Рэй Брэдбери - Давайте все убьем Констанцию
Кровь отхлынула у меня от лица.
– Согласен, – сделал вывод Фриц.
Фриц рванул под дождь. Когда я ввалился в машину, он уже дал полный газ.
Глава 37
– Понадобятся фонарик, спички, блокнот и карандаш – делать записи. – Я порылся в карманах.
– Вино, – добавил Фриц, – на случай, если обормоты на верхотуре не держат бренди.
Бутылку вина мы приговорили промеж себя, пока разглядывали головокружительную темную лестницу, которая вела в старую аппаратную.
Фриц ухмыльнулся.
– Я первый. Не хочу тебя ловить, если ты свалишься.
– Спасибо, друг.
Фриц ступил в тень. Я шагнул следом, крутя в руке фонарик.
– Почему ты мне помогаешь? – спросил я шепотом.
– Я звонил Крамли. Он сказал, что целый день прячется в кровати. Мне общение с такими долбаными придурками, как ты, идет на пользу: кровь не застаивается и сердце крепнет. Не забывай о фонаре, я могу упасть.
– Не провоцируй меня. – Я качнул лучом.
– Не хочется это говорить, – продолжал Фриц, – но время, на тебя потраченное, не пропадает впустую. Ты мой десятый незаконный отпрыск, если не считать Мари Дресслер!
Мы забрались на самую верхотуру.
Достигли верхушки второго балкона; Фриц, упиваясь собственной руганью, яростно клял высоту.
– Объясни еще раз, – сказал он, пока мы карабкались. – Ну, мы заберемся. И что потом?
– Потом вниз, столько же ступенек. Имена на зеркалах в подвальном этаже. Зеркальные катакомбы.
– Стучи, – скомандовал наконец Фриц.
Я постучал, дверь распахнулась внутрь, от двух проекторов, один из которых работал, шел слабый свет.
Обшарив лучом стену, я присвистнул.
– Что? – спросил Фриц.
– Они исчезли! Фотографии. Кто-то сорвал их со стен.
Я недовольно поводил лучом по пустым местам. Из темной комнаты действительно испарились все ее «призраки».
– Черт возьми! Иисусе Христе! – Я остановился и выругался. – Боже, я начал разговаривать как ты!
– Мой сынок, как есть мой, – довольно отозвался Фриц. – Поводи фонарем!
– Спокойно. – Я осторожно двинулся вперед, неуверенной рукой направляя луч на то, что виднелось между проекторов.
Это был, конечно, отец Констанции, прямой и хладный, одна рука на выключателе.
Один из проекторов на полной скорости прокручивал ленту, свернутую в кольцо, которое висело под объективом, и картинка повторялась снова и снова каждые десять секунд. Дверца, пропускавшая изображение на экран кинотеатра, была закрыта, и запертые образы мелькали внутри, маленькие, но, если придвинуться и прищуриться, можно было разглядеть:
Салли, Долли, Молли, Холли, Гейли, Нелли, Роби, Салли, Долли, Молли… и так до бесконечности.
Я присмотрелся к старику Раттигану, застывшему на месте: торжество выражалось на его лице или отчаяние, сказать было невозможно.
Перевел взгляд на стены, где уже не было Салли, Долли, Молли; завладевший ими, кто бы он ни был, не представлял себе, что старый человек, обнаружив исчезновение своей «семьи», запустит эту ленту, чтобы сохранить прошлое. Или…
В голове у меня все перемешалось.
Я услышал голос Бетти Келли, выкрикивавшей слова Констанции: «Прости меня, прости, прости». И Шустро: «Как мне вернуть, вернуть, вернуть?» Что «вернуть»? Ее второе «я»?
Кто сделал это с тобой, думал я, стоя над мертвым стариком. Кто-то другой? Или ты сам?
Бело-мраморные глаза мертвеца были неподвижны.
Я выключил проектор.
По моей сетчатке все еще проплывали лица: танцующая дочь, бабочка, обольстительница-китаянка, клоунесса.
– Бедняга, – прошептал я.
– Ты его знаешь? – спросил Фриц.
– Нет.
– Тогда никакой он не бедняга.
– Фриц! У тебя когда-нибудь сердце было?
– Шунт поставил. Удалено.
– Как ты без него существуешь?
– Потому что… – Фриц протянул мне монокль.
Я приладил к глазу холодное стекло и стал смотреть.
– Потому что, – повторил он, – я…
– Тупой сукин сын, чтоб тебя разнесло!
– В самое яблочко! – согласился Фриц. – Пойдем, – добавил он. – Это не аппаратная, а покойницкая.
– И всегда была, – кивнул я.
Я позвонил Генри и сказал, чтобы он взял такси и ехал к Грауману. Духом.
Глава 38
Слепец Генри ждал нас в проходе, который вел вниз к оркестровой яме и дальше, к раздевалкам, спрятанным в подвальном этаже.
– Не говори, – предупредил Генри.
– О чем, Генри?
– О фотографиях наверху, в аппаратной кабине. Капут? Жаргон Фрица Вонга.
