Частное лицо - Валерий Николаевич Михайлов
– Ну что ты, как маленький. Штаны не обделай. Ты забыл, кто здесь мент? Или думаешь, что я буду настолько тупым, что сам себя отправлю в тюрягу?
– Но…
– Не лезь в это дело, и все будет нормально. Пошли.
Тщательно уничтожив свои следы, мы покинули сарай и по большой дуге вокруг пустыря пошли к автобусам, чтобы выйти к ним с противоположной от сарая стороны. Пройдя метров пятьсот, мы вышли к крошечному, похожему скорее на лужу пруду.
– Жаль с тобой расставаться, но, увы, ничего не попишешь, – грустно сказал Клименок винтовке и бросил её в воду. Здесь же из тайника он достал обычное охотничье ружье, с которым и отправился дальше.
Не успел я расстаться с Клименком во сне, как Клименок наяву нарисовался в моей спальне. коли быть точнее, то он меня и разбудил, причём непростительно рано, если учесть, что лег я уже на рассвете. Должен признаться, что я ничем так не дорожу, как хорошим сном. Стоит мне не выспаться, и головная боль плюс тупость сознания и прескверное настроение на весь день мне гарантированы. Я лучше не поем, не выпью, не встречусь с женщиной, чем откажусь от положенного моему организму количества сна. Теперь понятно, насколько я был счастлив увидеть Клименка в своей спальне, срывающего с меня одеяло и орущего как иерихонская труба: «Ватсон вставай!»
– Поздравляю, Ватсон, – рявкнул он, заставив меня пожалеть, что охота была лишь сном.
– С чем? – тупо спросил я.
– Как с чем? С трупом. Ночью ведь кто-то умер, или я перепутал дом?
– Умерла Шапокляк, и я не вижу в её смерти ничего хорошего.
– Ну как же, Ватсон. Теперь для твоего романа есть труп. А детектив без трупа – это как-то… – он сделал кислую рожу, – так что считай, тебе повезло и не забудь поставить магарыч убийце.
– Её убили?
– Ещё не знаю.
– Ты сказал про убийство, как будто сам приложил к этому руку.
– Ну как тот из «Преступления и наказания», ну этот… отец Онуфрий или Пафнутий, который руку приложил.
– Вообще-то это в «Идиоте», но кто чего прикладывал я тоже не помню. Кстати, а что у тебя с рукой? – спросил я, заметив, ссадины на костяшках правой руки.
– Да этот ваш вчерашний террорист не хотел отдавать пистолет. Пришлось ему объяснять…
– Отдал?
– Ты ещё спрашиваешь?
– Он как, живой?
– Ну не живее других… Кстати, как тебе такой сюжет: психопат мент от скуки убивает своих подозреваемых.
– Честно говоря, мне не очень.
– Мне тоже. По крайней мере, сейчас. Ладно, вставай! – опомнился он. Дело в том, что я вёл диалог, оставаясь в постели без признаков того, что собираюсь её покинуть.
– Блин, ты не представляешь, как я хочу спать, – признался я.
– Все хотят спать. Вставай, ну что ты как маленький.
– Который час?
– Уже непростительно поздно.
– Ну тебя, я всю ночь не спал.
– Тем более. Да вставай же! – прикрикнул он.
Я нехотя поднялся с постели.
– Кстати, Ватсон, как твоя печень? – спросил без всякой видимой причины Клименок.
– А причём тут моя печень? Я не так много выпил, если хочешь знать.
– Тьфу, я не об этом.
– А о чём?
– Ты же вчера был в роли Прометея наказанного, и куча гарпий рвали зубами твою плоть.
– Ты хоть знаешь, кто такие гарпии?
– Не знаю, и знать не хочу. А тебя жаждет видеть народ.
– Да ну их всех на хрен! – с чувством сказал я.
– Я что хочу сказать, Ватсон. С подобного рода людьми надо вести себя, словно ты дрессировщик тигров. Стоит им на мгновение усомниться, кто на манеже хозяин, и ты из дрессировщика переходишь в категорию корма. И вчера ты испытал это на практике.
– А ты мог бы в следующий раз давать теорию раньше практического занятия?
– Извини, так получилось. Пошли лучше жрать. Тебе повезло. Из-за вчерашней заварушки завтрак задержали на несколько часов, и теперь у них собрание, точно они какие-то мормоны.
Когда мы вошли в столовую, собрание было в самом разгаре. Эдвард Львович, упиваясь собственной важностью, рассказывал пастве то ли сон, то ли виденье, а они внимали ему с видом вживающихся в роль статистов на съемках очередного шедевра в духе «Возвращения живых мертвецов».
– Туман рассеялся также внезапно, как и появился, и моему взору предстала огромнейшая, состоящая из множества кишащих размером с пылинку козявок гора, – вещал Гроссмейстер. – Её основание, казалось, было размером с Землю, а вершина поднималась на недосягаемую для человеческого взгляда высоту. Несмотря на это, я мог каким-то образом видеть её всю своим внутренним взором. Внутренний взор также помог мне увидеть, что гора эта кишела не козявками, как я решил вначале, а людьми, каждый из которых был для горы не больше пылинки, как по величине, так и по значению. Одной из этих пылинок был я! От понимания этого мне стало трудно дышать. Ноги подкосились. Меня бросило в холодный пот. Тем не менее, у меня хватило сил и упорства, чтобы продолжать смотреть и слушать, что говорит мне голос Айвасса.
«Когда-то давно, – рассказывал он, – люди решили построить башню до самого социального неба, чтобы жить в неге и роскоши, как, по их мнению, было должно жить Богам. А, решив, они бросили все силы на строительство этой горы. Сначала она выглядела небольшим холмом, вершина которого доставала разве что до лишнего куска полусырого мяса, чуть более красивой женщины, чуть более удобного места в пещере возле костра… Гора росла медленно, и временами строителям казалось, что она вообще стоит на месте. Но, закаленные жизнью, строители не унывали, продолжая поднимать её слой за слоем вверх, в вожделенный мир Богов.
Время шло, совершенствовались навыки строителей, появлялись новые технологии, и уже один человек мог сделать больше, чем когда-то целый народ. Гора росла, как на дрожжах.
Но по мере того, как вершина горы устремлялась вверх, росло её основание, росла её тяжесть, а вершина становилась все более недосягаемой для большей части строителей.
И вот когда вершина горы достигла уровня Вавилона, среди строителей начался ропот. Слишком многие начали понимать, что как бы ни устремлялась вверх вершина, основание горы так и будет стоять на земле, а это означало лишь увеличение давящей на плечи строителей тяжести горы. И решили тогда многие отказаться от строительства и расселиться по прекрасной долине, раскинувшейся у подножья горы.
Разумеется, это не могло понравиться привыкшей жить на вершине горы элите. Взмолились они
