерес публики к тем, в кого и без того достаточно тычут пальцами, и судьба Лолы интересует ее не потому, что та родилась мужчиной. Но Эрика была готова и к таким обвинениям в свой адрес.
Она встала и принялась ходить взад-вперед по своему маленькому кабинету. От вида на море из окна