– И тебя туда же, – отозвался Фриц.
– Генри, как ты догадался?
– Я знал. – Генри направил невидящий взгляд на оркестровую яму. – Посетил только что зеркала. Трость мне не нужна, а фонарь и подавно. Просто протянул руку и потрогал стекло. И понял, что фото наверху не должны были сохраниться. Общупал сорок футов стекла. Ничего. Все подчищено. Так что… – Он вновь перевел глаза на невидимые задние кресла. – Наверху. Все исчезло. Верно?
– Верно, – ответил я удивленно.
– Я вам кое-что покажу. – Генри обернулся к оркестровой яме.
– Погоди, у меня есть фонарик.
– Когда ты наконец усвоишь? – фыркнул Генри и одним бесшумным движением ступил в яму.
Я последовал за ним. Фриц глазел на шествие.
– Ну, – произнес я, – чего ты ждешь?
Фриц двинулся с места.
Глава 39
– Вот. – Генри уставил нос в длинный ряд зеркал. – Что я говорил?
Я двинулся вдоль стеклянного ряда, касаясь поверхности сперва лучом фонарика, а потом пальцами.
– Ну? – нетерпеливо рявкнул Фриц.
– Фамилии были и сплыли, так же как фотографии.
– Я говорил.
– Почему слепые никогда не молчат? – произнес Фриц.
– Нужно чем-то заполнять время. Перечислить имена?
Я по памяти прочел список.
– Забыл Кармен Карлотту, – поправил меня Генри.
– А, да. Карлотта.
Фриц поднял взгляд.
– И тот, кто украл фотографии из аппаратной…
– Он же подчистил зеркала.
– Так что всех этих дам как бы и не существовало, – проговорил Генри.
Он наклонился и в последний раз прошелся кончиками пальцев по стеклу – там, сям и пониже.
– Ага. Пусто. Черт. Надписи затвердели. Враз не отчистишь. Кто это?
– Генриетта, Мейбл, Глория, Лидия, Элис…
– Все они спустились вниз очищать зеркала?
– И да и нет. Мы уже говорили, Генри, что все эти женщины приходили и уходили, рождались и умирали и писали свои имена, как на мемориальной табличке.
– Ну?
– И надписи были сделаны в разное время. И вот начиная с двадцатых годов эти женщины, дамы и прочие, спускались сюда на погребальную церемонию, собственные похороны. Когда они смотрелись в первое свое зеркало, на них смотрело одно лицо, когда переходили к следующему – лицо менялось.
– Это твои домыслы.
– Итак, Генри, здесь, перед нами, большой парад похорон, рождений и погребений, и на все хватило одной пары рук и одной лопаты.
– Но почерк, – Генри потянулся к пустоте, – почерк был разный.
– Люди меняются. Она не могла остановить выбор на одной жизни, на одном способе жить. И вот, стоя перед зеркалом, она стирала помаду и рисовала другие губы, смывала брови и рисовала другие, лучше, увеличивала глаза, поднимала границу волос, опускала поля шляпы наподобие абажура, или снимала и отбрасывала шляпу, или скидывала одежду и оставалась нагишом.
– Нагишом. – Генри улыбнулся. – Дошел до сути.
– Молчи, – сказал я.
– Работка, – продолжал Генри. – Царапать надписи на зеркалах, глядя, как ты изменилась.
– Не каждый же день. Раз в год, может в два года, покажется со ртом поменьше или губами потоньше, понравится себе и на полгода или всего лишь на лето сделается новым человеком. Как так, Генри?
Одними губами Генри шепнул:
– Констанция. Конечно, – пробормотал он, – пахла она всегда по-разному. – Трогая зеркала, Генри двинулся дальше и добрался наконец до открытого люка. – Почти дошел, да?
– Остался один шаг, Генри.
Мы посмотрели вниз, на круглую дыру в цементе. Оттуда несся шум ветра, дувшего от Сан-Фернандо, Глендейла, бог знает откуда еще – от Фар-Рокуэя, быть может? Дождевой сток скользил там тонкой струйкой, едва охлаждая лодыжки.
– Тупик, – проговорил Генри. – Наверху ничего, и внизу тоже. Разгадка спрятана. Но куда?
Словно бы в ответ из темной дыры в холодном полу донесся жуткий крик. Мы подпрыгнули.
– Боже правый! – вскричал Фриц.
– Господи Иисусе!
– Боже всемогущий! – присоединился Генри. – Надеюсь, это не Молли, Долли, Холли?
Я повторил про себя эту молитву.
Фриц прочел мои слова по губам и выругался.
Крик повторился, уже дальше, вниз по течению. У меня из глаз брызнули слезы. Я подскочил к люку, собираясь свеситься с краю. Фриц схватил меня за локоть.
– Слышал? – крикнул я.
– Ничего не слышал!
– Кто-то кричал!
– Шум воды, вот и все.
– Фриц!
– Хочешь сказать, что я лжец?
– Фриц!
– По твоему тону выходит, что я лгу. Ничего подобного. Черт возьми, неужто ты собрался туда спуститься? Проклятье!
