Протест прокурора - Аркадий Иосифович Ваксберг
А посетители, как правило, своих эмоций не скрывают. Одни, правда, пытаются затушевать свои волнения и говорить рассудительно. Другие, наоборот, хотят разжалобить, взывают к чувствам. Третьи пробуют держаться на равных, подчеркивая, что знают законы ничуть не хуже человека в прокурорской форме. С каждым Кравцов разговаривает по-разному, но всегда убедительно. И становится совершенно ясно: добавить больше нечего и нечего просить, уговаривать. Так и должно быть, потому что именно так велит говорить прокурору закон.
Это он и объясняет людям. А если попадаются такие, кто считает, будто с законом можно обращаться как с дышлом — куда повернул, туда и вышло, — прокурор прощается решительно и даже резко.
Иногда получившие такой ответ грозили не оставить дела без последствий, обещали жаловаться выше. А один пустил в ход оружие.
Он стрелял на одном из самых оживленных перекрестков Москвы — на углу Кузнецкого моста и улицы Жданова. Стрелял расчетливо и хладнокровно. Потому что специально для этого приехал за полторы тысячи километров. Он узнал, когда и на какой машине Кравцов приезжает на работу. Подумал и о том, что револьвер надо замаскировать, и приспособил для этого старый носок. Зарядил обойму шестью патронами, а себя — для храбрости — четвертинкой водки.
Ровно в девять часов, как всегда за тридцать минут до начала работы, серая «Волга» остановилась у старинного здания Прокуратуры РСФСР. Борис Васильевич сказал шоферу Юрию Карпову, что через час они поедут в союзную прокуратуру, и направился к массивной двери, украшенной веселым орнаментом и тяжелой бронзовой ручкой. Вдруг услышал резкий хлопок и ощутил сильный удар в правое плечо. Он оглянулся и увидел: в него целится человек. Над поднятой рукой вьется дымок. Рука была совсем рядом, метрах в трех.
Это было так неожиданно и так нелепо, что Кравцов не успел ничего предпринять — ни выбить оружие, ни пригнуться. Но на руке с револьвером повис Юрий Карпов. Вместе с подскочившим шофером другой машины он обезоружил преступника. Тот сопротивлялся и грозил: «Все равно убью!»
Борис Васильевич повернулся и внешне спокойный вошел в здание прокуратуры. Поднимаясь по лестнице, посмотрел на плечо своего синего летнего пальто: разворочено было крепко. Сняв пальто в кабинете, увидел, что продырявлен и пиджак. Кровавое пятно расплылось на рубашке.
В здании прокуратуры почти никого еще не было, и раздавшиеся в приемной быстрые шаги показались очень громкими. Распахнулась дверь. На пороге стоял Юрий Карпов.
— Борис Васильевич, надо ехать в больницу.
— Да, пожалуй.
«Волга» помчалась к институту имени Склифосовского. Оттуда Кравцов позвонил Генеральному прокурору и сказал, что не сможет прийти на коллегию Прокуратуры Союза. Тот ответил, что все уже знает, и спросил, насколько серьезна рана.
— Пустяковая. Заживет без бюллетеня.
Потом позвонил домой и сказал, что приедет переодеться, а через полтора часа уже сидел за своим рабочим столом.
Так прокурор, призванный защищать потерпевших, сам оказался в роли потерпевшего.
Оружие в слепой злобе поднял человек, которому прокурор сказал «нет».
…До тех пор, пока Мататья Исаков работал уполномоченным по реализации вина, получаемого колхозниками на трудодни, жизнь казалась ему распрекрасной. Но потом вино выдавать на трудодни перестали: у всех колхозников его и так было вдоволь. Исакова, осилившего лишь начальное образование, перевели на другую работу, менее доходную. Это показалось ему несправедливым. Выполнял он свои обязанности кое-как. Денег от этого не прибавлялось, но росла злость.
Исаков стал строчить жалобы на председателя колхоза. Писал, что тот ворует, злоупотребляет властью, требовал следствия и суда. В артель зачастили всевозможные комиссии из республики, а однажды приехали представители даже из Москвы. Но факты не подтверждались. Тогда Исаков стал писать жалобы и на сами комиссии, дескать, вступили в корыстные связи с председателем. Ему перестали верить. Оставшись совсем один, человек озлобился еще сильнее, начал хулиганить. Дело дошло до того, что народный суд города Дербента приговорил Исакова к году лишения свободы.
Так потянулась цепь злоключений. Цепь, которую усердно ковал себе он сам.
Вернувшись из мест заключения, Исаков очень скоро снова оказывается в знакомом зале дербентского суда. На этот раз в связи с деньгами, взятыми в долг у знакомого. Отдавать было нечем. И он снова берется за перо, снова шлет письма в разные адреса, жалуясь на всех окружающих. Когда дербентский суд, а потом и Верховный суд Дагестана подтвердили, что долг красен платежом, Исаков отправился искать защиты в Москву и прихватил с собой «смит-вессон» калибра 8,3 миллиметра.
Он пришел на прием к Кравцову. Тот внимательно выслушал его, обещал проверить дело и быстро ответить. Но ответ оказался не таким, какого ждал Исаков. Он снова явился в приемную и попросил второго свидания с прокурором. Ему резонно доказывали, что решение суда справедливо и возвращать долг придется, что Кравцов ничего нового сказать не может.
— Тогда я ему все выскажу. Он меня узнает! — пригрозил Исаков и вышел из приемной. А на другое утро он явился к прокуратуре с револьвером в кармане.
Было время, когда в статистике преступлений сведения о террористических актах присутствовали непременно. Стреляли в председателей первых колхозов, в коммунистов, активистов. Стреляли и в прокуроров. Классовый враг не сдавался, вел упорную войну с новой, народной властью. Та война кончилась давно. Классовых врагов у нас не осталось. Но враги закона есть. Один из них пустил в ход револьвер.
Пусть это из ряда вон выходящий случай. Но кто может дать гарантию, что подобное никогда и нигде не повторится? Нет такой гарантии. Не случайно прокурорам — не всем, но многим — выдают боевое оружие.
Так Кравцов второй раз вызвал огонь на себя. Но если сейчас произошло это волей случая, то тогда, в первый раз, иного выхода у него не имелось.
В оперативной сводке Советского информбюро за 14 октября 1943 года говорилось: «Сломив упорное сопротивление противника, наши войска штурмом заняли крупный областной и промышленный центр
