Р. Пейтман - Вторая жизнь Эми Арчер
– Пообещайте, Бет, что не станете ее допрашивать, или я вас больше близко к ней не подпущу.
Я с трудом проглатываю комок и киваю. Сейчас не время предлагать регрессионную терапию. Но этот момент настанет. Скоро. И она поймет, что это лучший выход.
– Обещаю, – говорю я.
Музыка в динамиках смолкает. После объявления о том, что через пять минут время заканчивается, на катке начинается столпотворение. Кто-то катит к выходу, большинство прибавляет скорости, пользуясь тем, что стало посвободнее.
– Еще одно, – говорит Либби, вставая. – Я не хочу, чтобы она еще больше запуталась. Так что называйте ее Эсме, по крайней мере пока. Так будет проще, и нам никто не задаст неудобные вопросы. Договорились?
Я соглашаюсь. Все равно мне трудно даже представить, что я буду звать ее как-то иначе.
Эсме приближается, описывая ровные круги. Ее волосы развеваются. Серебристая куртка блестит. Звезда на орбите. Когда музыка останавливается и служащие начинают торопить людей к выходу, она переступает со льда на резиновый коврик легко и изящно.
Девочка идет к нам, пошатываясь на коньках, и я вижу маленькую Эми, ковыляющую в моих туфлях на каблуках.
– Здравствуй, Эсме, – говорю я. – А ты классно смотрелась на катке.
– Иди переобуйся, милая, – говорит Либби. – Мы тебя тут подождем.
– Может, выпьем чего-нибудь? – Я показываю на прилавок, над которым плывут струйки пара с запахом фруктов. – Ты, наверное, хочешь пить после всей этой беготни?
– Да-да, пожалуйста! – кивает Эсме.
Так приятно видеть ее оживление и хорошие манеры – точь-в-точь как у Эми.
– «Райбину» любишь? – спрашиваю я.
Эми любила.
Эсме отвечает утвердительно и, пошатываясь, отходит за своими ботинками. Мы с Либби идем к киоску с напитками и ждем ее там. Я беру два стакана глинтвейна. Либби к своему не притрагивается.
– Мне нужна ясная голова, – говорит она и ставит пластиковый стаканчик обратно на прилавок. – И вам тоже.
Я потягиваю из своего стаканчика. Горячая рубиновая жидкость обжигает нёбо. Дую на нее, чтобы остудить, отпиваю еще глоток. И еще. К тому времени, как Эсме возвращается, уже допиваю свой глинтвейн и половину того, что купила Либби. Отдаю Эсме «Райбину», девочка отрывает соломинку от картонной коробочки и вставляет ее в отверстие сверху.
– Спасибо, – говорит она и начинает пить через трубочку.
Коробка мнется и сплющивается. Допив, Эсме причмокивает губами и расплющивает коробку совсем.
– Ты пришла сюда – значит, веришь?
Я хочу ответить, но Либби меня опережает:
– Иди-ка выброси коробку вон в ту урну, милая. А потом пойдем гулять.
– Все вместе?
– Все вместе, – говорю я.
Эсме улыбается и бежит к урне. За несколько метров до нее останавливается, прицеливается и швыряет коробку. Та описывает в воздухе дугу и шлепается в самую середину урны.
– В яблочко! – кричит Эсме, бежит обратно и втискивается между мной и Либби.
Ее рука проскальзывает в мою, как ключ в старый, привычный замок.
Мы переходим Тауэрский мост и идем вдоль реки сквозь толпу людей, которые выбрались семьями на прогулку. От радостного чувства, что я опять одна из них, руки у меня покрываются гусиной кожей. Стараюсь не замечать, что по другую сторону Эсме идет Либби, и представляю, что это Брайан. Девочка тянет меня за руку:
– А почему папа не пришел? Я так хочу его увидеть!
У меня подергивается щека.
– Увидишь. Чуть погодя.
– Он тоже придет? – Эсме даже подпрыгивает слегка.
– Нет, сегодня не придет.
– Он дома?
– Наверное, дома, Эсме, – медленно говорю я. – Но не у меня. Видишь ли, мы уже не живем вместе.
Девочка останавливается как вкопанная.
– Это все из-за меня? – спрашивает она.
Я сглатываю комок:
– Нет, не совсем. Думаю, мы просто разлюбили друг друга.
Эсме крепко сжимает мою руку.
– Как жалко, – говорит она. – Но ты же любила его?
Ей так не терпится услышать подтверждение этому, что у меня в горле опять встает комок.
– Да, конечно, – отвечаю я. – Очень любила.
– Хотя вы и ссорились?
– Это… трудно объяснить. Иногда случается.
– Но…
– Хватит, – обрывает Либби и тянет Эсме дальше.
– Но меня-то он все равно любит, – говорит Эсме. – Правда?
– Ну конечно. Тебя он никогда не переставал любить.
