Надежда Зорина - Оборванные струны
Он долго молчал. Кажется, я опять причинила ему боль.
— Не помнишь? — как-то совсем безнадежно проговорил он наконец. — Ну да, вероятно, так и бывает. Заблудившаяся душа… А если я скажу, ты запомнишь?
— Не знаю. Не уверена. У меня плохая память. — Я хотела добавить: на числа, но поняла, что это будет неполная правда.
— Плохая память? Да, да… и это, наверное, тоже должно быть… Господи, что же мы делаем?! — Он опять всхлипнул и надолго замолчал.
— Я лучше запишу, чтобы было вернее.
— Запишешь? — Он расхохотался, впрочем, в смехе слышались нотки отчаяния. — Что ж, запиши! — словно на что-то решившись, выкрикнул мой неопознанный возлюбленный и продиктовал адрес.
Под гипнозом чужого сна я приняла душ, оделась, подкрасилась, вызвала такси и отправилась на свидание.
Он открыл мне сразу, я едва успела коснуться кнопки звонка. За эти сутки он изменился почти до неузнаваемости: волосы торчат клочьями, небрит, глаза совершенно безумные. А ведь я не знаю… не помню, как его зовут. Как же мне к нему обращаться?
— Ты очень… изменилась, — проговорил он таким ужасным — больным? безнадежным? злым? — тоном, что я испугалась и захотела немедленно сбежать. — Очень. — Он вдруг засмеялся — и смех его был еще ужасней. — Просто узнать невозможно. У тебя стало чужое лицо.
— Чужое лицо? — Я тоже рассмеялась. — Конечно, чужое.
Он схватил меня за плечи, притянул к себе, диким, совершенно безумным взглядом уставился в упор и долго смотрел так.
— Пусти! — Я рванулась, но он еще крепче сжал мне плечи. — Больно же!
— Зачем, зачем ты это делаешь?! — закричал он вдруг и изо всех сил тряхнул меня за плечи — голова моя мотнулась и ударилась о дверь — мы все еще стояли в прихожей. — Зачем? Чего ты хочешь добиться?
— Я просто пришла… Ты меня сам пригласил. Ты сказал: ко мне, как раньше.
— Как раньше! — Он опять расхохотался своим жутким смехом. — Ладно, проходи. — И сам, не оглядываясь на меня, первым вошел в комнату. Я последовала за ним, жалея, что приехала. В самом деле, чего я хотела добиться?
В комнате был страшный беспорядок: повсюду разбросана одежда, постель не собрана, компьютерный стол завален бумагами и заставлен грязной посудой с остатками еды, на полу пустые бутылки из-под пива и водки, на маленьком столике у окна переполненная пепельница… И только один предмет… Мне стало дурно, мне показалось, что я сейчас задохнусь… Только один предмет выделялся чистотой… Он схватил меня за руку и толкнул в кресло, он что-то крикнул, но я не услышала, поднялась и пошла, не замечая его, поднялась и пошла к этой аккуратно застеленной пледом кушетке. Как когда умираешь во сне, провалилась в мучительную круговерть агонии. Умирать, убегать и читать — самые безнадежные действия внутри сновидения. Села — я не только актриса, я музыкант с абсолютным слухом — тот самый тон. У меня отличная звуковая память, оказывается. Чуть-чуть переместилась, поджала под себя ноги — и этот тот же.
— Да, тебя всегда раздражал этот скрип, — проговорил он совсем близко. — Но ты почему-то упрямо садилась на эту кушетку. Особенно когда была в расстроенных чувствах.
— Я забыла, как тебя зовут, — плывущим голосом проговорила я, покачиваясь, чтобы не прекращался скрип.
Он тяжело, со всхлипом вздохнул и сел рядом — кушетка тяжело, со всхлипом вздохнула.
— Я понимаю, что все это самое настоящее безумие, — то, что мы делаем, абсолютно безумно. Не знаю, зачем это тебе… Конечно, у тебя есть какая-то цель. Но я… Бутафория! Разве я не вижу, разве не понимаю?! Но пусть будет так. Я пьян со вчерашнего дня. Когда увидел тебя в баре… Чадно, угарно пьян. Почему ты так долго не отвечала? Я звонил, звонил. Пил и звонил. Видишь ли, — он осторожно взял мою руку, повернул ладонью кверху, словно собирался гадать, — я очень, очень любил и, когда… когда все это случилось, думал, что не смогу… Я молил, я просил Его, только на одну минуту, только увидеть, дотронуться — ну а там пусть… Мне казалось, так будет легче. Ведь это совершенно непереносимо, когда навсегда, когда никогда… А мне даже сны о тебе не снились. Я никому о тебе не рассказывал. Но это ведь невозможно! А потом… Я почти излечился, а ты вдруг и появилась. Зачем ты теперь появилась? Это ужасно жестоко! Я же вижу: чужое лицо, я же не сумасшедший, хоть и поддался безумию.
— Чужое лицо. Не говори так! Я и сама совершенно запуталась и ничего не понимаю. Даже твоего имени вспомнить не могу… — Я перехватила его руку и поднесла к лицу, вдохнула запах, коснулась губами — наивная, невероятно дружеская, любимая рука! — А руку помню.
