Артур Дойл - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив
— Однако же ты заявлял, что для меня готов на все? Ты сам предлагал мне выбрать преступление! Но я еще тогда понял, что в тебе говорила запальчивость. Сегодня ты меня выручил, и этого мне вполне достаточно, видит Бог. Допускаю, я неблагодарен, неразумен и все прочее. Мне следовало бы поставить на этом точку. Но из всех людей, Банни, мне подходишь только ты, и никто другой! Вспомни, как хорошо сегодня все вышло. Без сучка без задоринки! Сами видишь, в этом нет ничего ужасного, и не будет, если мы станем напарниками.
Он стоял передо мной, положив руки мне на плечи, и улыбался так, как умел только он. Я отвернулся, оперся локтями о каминную полку и прижал ладони к пылающим вискам. В ту же секунду он еще сердечнее хлопнул меня по спине.
— Ладно, дружище! Ты совершенно прав, а я не прав и даже хуже того. Больше я тебя никогда просить не стану. Ступай, если угодно, а к полудню приходи за наличными. Мы не оговаривали условий, но я, понятно, вытащу тебя из беды, тем более что сегодня ты меня так здорово выручил.
Охваченный невероятным возбуждением, я повернулся и процедил сквозь зубы:
— Я снова это сделаю.
Он покачал головой и, добродушно усмехнувшись моей безумной горячности, возразил:
— Только не ты.
— Нет, я! — воскликнул я с проклятием. — Я буду помогать тебе сколько угодно! Какое теперь это может иметь значение? Побывал в деле раз — побываю в другой. В любом случае я человек конченый. Я не могу вернуться к прошлой жизни, да если б и мог — не захотел. Мне теперь на все наплевать! Когда понадоблюсь — я к твоим услугам.
Так в мартовские иды мы с Раффлзом вступили в преступный сговор.
ПОДАРОК ИМПЕРАТОРА
IВ то время как король островных каннибалов корчил рожи королеве Виктории, а европейский монарх рассылал по такому поводу телеграммы, восхищаясь отвагой дикарей, в Англии нарастало недовольство — удивительное дело, ведь тогда подобное еще было в новинку. Но когда просочились слухи, что за приветствиями, для пущего укрепления взаимоотношений, последует подарок невиданной значимости, вывод был сделан однозначный: как европейцы, так и островитяне одновременно лишились рассудка. Ибо подарком этим была жемчужина бесценной красоты, некогда добытая британскими каперами на полинезийских берегах, а затем поднесенная в дар королеве; и вот теперь подарок намеревались вернуть на родину.
Пару недель спустя это событие стало благословением для прессы. Еще в июне страницы запестрели именами, цитатами из переписки и кричащими заголовками. «Дэйли Кроникл» посвятила целую половину страницы очаровательному рисунку с изображением столицы острова, и эту же тему «Пэл Мэл» обыграли в передовице, посоветовав британскому правительству подарить «этим дикарям» пинок под зад. В то время я зарабатывал крохи, но писал то, что было мне по нраву, и на волне этих животрепещущих событий сочинил сатирический стишок, который собрал больше положительных отзывов, чем все мои предыдущие творения. Я собрал вещи и сменил городскую квартиру на недорогое жилье в Темз-Диттоне под предлогом бескорыстного желания поселиться поближе к реке.
— Первоклассно, мальчик мой! — объявил Раффлз, с удобством разместившись в лодке, пока я усердно работал веслами. Он не мог упустить возможности повидать меня на новом месте. — Тебе прилично заплатили, полагаю?
— Ни гроша.
— Какая чушь, Банни! Они весьма состоятельные ребята. Погоди немного, и получишь свой чек.
— Увы, — мрачно ответствовал я. — В моем положении нужно радоваться уже тому, что тебя заметили. Так написал мне главный редактор, и это было очень обстоятельное письмо. — И я назвал имя редактора, далеко не последнего человека в этой области.
— Не говори мне, что ты теперь пишешь под заказ!
О нет, именно об этом я меньше всего хотел говорить. Но было поздно, меня поймали, и скрывать это далее смысла не было — я писал за деньги, потому что они были мне нужны. Откровенно говоря, мои финансы были в ужасном состоянии. Раффлз кивал с понимающим видом, и это меня приободрило. Не так-то просто сводить концы с концами, когда ты вольнонаемный журналист и не имеешь ставки. Кроме того, я подозревал, что беда моей карьеры в том, что я пишу либо недостаточно хорошо, либо недостаточно плохо, и все время переживал за свой стиль. Стихи давались мне легко, но за них никто не платил, а до заметок о частной жизни и прочей халтуры я опускаться не хотел, да и не стал бы.
