Жорж Сименон - Тень на шторе (= Тень китайца)
Репетиция продолжалась минут пятнадцать. Здесь было холоднее, чем на улице, и у Мегрэ закоченели ноги. Наконец маленький человечек вытер пот со лба и вместо прощания еще раз обругал свою труппу.
- Вы ко мне? - издали крикнул он Мегрэ.
- Нет! Я к...
Нина подошла к нему смущенная, словно спрашивая себя, может ли она подать комиссару руку.
- Мне нужно сообщить вам важную новость.
- Только не здесь. Мы не имеем права принимать в театре. Лишь по вечерам можно, потому что это приносит сбор...
Они сели за столик небольшого бара поблизости от театра.
- Найдено завещание Куше. Он оставляет все свое состояние трем женщинам.
Она смотрела на него с удивлением, не подозревая всей правды.
- Своей первой жене, хотя она и снова вышла замуж.
Потом - второй жене. Затем - вам.
Она не сводила глаз с Мегрэ, который заметил, как зрачки их расширились, потом затуманились.
И тут, спрятав лицо в ладони, она расплакалась.
Глава 8
СИДЕЛКА
- У него болело сердце. Он знал об этом. - Нина отхлебнула рубинового цвета аперитива. - Поэтому он и берег себя. Он говорил, что достаточно поработал, что и для него пришло время наслаждаться жизнью.
- Он говорил когда-нибудь о смерти?
- Часто! Но не просто о смерти. Он думал о своем больном сердце.
Это был один из тех небольших баров, куда заходят лишь завсегдатаи. Хозяин украдкой поглядывал на Мегрэ, считая его, наверное, преуспевающим буржуа.
- Он был грустным?
Трудно сказать. Ведь он не был таким, как все.
Например, сидим мы в театре или еще где-нибудь. Он веселится. Потом без всякой причины, громко рассмеявшись, говорит: "Да, Нинетта, жизнь сволочная штука!"
- Он занимался своим сыном?
- Нет.
- Рассказывал о нем?
- Почти никогда. Только тогда, когда тот приходил к нему за деньгами.
- И что же он говорил о сыне?
- "Какой жалкий кретин!" - вздыхал он.
Мегрэ все это уже почувствовал; по каким-то причинам Куше совсем не любил своего сына. Казалось даже, что он испытывал к молодому человеку отвращение. До такой степени, что не пытался устроить его жизнь.
Куше никогда не читал сыну моралей. И он давал ему деньги, чтобы отделаться от него или просто из жалости.
- Гарсон! Сколько с меня?
- Четыре франка шестьдесят сантимов.
Нина вышла с ним из бара, и они несколько минут стояли на улице Фонтэн.
- Где вы теперь живете?
- На улице Лепин, первый отель слева. Я еще даже не знаю, как он называется. В нем довольно чисто.
- Когда станете богатой, вы сможете...
- Вы же знаете, - улыбнулась она, - что богатой я никогда не буду. Не для того я родилась...
Самое странное, что точно так же думал и Мегрэ.
Глядя на Нину, не скажешь, что она когда-нибудь станет богатой.
- Я провожу вас до площади Пигаль и там сяду на свой трамвай...
Они - он высокий, грузный и она, выглядевшая почти девочкой рядом со своим спутником, -не спеша шли к площади.
- Если бы вы знали, как мне тяжело одной! К счастью, есть театр, репетиции, ожидание, что будет готово новое ревю...
Она должна была делать два шага, чтобы успевать за Мегрэ, и потому почти бежала. Вдруг на углу улицы Пигаль она остановилась, а комиссар, нахмурив брови, процедил сквозь зубы:
- Идиот!
Однако разглядеть ничего было нельзя. Перед отелем "Пигаль" собралось несколько десятков человек. Полицейский, стоявший в дверях, пытался уговорить толпу разойтись. И стояла какая-то особая тишина, которая воцаряется на улице лишь тогда, когда происходит катастрофа.
- Что-то случилось? - заикаясь, спросила Нина. - В моем отеле...
- Ничего! Возвращайтесь к себе! - резко приказал Мегрэ. И она, оробев, ушла, а комиссар стал пробираться сквозь толпу к отелю. Он шел как таран. Женщины осыпали его оскорблениями. Полицейский сержант узнал комиссара и впустил в коридор.
Полицейский комиссар квартала уже находился здесь и беседовал с портье, который вскричал, показывая пальцем на Мегрэ:
- Вот он! Я узнал его.
Полицейские обменялись рукопожатиями. Из маленького салона, выходившего в холл, слышались рыданья, стоны, какой-то неразборчивый шепот.
- Как он это сделал? - спросил Мегрэ.
- Девушка, что живет с ним, заявляет, будто он, очень спокойный, стоял у окна. Она одевалась. Он, посвистывая, смотрел на нее. Он перестал свистеть и сказал ей, что у нее хорошенькие ножки, но слишком худые икры. Потом опять принялся насвистывать. И вдруг свист прекратился. Ее встревожило какое-то ощущение пустоты. Его в комнате не было!
