Дия Гарина - Битте-дритте, фрау-мадам
— Если с ним что-нибудь случится…
— То ты меня найдешь? — хмыкает он в ответ. — Может быть, и найдешь. А пока передай господину Панфилову, что это мы его найдем и все подробно оговорим. В самое ближайшее время. И, ради бога, отсоветуй ему обращаться в милицию. Ничего хорошего из этого не выйдет, сама понимаешь. Счастливо оставаться, телохранительница. — И, повернувшись к своим подручным, командует: — Уходим!
Когда гул мотора затих в незаметно подкравшемся вечере, я на деревянных ногах пошла обратно в чулан и, никем не остановленная, заперлась на все замки. Что я наделала? Как я могла пойти на такое? Бежать, бежать куда глаза глядят! И если от собственной совести убежать не удастся, то, по крайней мере, я избавлю себя от каленого железа трех осуждающих взглядов, что ждут меня там, за дверью. Нет, вру. Там меня ждет только один осуждающий взгляд. Потому, что я слышу, как Надя осторожно скребется в дверь и просит впустить ее, ведь ей без меня страшно. Потому что баба Степа, с кряхтеньем присев на корточки возле разбитого окна, вздыхая через слово, ворчит, чтобы я не делала глупостей и что все образуется. Она точно знает — все будет хорошо. На секунду мелькнула мысль: о чем думала Степанида Силантьева, когда, проезжая по улицам родного Ухабова в компании штандартенфюрера СС Отто Краузе, ощущала бьющие навылет ненавидящие взгляды земляков? Нет-нет, бежать, только бежать!
Чернота потайного хода манила меня, как пьяницу недопитая бутылка. Но бушующие в груди чувства все-таки не помешали разуму взять под контроль тело. Нельзя уходить. Судьба приготовила для меня пытку, избежать которой я не вправе. Потому что Нике Евсеевой еще предстоит взглянуть в глаза человеку, доверившему ей своего сына. Чтобы избавиться от искушения и немного привести мысли в порядок, я навалилась всем телом на старый шкаф. Он снова протестующе скрипнул, но не развалился, а встал точно на место, прикрыв потайной ход, прорытый неизвестно когда, неизвестно кем и не известно для чего. Несколько раз глубоко вдохнув, я, как гимнастерку перед смотром, одернула футболку, отодвинула засовы и вышла из своего убежища.
Разговор с Панфиловым происходил в кабинете историка, где мы, оставив Надю на попечение Егоровны, заперлись словно заговорщики. И я постаралась забыть о нем сразу же по окончании. Хотя надо отметить, что истерик мой наниматель не закатывал и не бросался на меня с криками «иуда» и протянутыми к горлу руками. Не бросался, но очень хотел. Особенно, когда я, твердившая через фразу: «Я его верну», честно ответила на вопросы Зацепина:
— Вы знаете, кто похитил Пашку?
— Нет.
— А где его могут держать, вы хотя бы предполагаете?
— Нет.
— Так какого хрена, вы тогда заявляете, что вытащите его?!
— Погоди, Витя, — Панфилов размял сигарету и, щелкнув зажигалкой, затянулся так, что хватило бы на троих. — Кажется, я догадываюсь, кто мог это сделать. Немец этот, божий одуванчик. Больше не кому.
— Какой немец? — растерялся Виктор Игоревич. — При чем тут немец?
Когда Алексей рассказал о визите престарелого коммерсанта и о странных намеках переводчика, я не выдержала:
— Да что у вас за земля такая, что на нее как мухи на… всякая дрянь слетается? — А потом обратилась к Зацепину: — Может, ваш прадед припрятал здесь какой-нибудь клад? Куда ведет потайной ход под вашим музеем?
— Вы знаете про ход? — брови Зацепина поползли вверх.
— Не только знаю, я в него даже ноги спускала, когда…
И тут я прокляла свой длинный язык, потому что Алексей Михайлович развернулся ко мне всем телом:
— Вы хотите сказать, что могли убежать с моим сыном через потайной ход, а вместо этого вручили его похитителям, перевязанного голубой ленточкой? Сколько тебе заплатили, дрянь?!
— Погоди, Леша… — историк придержал готового сорваться с места Панфилова. — Думаю, ты ошибаешься. Если бы ей заплатили, то она могла проделать все гораздо чище и остаться вне подозрений. Такая возможность у нее была, и не раз. Думаю, что после утренних событий у Ники просто сдали нервы. И она повела себя неадекватно. Прости, но я с самого начала говорил тебе, что женщина-телохранитель — это как домашняя кошка в лесу. Чуть что — сразу на дерево.
