Р. Пейтман - Вторая жизнь Эми Арчер
В позиции «выключено».
Торчит вверх.
Выступает.
Стоит торчком.
О господи!
Отшатываюсь от экрана, словно меня ударили. Кровь бросается в голову, когда резко встаю из-за стола. Желудок обжигает желчью. Я покрываюсь испариной, еле стою на ногах. Заставляю себя снова сесть за стол. Не могу смотреть на экран, но и отвернуться тоже не могу. Закрыв глаза, я все равно вижу эту картинку, словно она отпечаталась на ве́ках.
Что за больное воображение могло такое измыслить? Даже если предполагалась ирония, все равно это абсурдно, отвратительно, недопустимо! Это очевидно для всех. А если это было сделано всерьез, без сомнения, даже самый набожный христианин, сколь угодно невинный, почувствовал бы что-то неладное? Распознал бы искушенную похотливую руку дьявола?
Первоначальное потрясение сменяется новым ужасом. Иан считает, что это как-то связано со мной. И почувствовал он это с необычайной силой, как будто током прошило, по его словам. Связь была такой сильной, что заставила его прервать отпуск и отринуть собственное недоверие к сеансам на расстоянии.
А главный ужас в том, что он прав. Это судьба Эми, изображенная в пластике и выставленная на всеобщее обозрение. Никаких зацепок, никаких доказательств нет – нет тела с очевидными признаками. Есть только предположение, что Эми стала жертвой педофила.
Сердце бьется учащенно. Эта картинка – ключ к личности убийцы. Наверняка викарий! Викарий, в чей приход входила школа Эми. Или кто-то, тесно связанный с церковью. Эта мысль невыносима. Кожа у меня холодеет, на ней выступает холодный пот.
Я хватаю телефон и набираю номер Джилл.
– Бет! – отзывается она. – А я как раз собиралась тебе звонить. Хоте…
– Кто был викарием в школе Эми, когда она пропала?
Джилл нерешительно молчит.
– Что? – переспрашивает она.
– Викарий! – От нетерпения я срываюсь на крик. – Кто он? Ты его знала? Он еще там?
– Не пом… – Она откашливается. – Бет, в чем дело? Что случилось?
– Экстрасенс. Он говорит… – Я стискиваю трубку в руке.
– О нет, Бет! Опять ты за свое! – В голосе подруги слышится не столько сочувствие, сколько разочарование. – Я уж думала, ты решила успокоиться и жить дальше.
– Не могу. Викарий! Это он сделал. Я знаю.
– Откуда, Бет? Откуда ты знаешь?
– Вот оно, прямо передо мной. Прямо тут. На стене. Прибито к стене. – Я закрываю глаза. – Привинчено.
– Бет, я ничего не понимаю. Стой, где стоишь. Я еду к тебе. И не звони больше никому. Нельзя ни с того ни с сего обвинять людей.
Не успеваю сказать ей, чтобы не трудилась приезжать, – она кладет трубку. Да она бы все равно не стала меня слушать. А если бы и выслушала, то не поверила бы.
Раньше имя викария было написано на табличке возле школы. Может быть, и сейчас тоже.
Ближайшая к школе церковь – Святого Петра, возле Уолворт-роуд. Одно мгновение – и я уже за дверью, бегу по той самой дороге, по которой мы с Эми когда-то ходили в школу. По дороге, которую обходила стороной вот уже десять лет.
Эми любила школу. В первый день я сама волновалась больше ее. Мы обе зачеркивали дни в календаре, только по разным причинам. Она не могла дождаться этого дня и все приставала: когда же мы пойдем покупать форму? А я могла только отвлекать ее другими делами, пока не начались занятия. Для меня каждый день приближал конец эпохи. Моя девочка росла, и я должна была ее отпустить. Давно ушли в прошлое те дни, когда нужно было разводить смеси в бутылочке и менять грязные подгузники. Ушли и те вечера, когда мы с ней ходили кормить уток в парке Брокуэлл, клеили аппликации из осенних листьев и пекли пирожные из кукурузных хлопьев.
Мне жаль было каждой минуты, которую Эми проводила с учителями, я волновалась о том, какое влияние они окажут на мою девочку, о том, что не могу разделить с ней ее новую жизнь или как-то смягчить ее.
Я обняла дочь у ворот школы, и это объятие было долгим, жадным. Я чувствовала: она ждет, когда объятия закончатся, чтобы вырваться на свободу, как шагающая пружинка. Даже не оглянувшись, девочка убежала к ребятам, выстроившимся в ряды перед учительницей с планшетом в руках.
Малышка, стоявшая за ней, хныкала, ее мокрые щеки блестели – она все пыталась разглядеть маму в толпе у школьных ворот. Мне почти хотелось, чтобы Эми тоже заплакала. Учительница наклонилась к девочке, что-то сказала, а потом подозвала Эми. Дочка взяла девочку за руку и повела в школу.
