Елена Логунова - Бонд, мисс Бонд!
– Пощупали бы, кабы взяли, – буркнул Иванов.
Голоса расплылись, стали тягучими и утекли в такие глубокие басы, что стало невозможно разобрать слова.
А Люсинда отключилась.
Оля не следила за дорогой – в этом не было смысла.
Она крайне редко путешествовала по городу иначе, чем на трамвае или троллейбусе, да и тогда каталась по двум-трем привычным маршрутам. Свой район она еще кое-как знала, но город в целом оставался для нее территорией тайн и загадок. Редкие марш-броски в кино, в парк, по библиотекам и музеям не очень-то способствовали уменьшению белых пятен на воображаемой карте. Домоседкой Ольга Павловна не была, но какие могут быть эскапады при перманентном дефиците свободного времени, денег и компании?
В какой-то момент Громов скомандовал:
– Тормози!
И выскочил из машины, едва она причалила к тротуару.
Оля выглянула в окно и округлила глаза.
Суровый олигархический парень Громов метался за стеклами ярко освещенного салона-магазина Accessory, как переполошенная рыбка в закипающем аквариуме.
– И часто это с ним бывает? – ехидно поинтересовалась Ольга Павловна, сквозь большое витринное окно наблюдая за тем, как без пяти минут олигарх в окружении стайки юных дев нетерпеливо теребит связку дешевых шарфов.
Водитель Витя смущенно кашлянул. Он и сам в последнее время удивлялся неожиданным порывам обычно респектабельного босса.
Громов вернулся с добычей – шелковым шарфиком цвета фуксии.
– Одевай!
– Я?! – ужаснулась этому внезапному подарку Оля. – Мне не пойдет!
– Побежит! Одевай! – рыкнул Громов, собственноручно наматывая шарфик на шею Ольги в бестрепетной манере венецианского мавра Отелло.
– Не «одевай», а «надевай», – пытаясь сохранить лицо, сердито поправила Оля.
Пытаясь сохранить в целости шею, она оттолкнула руки Громова и обмотала эту часть тела дареным шарфиком сама.
– Трогай, – распорядился Андрей.
– Я тронута, – проворчала Оля, прежде чем сообразила, что Громов обращался к водителю.
Машина рыбкой ныряла то в один, то в другой поворот. Подгоняемый хозяином водитель Витя торопился и рокотал:
– Успеем, Андрей Палыч, успеем!
Оле хотелось спросить – куда, к кому, зачем? Но обращенный к ней коротко стриженный затылок Громова топорщился колючим ежиком, словно предупреждая: держись на расстоянии!
И Оля держалась.
Минут через двадцать они заехали на охраняемую территорию. Судя по скорости, которую Витя нисколько не снизил, шлагбаум браво отсалютовал хорошо знакомой машине.
Вывеску на воротах Оля не разглядела.
Просторный двор больше походил на парковую территорию с лавочками, клумбами и газонами, густо утыканными островерхими елками.
Проигнорировав широкий нисходящий пандус, машина обогнула казенного вида многоэтажку и причалила к неприметной двери без всяких опознавательных знаков.
Витя, выскочивший первым, сунулся в прорезанное в двери окошко, велел кому-то:
– Открывай! – и успел предупредительно распахнуть зловеще лязгнувшую дверь перед Громовым.
– За мной! – не оборачиваясь, скомандовал тот.
– А волшебное слово? – мрачно поинтересовалась Ольга Павловна, едва успевшая свесить за борт авто одну ногу.
– Пожа-а-алуйста! – нетерпеливо и досадливо выдохнул Андрей и передернулся, словно вытряхивая попавшую за шиворот колючку.
– Так-то лучше, – проворчала Ольга Павловна и вошла в подъезд.
За дверью был стол, за столом – немолодой дядечка в синем костюме, похожем на форму.
Небезупречное тело дядечки застыло в полупоклоне, невыразительное лицо его крепко зафиксировало улыбку.
– За мной, – повторил Громов и шагнул в тесный лифт.
В кабинке не было ни зеркала, ни каких-либо листовок на стенах. Невысказанный вопрос «Блин, да где же мы?» клокотал в обкрученном розовым шарфиком горле Ольги Павловны, грозя прорваться наружу непечатной версией.
Светлый коридор с похожими на таблетки приплюснутыми круглыми лампами на потолке был пустым, чистым и безликим. Бледно-желтые стены, коричневая ковровая дорожка, с двух сторон – одинаковые пронумерованные двери.
«Поедем в нумера!» – припомнилось Ольге Павловне нечто ухарски-гусарское.
У целеустремленно шествующего куда-то Громова был такой вид, словно он с разбегу выбьет нужную ему дверь ногой.
– Я в группе захвата? – язвительно поинтересовалась Оля у Вити, который шумно сопел за ее плечом.
