Борис Седов - Пуля для певца
— Какие люди, какие звезды! — приветствовал он Романа. — А никого нету.
— То есть как никого? — удивился Роман.
— А так — никого. Все в отпуске.
— В отпуске? — Роман озадаченно посмотрел на охранника. — В каком еще отпуске?
— Ну… В обычном. Шапиро всех отпустил до двадцатого числа.
— А когда это было?
Охранник наморщил лоб.
— Когда? Сегодня десятое, значит, примерно первого.
— Первого… — Роман прикинул в уме: первого они с Лизой уже четыре дня как наслаждались экваториальной жарой.
Странно.
Шапиро, отправив Романа и Лизу на отдых, вместо того чтобы в поте лица зарабатывать деньги на только что записанном альбоме, распускает всех своих подчиненных и исчезает в неизвестном направлении.
Весьма странно.
— И что, Шапиро вот так просто отправил всех в отпуск?
— Ага, — кивнул охранник, дохнув на Романа пивом, — позвонил и сказал, чтобы Белишкин выдал отпускные и разогнал всех.
— И тут теперь только охранники?
— Ну да, — улыбнулся Валера, — сидим, пиво пьем, телевизор смотрим.
— Та-ак… А что он сказал насчет того, когда вернется?
— Ничего не сказал. Наверное, двадцатого и вернется, вместе с остальными.
— Ладно, если появится раньше, пусть позвонит мне.
Роман кивнул охраннику Валере и пошел к машине.
Сев за руль, он опустил стекло и закурил.
Что за дела такие творятся на белом свете?
— Ну и черт с ним, — решительно произнес Роман, — диски продаются, и слава богу. А я тогда позвоню Лизе и позову ее на… на рандеву.
Мысль о Лизе привела Романа в отличное настроение, и он, схватив трубку, быстро набрал ее номер.
— Это Елизавета Леонидовна Трубецкая? — официальным голосом поинтересовался он, когда Лиза сняла трубку.
— Нет, это Патриция Авроровна Бендер-Задунайская, — ответила Лиза.
— Простите, я ошибся, — любезно сказал Роман.
— Нет уж, не прощу, — возразила Лиза. — Разбудил меня на самом интересном месте и теперь думает отделаться каким-то жалким «простите»!
— Разбудил? А сколько сейчас времени, знаешь?
— Это не важно. Важно только то, что мы с Индианой Джонсом добрались до заветного сундучка, а тут ты со своим дурацким звонком. Весь кайф поломал! Представляешь, сколько там денег было?
— А может, и не денег, — ответил Роман, — может быть, этот сундучок был шкатулкой Пандоры. Вы бы его открыли, а там все ужасы и несчастья мира. Вот так сюрпризик был бы!
— И все ты врешь! — Лиза зевнула. — Ладно уж, разбудил, так говори, что тебе надобно, старче.
— Старче? — возмутился Роман. — Уж всяко помоложе, чем твой Индиана Джонс.
— Зато у него такая шляпа! — мечтательно произнесла Лиза.
— Шляпа? — Роман задумался. — Интересно, что бы это значило по Фрейду?
— Действительно, — Лиза зевнула еще раз. — По Фрейду и еще по девице Ленорман.
— А это еще что за еврейка?
— Это не еврейка, а вовсе даже француженка. Ты со своим Шапиро вовсе сбрендил. На каждом углу евреи мерещатся. Ты случайно у фонарного столба отчество не спрашивал?
— Нет, не спрашивал. Отстань от меня со своими евреями. Мне Шапиро за глаза хватает. Он, между прочим, как сквозь землю провалился, нигде его нет и ни один телефон не отвечает. Скажи лучше, мы с тобой поедем наслаждаться видами пригорода?
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— Ну-у-у… Хорошо, поедем.
— Тогда я буду у тебя через полчаса, — радостно воскликнул Роман.
— Будь, — засмеялась Лиза и повесила трубку.
Переехав через Дворцовый мост, Роман принял вправо и оказался на Стрелке Васильевского острова. Над Ростральными колоннами болтался небольшой дирижабль, под которым реяло полотнище с надписью «Мы веселимся или как?».
Роман ничего не понял и проехал мимо, соображая, что бы это могло значить.
Веселятся они, блин…
В стране черт знает что делается, а они — веселятся. Наверно, если бы они знали, чем все это может закончиться, они веселились бы еще больше.
А не заехать ли в «Прибалтийскую» и не купить ли Лизе хороших пирожных, подумал Роман. Время еще есть, Петроградская — вот она, до Лизы ехать пять, ну, от силы восемь минут…
Точно, купить!
Пусть порадуется девушка.