Подхожу к школе. Под ребрами начинает больно колоть. А еще больнее от воспоминаний. Ворота заперты. Табличку сменили. И имя старшего преподавателя тоже. О викарии ничего нет. Бью ногой по воротам, они лязгают и громыхают.
Бегу к церкви – и тут меня догоняет автомобиль.
– Бет, куда ты? – кричит в окно Джилл.
– В церковь Святого Петра, – отвечаю я, задыхаясь.
Джилл проезжает немного вперед, останавливает машину и выходит. Становится в нескольких шагах передо мной, раскинув руки, чтобы не дать пройти. Как Христос на кресте. Она небольшая, даже хрупкая, так что мне не составило бы труда ее обойти. Но присутствие этой женщины все же останавливает меня. В ее зеленых глазах, обычно таких мягких и полных сострадания, читается укор, а тонкие губы, умеющие произносить мудрые слова и дарить самые нежные поцелуи, крепко сжаты.
– Поехали домой, Бет. – Она подходит ближе. – Сейчас. И там ты мне все расскажешь.
– Нет. Не могу.
Она крепко сжимает мою руку:
– Я хочу тебе помочь. Но как же я помогу, если ничего не знаю?
Гудит машина, которой автомобиль Джилл загородил проезд. Джилл кивает водителю и ведет меня к своему транспорту.
– Давай-ка садись, – говорит она, открывая пассажирскую дверцу.
– Ты отвезешь меня к церкви Святого Петра?
– Не сейчас, Бет. – Она убирает с сиденья газету. – Может быть, потом. Когда узнаю, в чем дело. – Ее рука сжимает мою еще крепче. В машине пахнет мятными леденцами и бензином. Джилл захлопывает за мной дверь, обходит вокруг и садится за руль. – Слава богу, что я на машине, – говорит она, трогаясь с места. – Обычно мне лень с ней связываться, но тут хотелось поскорее.
Она смотрит на меня и качает головой. Облако белых волос остается неподвижным.
Мы возвращаемся домой. Джилл поддерживает меня, когда идем по дорожке к крыльцу.
– И дверь открытой оставила, – цокает она языком. – Будем надеяться, что тебя не ограбили. Только этого и не хватало.
У двери она нерешительно останавливается, прислушивается, затем ведет меня в гостиную и усаживает на диван:
– Схожу принесу воды.
– Нет. Не хочу.
– Ну тогда чаю. Горячего, сладкого.
– Нет, правда, Джилл. Я не хочу.
Она садится рядом и берет меня за руку:
– Ну тогда, может, расскажешь, что случилось? – Оглядывает комнату. – Ты говорила, тут было что-то на стене. Я ничего не вижу. Надеюсь, это не галлюцинации опять?
– Нет…
– Надо бы врачу позвонить. Ты нормально спала в эти дни?
– Я не вообразила себе это, – говорю я раздраженно и сажусь на диван. – Это было на самом деле.
– Где, Бет? – спрашивает женщина, снова оглядывая комнату. – Где? Покажи.
– В компьютере.
Я пытаюсь подняться, но Джилл кладет ладонь мне на плечо и встает сама. Подходит к компьютеру – медленно, будто боится, что он укусит. Пододвигает очки повыше, к самым глазам, и наклоняется ближе к экрану.
– О господи! – Джилл снова оборачивается ко мне. – Это еще откуда?
– Иан прислал… Экстрасенс.
– Не знаю, кто из вас сильнее болен, – твердо говорит она. – Тот, кто придумал эту гадость, чертов экстрасенс, который тебе послал ее, или ты, если поверила, что это имеет отношение к Эми.
– Но оно правда имеет! Иан многое знает о ней.
– Скорее о тебе он многое знает. – Ее лицо смягчается. – Это все знают, Бет. Журналисты позаботились… раскопали подробности твоей жизни и раструбили на всю страну, чтобы все смотрели и судили. Этим так называемым медиумам легче легкого на вас наживаться. Не понимаю, как можно этого не видеть! Как можно так себя мучить без конца. – Она выключает компьютер – выдергивает вилку из розетки. – На этого… Иана нужно заявить в полицию.
– Нет. Это не просто картинка. Он еще кое-что рассказал. Не хочу его спугнуть.
Жалею об этих словах сразу же, как только они слетают у меня с губ. Защищаясь, я подставилась под новую атаку.
– Почему? – спрашивает Джилл, поправляя очки. – Что еще он сказал тебе?
Отвожу взгляд. Я не могу рассказать ей об Эсме и Либби.
– Неважно. Ты все равно не поверишь.
– Конечно не поверю. – Джилл садится рядом со мной. – Слушай, и эту картинку, и все, что он там наговорил, можно интерпретировать как угодно. Понимаю, как ты пришла к таким поспешным выводам, но для другого человека… это может иметь совершенно другое значение.