- Ясно. Он никого не ранил, падая на тротуар?
- Нет. Смерть наступила мгновенно. Перелом позвоночника в двух местах.
Он открыл дверь салона, увидел лежащее на полу тело, прикрытое снятым с кровати одеялом.
Селина, безжизненно сидящая в кресле, безостановочно всхлипывала, а полная женщина, хозяйка отеля или служанка, утешала ее.
Мегрэ не поднял одеяла и даже не подошел к Селине.
Постепенно толпа на улице Пигаль рассеялась.
Мегрэ неторопливо поднимался по лестнице в доме на площади Вогезов, и по мере того, как он приближался к третьему этажу, его настроение портилось.
Дверь в комнату старой Матильды была приоткрыта.
Старуха, без сомнения, его подстерегала. Но он, пожав плечами, потянул шнурок, висевший перед дверью Мартенов.
Во рту он держал трубку. Он хотел было спрятать ее в карман, но, снова пожав плечами, передумал.
Из-за двери слышался звон пузырьков, смутный шепот. Голоса двух мужчин приближались к двери, и наконец она открылась.
"Хорошо, доктор... Да, доктор... Спасибо, доктор".
Совершенно подавленного Мартена, до сих пор не успевшего умыться, Мегрэ, как и утром, нашел в том же жалком виде.
- А, это вы... - сказал он.
Врач пошел к лестнице, а Мартен впустил комиссара, робко взглянув в сторону спальни...
- Ей стало хуже?
- Неизвестно. Доктор не сказал ничего определенного. Вечером он снова зайдет.
Он взял с радиоприемника рецепт, уставился на него пустыми глазами.
- Мне даже некого с ней оставить, чтобы сходить в аптеку!
- Что все-таки с ней случилось?
- То же, что и ночью, только приступ был гораздо сильнее. Она начала дрожать, бормотать что-то невнятное. Я послал за доктором.
- Она бредит?
- Я же сказал вам: нельзя понять, о чем она говорит.
Нужен лед и резиновый пакет, чтобы сделать ей холодный компресс.
- Если хотите, я могу побыть здесь, пока вы сходите в аптеку.
Мартен хотел было отказаться от этого предложения, но потом согласился. Он натянул пальто и ушел, трагический и нелепый, однако тут же вернулся, потому что забыл взять деньги.
Стремясь остаться в квартире, Мегрэ не преследовал никакой цели. Он ничем не поинтересовался, не открыл ни одного ящика, даже не взглянул на кучу писем, лежавших на столе.
Он слышал неровное дыхание больной; она изредка протяжно стонала, что-то бормотала.
Вернувшись, Мартен застал Мегрэ на прежнем месте. Мегрэ помог ему расколоть лед и уложить его в пузырь из красной резины.
- К вам действительно никто не заходил сегодня утром?
- Никто...
- У меня для вас несколько новостей. Обнаружено завещание Куше. Треть своего состояния он оставляет вашей жене.
- Неужели?
Мартен был потрясен этим известием.
- Да, треть своего состояния! Вероятно, получить деньги будет непросто. Его вторая жена, разумеется, станет протестовать. Ведь и она получает только треть.
Остальное достанется другой женщине, последней любовнице Куше, некоей Нине. Другая новость похуже. Речь идет о вашем пасынке. Сегодня утром он покончил с собой, выбросившись из окна отеля на улице Пигаль.
При этих словах Мартен встрепенулся, с ненавистью взглянул на комиссара и закричал:
- Что вы тут болтаете! Вы хотите, чтобы и я с ума сошел? Признайтесь, что все это уловка, чтобы заставить меня разговориться!
- Потише! Ваша жена...
- Мне все равно! Вы лжете! Этого быть не может!
Его лицо исказилось, губы дрожали, он бессмысленно размахивал руками.
- Уверяю вас, - твердо сказал Мегрэ, - обе эти новости - чистая правда.
- Но почему же он так поступил? От всего этого действительно с ума сойдешь. Кстати, так все и происходит! Моя жена сходит с ума! Вы ведь ее видели.
Если так будет продолжаться, я тоже помешаюсь.
Глаза его бегали, он потерял всякий контроль над собой.
- Сын ее выбрасывается из окна. А завещание...
Лицо его сморщилось, и вдруг он впал в трагикомическую, отвратительную истерику со слезами.
- Успокойтесь, прошу вас.
- Всю жизнь... Тридцать два года... Каждый день...
В девять утра... Без единого замечания начальства...
И все ради...
- Успокойтесь же! Подумайте, что вас может услышать жена, а она тяжело больна.
- А я? По-вашему, я здоров? Вы думаете, что я долго смогу выносить такую жизнь?
- Но вы же здесь ни при чем? Речь идет только о вашем пасынке. Вы не несете ответственности.