– Вы идите, идите, – ответил тот, подталкивая ее.
– Я иду, иду! – рассердилась Оля и дернула плечом, сбрасывая направляющую руку.
Против ожидания, Громов не шарахнул в дверь ногой, наоборот, остановился и деликатно постучал в филенку согнутым пальцем.
– Войдите! – после короткой паузы ответил ему женский голос.
И тут изумленная Ольга узрела метаморфозу, почти столь же эффектную, как превращение мерзкой бородавчатой лягушки в прекрасную и премудрую царевну.
Вздыбленная шерсть на громовском затылке сама собой пригладилась, подбородок и скулы потеряли каменную твердость, пружинистая походка сделалась плавной. Изменились и голос, и манера говорить:
– Привет, Фантомас! – несмотря на пугающее имя, это прозвучало действительно приветливо, ласково, мягко.
Из-за плеча неспешно вошедшего в помещение Андрея Оля увидела торопливо поднявшуюся со стула женщину в байковом халате. В руках у нее были спицы с незаконченным вязаньем, шерстяной клубок мягко упал на пол. Не останавливаясь, Громов наклонился, поднял его и мимоходом отдал женщине. Он пришел не к ней.
Оля увидела узкую кровать, накрытую синим одеялом, тумбочку с картонными коробочками лекарств, долговязую капельницу – и поняла, что они в больнице.
В детской больнице.
Угол за узким гардеробом был завален разнообразными игрушками, на дверце маленького холодильника красовались яркие магнитики, а вокруг стула, на котором сидела женщина с вязаньем, изогнулась петля игрушечной железной дороги.
От нормальной детской комнаты палата отличалась девственно-чистыми стенами: ни карандашных каракулей, ни бумажных рисунков, ни плакатов или карт.
Это потому, что маленькие жильцы здесь не задерживаются, поняла Оля.
А потом она увидела фигурку за столом.
Стол был неожиданно большой, просторный, совершенно нетипичный для больничного интерьера. Он протянулся вдоль стены, где могла бы стоять вторая узкая койка. Могла стоять, но не стояла: очевидно, маленький жилец в этой палате был один.
А женщина с вязаньем, должно быть, сиделка, догадалась Оля, с острой жалостью глядя на ребенка за столом.
Плечики у него были костлявые, а шейка хрупкая, как стебелек, и безволосая голова в свете лампы блестела, как фарфоровая. Казалось – тронь его неловко, и он разобьется.
– Ну, как? Получается? – все тем же ласковым, мягким, как байка, голосом спросил Андрей.
Замедленно, бережно, нежно он обнял мальчика за плечи.
Оля наконец увидела, что на столе перед Фантомасом аккуратно разложены бумажные детали, похожие на выкройку.
Из папиросной бумаги!
– Дядя Юра сказал, что получится, – тихо ответил мальчик и опустил голову.
По фарфоровому затылку скользнул желтый блик.
– Раз дядя Юра сказал, значит, так и будет, – проворковал этот новый, непривычный Громов, едва коснувшись губами фарфоровой гладкой головки.
Он обернулся, и Ольга вздрогнула, встретив его пронзительный молящий взгляд.
– Я не понимаю, – прошептала она, действительно не понимая, зачем она тут, что она может сказать или сделать для этого мальчика и этого мужчины, совершенно очевидно нуждавшихся в какой-то помощи.
– А у меня для тебя сюрприз, Фантомас, – не отпуская взглядом Ольгу, произнес Громов. – Ты посмотри, кто к тебе пришел!
Фарфоровая голова повернулась, и прозрачные серые глаза под выпуклыми дугами воображаемых бровей уставились на Олю.
– Узнаешь? – байковый голос Громова сорвался, треснул, как сухая веточка.
Пытливый взгляд серых глаз метнулся к фотографии на тумбочке, вернулся к Оле, потом к застывшему в мучительном ожидании лицу Громова и снова к Оле.
Она напряглась, не понимая, что происходит, и отчего-то заранее пугаясь.
– Мамочка? – плаксиво кривясь, шепнул ребенок. – Мамочка, ты вернулась!
Не раздумывая, потому что в этот момент невозможно было раздумывать и взвешивать свои и чужие поступки, Оля наклонилась и подхватила ринувшегося к ней малыша. Прижала к себе сотрясающееся худенькое тельце и зашептала:
– Тише, милый, тише, успокойся, все хорошо, ты только успокойся, тише, тише…
– Святый боже! – с неподдельным чувством произнесла женщина в халате.
Она уронила вязанье, и покатившийся на полу клубок потерянным щенком ткнулся в ногу Ольги.
– Мамочка, ты моя мамочка, – шептал ей в шею, сделавшуюся горячей и мокрой, чужой мальчик.
А поверх его фарфоровой головы молящим взглядом смотрел на нее без пяти минут олигарх Андрей Громов.