Я промолчала. Пусть говорит, что хочет. Пусть мешает меня с грязью, обвиняя разом в трусости и идиотизме. Тем более что я и впрямь чувствую себя круглой доверчивой идиоткой. Ничего, я вытерплю. Я должна вытерпеть эти несколько дней. А вот потом…
— Кажется, у моей жены осталась визитка этого Штольца — переводчика, — Панфилов медленно приходил в себя после вспышки. — Я поеду и постараюсь с ними связаться. Но если только с Пашкой что-нибудь…
Он бросил на меня испепеляющий взгляд, но снова был остановлен Зацепиным:
— Успокойся, Леша. Ты же помнишь, что передала тебе Ника? Что его не тронут, пока ты не отдашь Иловскому свой участок. Но ты же все равно не собирался отдавать! Так что Пашке скорее всего ничего не грозит.
— Вот именно, что «скорее всего», — прошипел Панфилов. — Ладно, я поехал. Будем надеяться, что Саша не выкинула визитку.
— А милиция… — пробормотала я вслед.
— Разумеется, никакой милиции, — вмешался Зацепин. — Я даже заявлять на поджигателей не буду. И родителям что-нибудь наплету, чтобы рот на замке держали. Не хватало еще, чтобы эти немцы подумали, будто мы сообщили о похищении. Тогда…
— Да, ты прав, — кивнул Панфилов уже с порога. — Я все равно в больницу к Николаю собирался заехать. Так что и его попрошу дознавателям голову заморочить. Нам милиция сейчас совсем не в строку.
Разговор был окончен. Заканчивался и сегодняшний длинный-предлинный день, укрываясь одеялом июльской ночи. Глядя на растворяющиеся в ней фигуры Алексея и Виктора Игоревича, провожавшего друга до машины, я безуспешно пыталась собраться с мыслями. И всякий раз терпела неудачу — таковых просто не было. Кроме одной, навязчиво жужжащей сразу в оба уха. Ну что ж, философски заключила я, уж лучше одна конкретная мысль, чем целая голова абстрактных. И, вяло переставляя ноги, потащилась в чулан. Спать. Мне нужно поспать. Как там Скарлетт говорила? Я подумаю об этом завтра? Да, я подумаю. Только вот мобильник свой найду.
Мобильник я нашла только после того, как вытряхнула содержимое сумочки на кровать. Наверное, три раза натыкалась на него, пока рылась в переполненных всякой ерундой отделениях, но не замечала. Блин, включенный! И батарея почти разрядилась. Это Пашка утром по нему «скорую» вызывал и не выключил. Скорее подзарядить. Хорошо, что перед тем как меня похитил Немов, я не успела выложить зарядное устройство из сумочки — три дня таскала с собой, после того, как один раз заряжала телефон в офисе.
Пока пальцы быстро подключали провода, в голове оформилась вторая мысль. И это было уже хорошо. Глядишь, скоро нормально соображать начну. Правда, с трудом рожденная идея получилась не из разряда гениальных: выпить. Коньяка, виски, хорошо очищенной водки, плохо разведенного спирта… Я была согласно на все, лишь бы разжались тиски, сдавившие сердце чувством вины и страха. Если я ошиблась… Нет, не буду думать. Буду ждать. Я умею ждать, это у меня в крови. Но того, что случилось в следующий миг, я совсем не ждала.
Острожный, но настойчивый стук в дверь, вывел меня из состояния самобичевания. Кого еще принесли черти в это трижды проклятый день? Бабу Степу с ее жалостью? Зацепина с обличительной речью, клеймящей женщин-телохранителей? Вернувшегося Панфилова? А! Какая разница, мне все равно! Я спать хочу… Так и скажу ей, ему, им…
Дверь противно скрипнула, и я как стояла с открытым для отповеди ртом, так и забыла его закрыть.
— Здрасьте, — произнес возникший в проеме двухметровый шкаф, приветливо дергая правой рукой, висевшей на перевязи. Через пять ударов сердца я наконец поняла, что вижу перед собой главного вдохновителя классовой борьбы, неудавшегося поджигателя и насильника, короче того самого дмитровского мужика, руку которого, я в порыве праведного гнева сломала сегодня утром. И рука эта теперь вызывающе белела свежим гипсом в окружившей музей темноте.
— Поговорить надо, — буркнул он, нерешительно затоптавшись на пороге. — Впустите?
— Заходи, гость дорогой… — я безнадежно махнула рукой. Чаша моих терзаний и страхов до того переполнилась, что явись сюда даже господин Иловский под ручку с таинственным немцем, я бы им тоже предложила: — Чай будешь?
— Не-е, — мужик замотал кудлатой головой и двумя широченными шагами почти пересек чулан. — Я это… А ты… вы… будете?
На стол рядом с заряжающимся «Самсунгом» встала литровая бутылка самогона. Я нервно рассмеялась. Как-то неуютно становится, когда наши желания начинают сбываться. Кажется, кто-то просто мечтал о высокоградусной душевной анастезии…
— Решил меня отравить? — саркастически интересуюсь я, доставая чистые стаканы. — В отместку за сломанную руку?
