Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
Время не материально и к физической реальности не имеет никакого отношения. Соответственно и развиваться то, чего нет — не может. А как же часы? Ведь если они есть, то что-то же отмеряют бегущие по кругу стрелки. Движение — вот, что они отмеряют. Движение внутри нас. Движение снаружи.
Для Ани четырнадцатого сентября 2008 года время остановилось. Когда она очнулась, то долго не могла понять, сколько прошло времени, все часы в доме замерли на отметке 20 часов 13 минут.
Человека от машины отличает способность проявлять эмоции, потому что чувства поддаются программированию, а вот с эмоциями дело обстоит сложнее. Горе выбило Аню из равновесия. Она продолжала учиться, есть, спать, ходить по улицам, но всё это делала автоматически, ощущая лишь тупую боль внутри. Стипендии и бабушкиной пенсии катастрофически не хватало, пришлось устроиться санитаркой в хирургическое отделение четвёртой городской больницы.
Оттаяла Аня только через полгода вместе с серым мартовским снегом, который словно коктейль через трубочку втягивала в себя земля. Каждый день наблюдая страдания и муки других, собственная боль забывалась, отходила на второй план. Постепенно вернулись эмоции, краски и смысл.
В тот день она дежурила. Несмотря на Первомай в хирургическом отделении шла операция. Ночью на трассе Москва — Дон произошла крупная авария, пострадавших развозили по больницам столицы. Освободить из плена перевёрнутого автомобиля застрявших в кабине людей спасателям удалось только с помощью специального оборудования. На это ушло несколько часов. Когда потерявшую сознание женщину извлекли из-под обломков, зажатая всё это время стальными покорёженными кусками некогда шикарного «Шевроле» рука стала синей. Дежуривший врач принял единственно верное решение — ампутация.
Сменившись с дежурства, Аня уже держалась за ручку входной двери, когда её окликнула ассистировавшая врачу во время операции медсестра:
— Простакова! — Строгая женщина протянула кровавый свёрток, из которого торчали почти чёрного цвета пальцы. — Держи, отнесёшь в морг на сжигание.
Носить на сжигание ампутированные части тел после операций для Ани было не в диковинку. За восемь месяцев работы санитаркой она к этому привыкла, и потому спорить не стала, всё равно по дороге. Аня плотнее завернула руку в пелёнку, сунула свёрток под мышку и выскочила на улицу.
Сгущающиеся фиолетом майские сумерки пахли приближением тепла. В такой вечер хочется бессмысленно гулять по аллеям парка, ни о чём не думая, просто созерцая.
— Ань, постой, — услышала она за спиной знакомый голос. Сердце дрогнуло.
Серёжка Берёзкин давно ей нравился. Высокий худощавый брюнет не был красавцем. Увидев его впервые на студенческой вечеринке, посвящённой началу нового учебного года, она подумала: «Вот же обезьяна», но через полчаса безоглядно влюбилась. Серёжка был не просто весёлым парнем, он обладал редким остроумием. Этим и покорил Аню. Рассчитывать на то, что он тоже проявит к ней какие-то чувства, девушка не могла, вокруг столько красавиц, а она так… ни рыба, ни мясо.
Потом случилось то, что случилось. Все чувства заменила боль, и про Серёжку она почти забыла.
Три дня назад она встретила его в белом халате в коридоре той же четвёртой больницы, растерялась и попыталась отвести взгляд в сторону, но Серёжка подмигнул и весело произнёс: «Здорова! А я тебя знаю». Это незамысловатое приветствие всколыхнуло в душе горячую девятибалльную волну, которая, вырвавшись из плена, разлилась по телу, заполняя живительной влагой каждый закуток истосковавшегося по человеческому участию тела.
Аня покраснела, потупила взор, смущённо произнесла: «Привет», и прошмыгнула в первую попавшуюся на пути палату. Весь вечер и последующие два дня она постоянно думала об этой встрече, о том, как глупо себя повела и что ей теперь делать, но мысли путались, застревали на одном и том же, пугали надеждами и неопределённостью.
Услышав сзади окрик, Аня остановилась и резко обернулась. Серёжка тяжело дышал, как будто пробежал марафонскую дистанцию, но глаза — милые, добрые, смеющиеся- светились такой искренней радостью, что Аня снова зарделась.
— Пойдём в кино, — сказал просто, как будто у них всё уже было оговорено.
— Я… — Аня замялась, — у меня вот… рука. Надо в морг отнести.
— Так сеанс через пятнадцать минут начинается, а надо ещё билеты купить, — Серёжка посмотрел на свёрток, почесал затылок, — давай спрячем её до завтра, всё равно эта рука уже никому не нужна.
— Куда же я её спрячу?
— Да вон хоть туда закинь, — парень кивнул в сторону чёрного подвального оконца.
Аня просунула ношу в отверстие и отпустила. Свёрток мягко плюхнулся в лужицу рядом с трубой.
— Я же говорил — сюрреализм. — Олег Ревин не знал смеяться ему или плакать. — Кому рассказать — не поверят.
— М-да, Дали отдыхает, — поддакнул Котов.
— А что вы вздыхаете? Я, например, рада, что это не чья-то рука. В смысле она, конечно, чья-то, но не кого-то другого, а… — окончательно запуталась Рязанцева.
— Того кого надо рука, — рассмеялся Махоркин. — Какой-то чёрный юмор у нас получается. История, конечно, из ряда вон, но основная версия остаётся прежней. Её и будем отрабатывать. Сейчас важно, чтоб фанат-поклонник себя проявил. Есть у меня предчувствие, что он должен объявиться со дня на день. Чья сегодня очередь провожать дамочку? Впрочем, идите оба, только не светитесь. — Взглянул на часы. — Пора уже.
— Что у нас ещё по делу Лебедевой? — обратился Махоркин к Рязанцевой, когда Ревин и Котов покинули кабинет.
— Завтра по соседям пройдусь, вдруг что-нибудь интересное всплывёт. Может, кто видел Королёва вместе с Дорофеевой.
— М-да, эта Дорофеева ещё та штучка, мне не удалось от неё ничего добиться. Глазки строила, но ни про какие туфли и зонтик ничего не знает. Якобы. Твердит, что это всё наговоры и интриги против неё, теперь же она — прима. Полностью отрицает свою связь с Королёвым.
— А зачем Феофелактовой врать? Она в любом случае на место примы не рассчитывает… пока.
— Да кто их знает, этих артистов, тем более женщин.
— Расстроены, что Дорофеева не поддалась на ваше обаяние? — решила подколоть начальника Рязанцева.
— Да. Видимо, старею.
— Ну вы совсем-то не огорчайтесь, глазки же она вам строила, значит, не всё так плохо.
— А как ваш котёнок поживает? — вопрос для Лены прозвучал неожиданно. Мысли спутались.
— Рыжик? Хорошо поживает, шкодит только. А откуда… — Рязанцева осеклась.
— Значит, Рыжик. Весь в хозяйку, — усмехнулся Махоркин, скользнув нежным взглядом по огненным волосам коллеги. Относилось ли последнее замечание к рыжине волос или Махоркин имел в виду шкодливость животного — было непонятно, и Лена стушевалась ещё сильнее.
— Я, пожалуй, пойду. Что-то там хмурится, а я сегодня без зонтика.
Махоркин поморщился. Слово «зонтик» неприятно всколыхнуло воспоминания того дня, когда он встретился с Алёной Тихоходовой