Промчавшись по набережной Макарова, Роман повернул на Малый и, увидев впереди несколько зеленых светофоров, поддал газу. Пролетев без остановки до Восемнадцатой линии, он сбавил скорость, и тут из-за стоявшего у поребрика «уазика» выскочил мент.
В одной руке он держал радар, в другой — полосатую палку, которой указал сначала на Романа, потом, повелительным жестом, на свободное место рядом с «уазиком».
Чертыхнувшись, Роман нажал на тормоз и, резко вильнув, остановился в десятке метров от мента. Тот закинул радар в «уазик» и неторопливо направился к «Вольво». Роман никогда не видел, чтобы люди ходили так неторопливо и лениво, как этот сытый подонок. Даже на похоронах убитые горем родственники переставляют ласты быстрее.
Из машины Роман, естественно, выходить не стал, а просто открыл до отказа окно и приготовил документы. Подойдя к окну, гаишник сделал ленивое движение правой рукой, приподняв ее сантиметров на двадцать и снова безвольно уронив. Это, по всей видимости, заменяло отдание чести.
Роман повернул голову и посмотрел на его толстое брюхо.
— Сержант Бедрищенко. Документики… — сказал мент.
Роман протянул ему документы, и мент начал их изучать.
Прошла целая минута, которую он отпустил Роману на то, чтобы тот сам начал разговор, но Роман молчал, и, не дождавшись заветного предложения разобраться на месте, мент тяжело вздохнул и сказал:
— Нарушаем… Вы знаете, с какой скоростью ехали?
— Конечно, знаю, — бодро ответил Роман. — Примерно сто тридцать.
— Вот видите, — горестно отозвался мент. — Значит, нарушаем сознательно. И что будем делать?
— Я не знаю, что вы собираетесь делать, — равнодушно сказал Роман. — Мое дело — нарушать, а уж вы сами решайте, что дальше.
Мент крякнул и вдруг шумно потянул носом.
Видимо, из салона несло пивом, которого Роман, честно говоря, с утра принял уже ровно три маленьких бутылочки.
— Сколько сегодня выпили? — спросил мент уже другим, строгим голосом.
Видимо, почувствовал, что добыча может быть более крупной, чем при превышении скорости.
— Три бутылки пива, — спокойно ответил Роман, — и еще выпью.
— Не знаю, не знаю… — с сомнением сказал мент. — Сейчас машинку на штрафплощадочку, а потом будем разбираться. Выйдите из машины.
Роман прекрасно знал о том, что происходит на фронте штрафов, взяток и вообще отношений с гаишниками, и точно знал, как себя вести.
Заглушив двигатель, он вышел из машины и встал прямо перед ментом.
Ростом тот был примерно с Романа, но весил килограммов сто тридцать, и этот вес приходился вовсе не на могучие мышцы, а на тугое сало и дикое мясо. На его багровом затылке Роман насчитал четыре складки, подбородков было всего лишь два, зато второй весил килограмма три, а нос был защемлен между весьма выдающимися и выпуклыми щеками. Брюхо у него, естественно, тоже имелось, а под носом росли густые черные усы, которые, если бы он похудел маленько, придали бы ему сходство с Саддамом Хусейном в лучшие годы его жизни.
— Значит, машинку сейчас на штрафплощадочку, — повторил мент, — а сначала сядем ко мне в машинку и оформим протокольчик.
— Машинка, штрафплощадочка, протокольчик… — усмехнулся Роман. — Ты что, в песочнице сидишь, что ли?
Мент удивленно посмотрел на Романа и сказал:
— А вы не наглейте.
— Я наглею? — удивился Роман. — Ладно, не будем об этом. Ты лучше послушай, что я тебе скажу.
— Ну и что вы мне скажете? — хмыкнул мент.
Роман достал из кармана пачку долларов и повертел ею перед носом мента.
— Видишь? Это доллары. Сейчас я дам тебе сотню и поеду дальше. А если ты упрешься, то я дам твоему начальнику пять. И все равно поеду дальше, но тогда ты останешься ни с чем и даже больше чем ни с чем. Я целых две недели не был в России, и в первый же день видеть твою толстую морду — слишком большое огорчение. Поэтому, если ты упрешься, как баран, я дам другим людям тысячу, и тебя на следующий же день повяжут на взятке. Ты ведь не можешь не брать взятки — тебе нужно приносить деньги начальнику. Верно? Верно. Поэтому держи сотню и будь здоров.
Роман протянул менту купюру, но он стоял и молчал, не зная, как отреагировать на такую наглую, но в то же время совершенно справедливую декларацию. Тогда Роман сунул деньги ему в нагрудный карман рубашки, забрал из его неподвижной руки документы и открыл дверь «Вольво». Уже сев за руль, он высунулся в окно и добавил:
— А если сообщишь своим по рации, что тут такой сладкий ездит, тогда у нас с тобой будет совсем другой разговор.