Он вдруг резко от меня отпрянул, выдернул руку, вскочил с кушетки.
— Прекрати! Зачем ты пришла? Зачем ты меня мучаешь? Я не виноват! Я… совсем не виноват! Я не хотел…
— Его убивать? — разозлившись, выкрикнула я. — Мы это сделали вместе. Одна бы я не решилась.
— Да нет же! Я говорил, что это плохо кончится, а ты… — Он болезненно сморщился. — А она… — Он посмотрел мимо меня блуждающим взглядом — представил себя в какой-нибудь роли, как я перед зеркалом?
— Как тебя зовут? — попыталась отрезвить его простым вопросом, на который он почему-то упорно не желал отвечать.
— Вениамин, — машинально произнес он, а на меня так и не посмотрел, все блуждал и блуждал где-то взглядом. — Я не виноват, хоть, конечно, все это время винил себя. Ужасно хочется выпить!
— Я вообще-то…
— У меня есть ананасовый сок. И мороженое! Видишь ли, — он наконец посмотрел на меня, — я понимал, что все это какое-то невозможное безумие, но все равно сходил в магазин. Помнишь, как тогда? Я сделал коктейль из сока, водки и мороженого. Помнишь? Тебе понравилось… мы потом часто пили у меня такой коктейль.
Вениамин — как странно произносить его имя, оно совсем-совсем не вызывает никаких воспоминаний, смогу ли так звать его вслух?
Он протянул к моему лицу руку и тихонько потрогал.
— Пусть все это только игра или сон, но давай притворимся, давай доиграем. Говорят, повторением ситуации можно вылечиться. Не уходи, я быстро вернусь. Прости, если я тебя обидел.
Он вышел, медленно, сломленной какой-то походкой, то и дело оглядываясь на меня, будто боялся, что сбегу. Я переместилась поближе к стене, оперлась о нее спиной, закрыла глаза. На кухне загремела посуда, зашумела вода, а я пошла, поскрипывая, покачиваясь, под звуки вальса, к новой, неизведанной цели. Разбился кувшин, вода растеклась по полу. Лужа красиво и опасно ощетинилась осколками стекла. Ты не сделаешь. Ты не должна!.. Но не дошла, Вениамин вернулся из кухни с двумя высокими стаканами — мутная жидкость, покрытая белой снежной шапкой мороженого. Чужой безумный человек, с совершенно неподходящим для него именем. Или для меня неподходящим? «Ве-ни-а-мин, — проговорила я про себя, — Вениамин», — перекатила во рту этот безвкусный леденец; выплюнуть или дождаться: а вдруг середина окажется лучше? Ве-ни-а-мин. Я люблю этого человека? Я его когда-то любила? С этим посторонним, чужим человеком я задумала убийство?
— Почему разбился кувшин? — спросила я тоном прокурора.
— Кувшин? — Он пожал плечами. — Какой кувшин?
— Стеклянный кувшин, вода растеклась по полу, он разбился на кухне.
Вениамин горько усмехнулся, помотал головой:
— Не было никакого кувшина, ты что-то спутала.
Стоит и торжественно держит стаканы, как бокалы шампанского, а на лице скорбь и растерянность. Ударить снизу ладонью? Этого он никак от меня не ожидает. Ударить, разбить все вдребезги и уйти?
— Брызги шампанского, — робко, с какой-то непонятной надеждой, произнес он. — Помнишь? «Белый русский» перетек в мой ананасовый, «Оборванные струны» вылились в «Брызги шампанского».
Тест на проверку лирической памяти. Впрочем, пройти его не трудно, совсем не трудно: из бара мы однажды — вероятно, в тот день, когда познакомились, отправились сюда, и у Вениамина не нашлось никаких подходящих напитков для продолжения, а водку я пить отказалась, тогда он и придумал этот коктейль — из того, что нашлось в его холодильнике. Мы слушали «Брызги шампанского».
— Ну так ставь! — развязно, оттого что вдруг стало ужасно тоскливо, сказала я и рассмеялась.
Он не понял меня (я имела в виду танго) и, поставив один стакан на пол возле кушетки, сел — не рядом, а почему-то на стул. Отпил из своего стакана.
— А ты не будешь?
— Буду. — Я нагнулась, подняла стакан и тоже сделала глоток. — Неплохо, совсем неплохо. Только, по-моему, с водкой ты переборщил.
Я снова глотнула. Он допил свой коктейль залпом. Белая пена мороженого осела у него на губах.
— Так недолго и ангину заработать, — насмешливо, без тени сочувствия сказала я.
— Я должен быть пьян, очень пьян, чтобы в это поверить. Впрочем, я и так пьян, на кухне выпил водки прямо из горлышка. Никогда так не делал, даже когда тебя хоронил. — Вениамин — наверное, я называла его как-то по-другому, никак не желает произноситься это имя — поставил пустой стакан рядом со стулом, поднялся и подошел ко мне. — Флер!