Думаю, это правда. Ему просто оказалось легче забыть, чем мне. А теперь будет куда труднее привыкнуть к мысли, что Эми вернулась. Брайан может быть циничным, саркастичным, жестоким. Придется мне постараться по возможности защитить от него Эсме.
Втягиваю шею в воротник пальто и прибавляю шагу. Вестминстерский мост, как граница между хмурым небом и серой Темзой. Лодки и буйки покачиваются на волнах, чайки зависают над водой.
Подходим к барам и ресторанам на южном берегу. Здесь народу еще больше. Меня вдруг поражает, сколько в этой толпе девочек со светлыми волосами, в розовых куртках, шапках или леггинсах, похожих друг на друга, как манекены на конвейере. Совсем как та малышка, что держит меня за руку. Она могла бы быть любой из них. А ее родителями – кто угодно из случайных прохожих. Прогоняю от себя эту мысль. Хочется снова почувствовать себя такой же, как все.
Мы проходим под мостом, его мрачная тень кажется еще темнее по контрасту с мерцающими огоньками на той стороне. Подходим ближе, и старомодная органная музыка делается громче.
– Смотрите! Карусель! – Эсме вырывается и бежит вперед. – Можно, я покатаюсь? Пожалуйста!
– Ну конечно. – Я начинаю рыться в сумочке в поисках кошелька.
– Думаю, не стоит, – чуть слышно произносит Либби.
– Да ладно, это же не американские горки, – отвечаю я. – Немного развлечься не вредно. Вы же сами говорили, что ей это нужно!
– Это развлечение может спровоцировать припадок, – говорит Либби. – Так нечестно, Бет. Нельзя специально вызывать у нее эти видения только потому, что вам так хочется.
Я столбенею от этого обвинения.
– Как вы можете думать, что я хочу ей плохого?
Либби не отвечает.
– Слушайте, – говорю я и снова трогаюсь с места, – если вы так боитесь, что ей вредно кружиться, как же вы ее на каток-то пустили? Она там бегала по кругу куда быстрее этой карусели, и дольше к тому же. И ничего ведь не случилось! – (Либби кивает.) – Вот и хорошо. – Я достаю из кошелька деньги и захлопываю его. – Прокатится разок, ничего с ней не случится. Обещаю.
– Ну ладно, – пожимает плечами Либби. – Но только если вы пойдете вместе с ней и будете за ней присматривать.
– Скорее! – кричит Эсме от кассы. – А то я круг пропущу!
Она хлопает в ладоши, когда понимает, что я тоже буду кататься. Взлетает по ступенькам к веренице лошадок, гладит их по блестящим раскрашенным гривам и читает имена, затейливыми буквами выписанные на седлах.
– Динь-Динь! – восторженно вопит девочка и усаживается верхом на эту лошадь, а мне показывает на соседнюю. – А твою как зовут?
– Мисти.
– Замечательно!
Карусель начинает вращаться, лошадки подскакивают вверх-вниз. Мы проезжаем мимо Либби – лицо у нее беспокойное, настороженное. Эсме машет ей рукой и откидывается назад. Волосы у нее того же цвета, что и хвост у ее пегой лошадки.
– Держись крепче, – говорю я ей.
Мы прибавляем скорости, и плавные скачки делаются выше, а спуски – ниже. Порывы холодного ветра заглушают гудение органа, у меня от них слезятся глаза. Лампочки мигают и размываются в туманную водянисто-белую полосу. Я крепче хватаюсь за ручку на шее лошади – вдруг начинает кружиться голова. Оборачиваюсь к Эсме – взглянуть, как она. Она смеется и подстегивает лошадку рукой.
– Я тебя перегоняю! – кричит она. Бьет лошадь каблуками по бокам, как шпорами, и поворачивается ко мне. Улыбка у нее пропала, лицо серьезное. В сияющих весельем глазах мелькает озорная искорка. – Не догонишь никогда!
Может, это просто от головокружения или оттого, что моя лошадь как раз опускается вниз, но кажется, будто рот у Эсме как-то странно кривится, словно в насмешке. Так же смотрит и Либби, когда карусель останавливается и Эсме приходится помочь мне сойти с лошади.
– Присмотрели за Эсме, называется, – говорит Либби.
– И незачем было присматривать! Подумаешь, карусель. – Эсме со смехом показывает на меня пальцем. – У тебя такой вид, будто привидение увидела. Что было бы, если бы мы по-настоящему прокатились, быстро!
– Да, думаю, ничего хорошего.
Я прислоняюсь к ограде над рекой. Мутная вода набегает на берег небольшими маслянисто-блестящими волнами и откатывает. То же происходит с моим желудком.
– А как же Лондонский Глаз? – спрашивает Эсме и машет рукой куда-то вдоль реки. – Кажется, это что-то потрясающее.
