Дия Гарина - Битте-дритте, фрау-мадам
— Умер? — взгляд Егоровны помутнел. — А почему тогда я жива? Значит, бог над ним смилостивился, а меня от мук избавить не хочет?
Она хотела еще что-то сказать, но, вдруг захрипев, повалилась на пол. Стоящий рядом Павел хотел подхватить обмякшее тело, но не удержал одной рукой, и Степанида Силантьева распростерлась рядом с долгожданным Отто Краузе, заставив нас на мгновение замереть.
— Отмучалась? — проглотив комок, спросила я у склонившегося над Егоровной Немова.
— Пока жива. В больницу ее надо. Выбираться давайте.
Я сидела у шлагбаума возле музея-усадьбы, и в который уже раз поджидала „скорую“, вызванную для Егоровны и Зацепина. Потайной подземный ход оказался тем самым ходом, который показал мне Пашка Панфилов. Может быть часть богатств, спрятанных в бункере, принадлежала роду Зацепиных? А уж потом, немцы обнаружили тайник и решили, что лучшего места для схрона не придумать? Не знаю. Все может быть.
Мы вылезли из подземелья возле самого озера. Там, где, по словам Чинарова, осыпался грунт, и вторую часть хода завалило. Так вот этот божий одуванчик Краузе его откопал. Не удивительно, что после такой нагрузки вкупе с угрозами Егоровны его хватил инфаркт. Я словно наяву видела, как девяностолетний эсэсовец, не получив вестей от Немова, ловит попутку, переставляя негнущимися ногами добирается до осыпавшегося хода, и словно крот вгрызается в сухой глинозем. А теперь он лежит в том самом бункере, куда так стремился, и слепыми глазами смотрит на собранные богатства. Что с этими сокровищами будет дальше? Меня это не интересовало. А так же то, остался ли в живых Иловский, устроивший грандиозный лестной пожар, ведь огонь с горящей избушки моментально перекинулся на сухие кусты и деревья… И то, как теперь будут делить маленького Пашку Панфилова два его отца… И то, простит ли Алексей Панфилов едва не убившего его Виктора Зацепина… Меня теперь уже ничто не интересовало, кроме двух мужчин спускающихся к шлагбауму по тропинке.
— Опять стреляться будете? — я полосую их презрительным взглядом. — Идиоты. Кретины.
— Может, уточнишь? — как ни в чем не бывало, спрашивает Павел.
— Уточню! Он — идиот, а ты кретин!
— Ну, не такой уж он кретин, — хмыкает Немов. — Это ведь он придумал разыграть спектакль с дуэлью.
— Что?! — в груди моей почему-то оказалось очень мало воздуха. — Спектакль?
— Конечно, — на лице Челнокова расплылась препоганейшая ухмылка. — Мы, что, сбрендили: по-настоящему стреляться?
— Это все Челнокова идея, — продолжал просвещать меня Виталий. — Мы тебя так проверить хотели. Пули в пистолеты не заряжали и договорились после выстрелов вместе упасть. Вроде как оба того… Егоровна должна была тебя развязать, и мы все узнали бы.
— Что узнали? — я медленно, но верно сходила с ума. — Как узнали?
— Ну, неужели непонятно? — пробурчал Павел. — К кому из нас первому ты бы бросилась, того и… Жаль, что сорвалось.
— Ах, вы!.. — клокотавшее в горле негодование напрочь перекрыло мне кислород. Я безмолвно открывала и закрывала рот, как вытащенный на берег карась. Гады! Паразиты! Я ведь чуть не умерла от страха, глядя, как два дорогих мне человека убивают друг друга. Ну, сейчас я вам выдам все, что…
— Короче, Ника, — перебил Павел, нервно дернув щекой. — Мы тут подумали и решили, что хватит нам дурака валять. Бегать за тобой как собачонки мы больше не будем.
— Совершенно верно, — поддержал его Немов, обмахиваясь пачкой пожелтевших бумаг с синим штампованным орлом в верхнем левом углу. — В общем так. Мы пошли. У тебя есть двадцать секунд, чтобы решить за кем пойти следом.
Не добавив больше ни слова, они повернулись и быстро зашагали в разные стороны, оставив меня в изумлении пополам негодованием. При этом ни один даже не обернулся! Павел уходил молча. Зато Немов демонстративно листал документы, явно принесенные им из бункера, и бормотал себе под нос: „Это в „контору“. И это в „контору“. И это. А вот это мне на бедность“. Один из пожелтевших листов быстро исчез в его правом кармане.
„Это что же такое творится, граждане?!“ — возмутился мой внутренний голос. — Чтобы я бегала за ними?! Да никогда! Это несусветная наглость и самонадеянность думать, что меня можно вот таким образом заставить… Это не честно! Не честно! Они не должны так поступать со мной! Пусть у меня ноги отсохнут, если я хоть за одним побегу!»
Но ноги имели на этот счет особое мнение, и быстро понесли меня вслед поднимающемуся к музею Немову.
— Подожди, Таля! — я с силой ухватила его за рукав. — Подожди. Я хочу знать. На кого ты все-таки работаешь? На «контору»? Или еще на кого-нибудь?
— Как тебе сказать, Ника, — он смотрел мне прямо в глаза, — Помнишь, я говорил, что могу работать только на государство, но на государство под названием «Германия» я работать не буду.
— Значит, на «контору»… И тебе все простили? Вернули звание…
— Да, нет. Просто у меня был разовый контракт. Кстати не очень-то выгодный. Ты же знаешь родное государство: удавится, а лишней копейки рабочему человеку не заплатит. Пришлось позаботиться о дополнительных источниках дохода.
— И тот листок, что ты положил в карман…
— Всего лишь малозначащая служебная записка одного немецкого майора, в которой говорится о том, где искать Янтарную комнату.
— Ого! — восхитилась я.
— Ага, — подтвердил Виталий и, не сводя с меня взгляда, спросил: — Ты поедешь искать ее со мной?
Вместо ответа я поднялась на цыпочки и поцеловала его. Он ответил сразу. Но потом понял и отстранился.
— Ты всегда умела просить прощение.
Немов вытер мне слезы мятым носовым платком, невесть как завалявшимся в его джинсах, а я до боли в пальцах сжала крепкую мужскую ладонь.
— Прощай, — выдохнула я чуть слышно и, не обращая внимания на режущую боль в раненном боку, бросилась вниз по тропинке вслед удаляющейся высокой худощавой фигуре, энергично размахивающей здоровой рукой. Услышав топот за спиной, этот нахал даже не соизволил оглянуться! Но все же сбился с ноги и зашагал куда медленней. Зато я — быстрее.
Дия Гарина (Кисенкова Лидия)