Раффлз снова кивнул, теперь с улыбкой. Он разглядывал меня, откинувшись на сиденье, и, очевидно, размышлял о том, до чего еще я опустился. Мне казалось, я знал, что он скажет; он говорил это уже не раз: почему бы не повторить снова? Я даже приготовил ответную реплику, но, судя по всему, одни и те же вопросы ему надоели. Он прикрыл глаза, потянулся за газетой, и только когда мы уже миновали кирпично-красные стены Хэмптон-Корта, заговорил снова:
— И за эти стихи они не заплатили ни цента! Дорогой мой Банни, это же сокровище, и не только по форме — как точно ухвачена самая суть! Уж для меня-то эта история определенно прояснилась. Но послушай, она что, в самом деле стоит пятьдесят тысяч фунтов? Одна-единственная жемчужина?
— Сто тысяч, насколько я помню, но это не укладывалось в размер.
— Сто тысяч фунтов! — Раффлз даже зажмурился. И снова мне показалось, что сейчас он вернется к той теме, и снова я ошибся.
— Если это настоящая цена, — воскликнул он, — то ее же просто негде сбыть! Бриллиант можно хотя бы распилить. Но прости меня, Кролик, я совсем забыл!
И больше мы о подарке императора не говорили. Гордость цветет на пустой карман, и никакая нужда не вырвала бы из меня предложение, которого я ожидал от Раффлза. Сейчас-то я понимаю, что мои ожидания как минимум наполовину были пустыми надеждами. Но мы также не поднимали темы, о которой Раффлз предпочел забыть, — о моем так называемом грехопадении и отступничестве, как он с удовольствием это называл. Погруженные в собственные мысли, мы молчали, и в воздухе витало легкое напряжение. Со времени нашей последней встречи прошли месяцы, и когда я провожал его на поезд тем воскресным вечером, казалось, увидеться снова нам предстоит нескоро.
Однако, стоя в ожидании поезда в свете привокзального фонаря, я ощутил на себе пристальный взгляд Раффлза. Я посмотрел на него в упор, и Раффлз покачал головой.
— Неважно выглядишь, Кролик. Воздух Темзы не идет тебе на пользу. Надо бы сменить обстановку.
— Пожалуй, но…
— Морское путешествие было бы в самый раз.
— И Рождество в Сент-Морице, или, может быть, Канны? Или Каир? Звучит великолепно, но ты уже забыл, как у меня обстоит дело с финансами?
— Я ничего не забываю, просто не хотел тебя обидеть. Но морское путешествие тебе уже обеспечено. Я сам хотел немного проветриться, а ты будешь моим гостем. Июль на Средиземноморье, что может быть лучше?
— Но у тебя же крикет…
— К черту крикет!
— Что ж, если ты действительно всерьез…
— Разумеется, всерьез. Так ты едешь?
— Хоть сейчас!
Я пожал ему руку и помахал на прощание, свято уверенный, что больше об этой затее не услышу. Сиюминутная прихоть, такое случается; впрочем, я вскоре пожалел, что ей не суждено сбыться: неделя выдалась тяжелой, и вырваться за пределы Англии хотелось более чем когда-либо. Я ничего не зарабатывал — жил на разницу между тем, что платил за квартиру, и тем, что получал, сдавая ее же в аренду на летний сезон со всей обстановкой. А лето близилось к концу, и в городе меня ждали кредиторы. Как можно было оставаться кристально честным в такой ситуации? Мне не давали кредитов, даже когда в кармане заводились деньги, так что общая плачевность положения искупала для меня его постыдность.
Но от Раффлза, разумеется, я больше ничего не слышал. Прошла неделя, затем еще одна, а затем поздно вечером в среду, обыскавшись его в городе и от отчаяния поужинав в карточном клубе, я вернулся домой и обнаружил от него телеграмму.
«Договорился отбываешь Ватерлоо Норт Герман Ллойд 9.25 утра понедельник следующий встречаю Саутгемптон на борту Улана с билетами подробности письмом»
И письмо действительно пришло, непринужденное, но чувствовалась в нем серьезная обеспокоенность моим здоровьем и моей же карьерой. Это было почти трогательно, особенно в свете того, что последнее время наши отношения балансировали на грани кризиса. Раффлз писал, что забронировал два билета до Неаполя, что едем мы на Капри, где царит всеобщая благодать, будем греться там на солнышке и «на время забудем обо всем». Очаровательное письмо. Я никогда не был в Италии, но Раффлз взял на себя почетную обязанность это исправить. Именно летом Италия особенно хороша, а Неаполитанский залив в это время года прекрасен, как рассвет. Раффлз писал о «благословенной земле» так, будто муза поэзии внезапно снизошла к его перу.
