Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
–Извините, мне нужно ехать,– сказал Норов.– Вы берете деньги?
–Как я, по-вашему, могу взять деньги, если это подарок брата?! За кого вы меня принимаете? Я попробую ее починить.
–Желаю успеха, – сказал Норов, садясь в машину.
* * *
Сережу регулярно посылали в командировки, чаще всего в Москву. Как-то, вернувшись, он мимоходом упомянул о том, что виделся с Татьяной.
–Неужели случайно встретились? – удивился Норов.– В Москве такое возможно?!
–Ну, не совсем, – признался Сережа, чуть краснее. – Я к ней заехал…
–Зачем?
–Ну, мне хотелось с ней поговорить…
–О чем?!
–Все-таки мы были женаты… Я позвонил ей заранее, она согласилась. Можно сказать, мы остались друзьями, разве это плохо? Я даже у нее ночевал.
–У Татьяны?!
–Ну, да, – подтвердил Сережа, краснея еще больше.– Понимаешь, она живет недалеко от метро, оттуда очень удобно добираться до моей работы…
–А как же ее турок?!
Вопрос был бестактным, но Норов не смог удержаться.
Сережа отвел глаза.
–Его не было в Москве… Он обычно предупреждает ее о своих приездах. Но у нас с ней ничего не было, ты не думай,… – поспешно прибавил он.
Норов ничего не понимал. Заявиться к бывшей жене, в квартиру, где она живет с любовником, ради которого она тебя бросила?!… И не для того, чтобы все там разнести к чертовой матери и вышвырнуть наглеца с балкона, а чтобы тайком от него провести там пару дней в качестве постояльца?!.. Пить с ней чай на кухне из его бокала, видеть в шкафу его халат, его бритву в ванной, надевать его домашние тапочки, сидеть на раскладном диване, на котором он, пыхтя, регулярно жарит твою бывшую жену, которую ты все еще любишь?!…
Да уж лучше отрубить себе руку, чем вынести такое унижение!
* * *
Норов завел двигатель, когда старый еврей, стоя перед его машиной, вновь замахал рукой.
–Постойте! – крикнул он.
–Господи, ну что на сей раз? – с досадой спросил Норов, выбираясь из машины.– Вы передумали насчет денег?
–Нет, я хочу знать: почему вы ничего не купили?
–Простите?
–Вы пришли в магазин, устроили там драку, но ничего не купили!
–Ну… скажем, я вдруг расхотел…
–Почему? – не отставал старик.
–Вы не поймете.
–Пойму!
–Если бы я что-то купил, получилось бы, что я дрался, чтобы пролезть самому.
–А из-за чего вы дрались?
–Я не хотел драться и вообще в это вмешиваться…
–Но вы вмешались!.. Зачем?
–Это было стихийным выражением моего отношения к происходившему.
–Но там не происходило ничего особенно, – рассудительно возразил старик.– Обычная вещь. Люди запаниковали, каждый в таком случае думает о себе…
–Мне это не нравится.
–Вы очень странный молодой человек! – повторил старик.– И знаете, что? В молодости я был таким, как вы!!
Норов, которому тот уже надоел со своими вопросами, уставился на него с веселым недоумением. Старенький еврей подбоченился и с вызовом выкатил впалую грудь.
–Я был отчаянный! – подтвердил он с самодовольством и помахал в воздухе сломанной палкой.– Да! Вот так! И знаете что еще? Меня очень любили женщины!
И он горделиво покосился на Анну.
–Думаю, они от вас с ума сходили,– с улыбкой сказала она.
–О, да! – подтвердил он.– Еще как!
* * *
Рыхлое горбачевское правление сменилось хмельным и угарным ельцинским лихолетьем. Промышленность разваливалась, производства закрывались, социальные институты умирали. Экономика крошилась, как трухлявый пень: инфляция стремительно росла, население нищало и опускалось. В отсутствие денег страна вынужденно переходила на бартер; часы, по тогдашней поговорке, менялись на трусы, шило – на мыло; этим занимались и огромные предприятия, и частные люди.
У подземных переходов стояли старухи, продававшие вязаные варежки, носки, водку; на каждой остановке располагался мини-рынок. Прямо на земле, на расстеленных тряпках, а то и просто на мятой газете лежали товары: гвозди, шурупы, краны для умывальников, унитазы, старые книжки, веники, ношеная обувь, одежда, – все подряд. Мимо грохотали трамваи, проезжали, подпрыгивая на ухабах, вонючие грузовики, тянулись неказистые отечественные «жигули», и вдруг проносились величественные лимузины, обдавая вековой русской грязью жалких продавцов и их скудный скарб.
Россия, еще вчера горделиво кричавшая на весь мир о своих грандиозных научных достижениях, грозившая кулаком Америке, вдруг втянула голову в плечи, на глазах скукожилась, завшивела. Из великой страны она превратилась в сплошной блошиный рынок. Она уже не пугала Запад военной мощью, а униженно выпрашивала у него подачки кредитов. Кредиты Запад давал скупо, зато оказывал бывшей сверхдержаве гуманитарную помощь – высылал продукты питания. И кредиты, и помощь тут же по-русски бесстыдно разворовывались.
Но среди всеобщего упадка и разорения тут и там, как из-под земли, возникали миллионеры. Никто не знал, кто они и откуда, коммерсанты или просто аферисты, когда и каким образом успели сколотить свои огромные состояния. Они швыряли деньгами, скупали предметы роскоши, ездили с вооруженной охраной, открыто содержали гаремы. На них смотрели с восхищением, им завидовали. Девушки состязались на конкурсах красоты, чтобы стать их любовницами. Банды, расплодившиеся, как сорняки на огороде, убивали друг друга за право их обирать.
Среди самых богатых людей Саратова были Мураховские – отец и сын. Они ловко приватизировали все лучшие предприятия, входившие в трест Мураховского-старшего, и сделались законными собственниками огромного имущества: производственных и строительных баз, домов отдыха, техники, сотен гектаров земли. Из черных начальственных «волг» они пересели на черные «мерседесы».
Норов по-прежнему работал в газете, разоблачая в своих статьях сращивание государства и бизнеса, непомерную коррупцию, аферы и махинации, творившиеся повсюду. В Саратове он уже был знаменитостью, его материалов ждали, некоторые из них перепечатывались в Москве. Его приглашали на телевидение.
Он часто получал угрозы и по телефону, и по почте, но не обращал на них внимания. И в охране, и среди бандитов было много боксеров – его бывших знакомых. Неофициально они сливали ему информацию, и он полагал, что в случае серьезной угрозы они его предупредят. Леньку и его отца он, впрочем, не трогал, все-таки друг.
Изредка они с Ленькой встречались. На будущее страны и на свои собственные перспективы они смотрели по-разному. Норов верил, что Россия встает на европейский путь развития, что свобода слова помогает демократии и социальной справедливости, и что он, Норов, делает важное и нужное дело. Ленька не утруждал себя подобными размышлениями; он был прагматиком до мозга костей.
–Брось ты эту политику! – твердил он Норову. – Прибьют еще за нее ненароком. Бабки надо зарабатывать, а не херней заниматься! Пойдем ко мне!
–Скоро таких, как ты, начнут сажать,– насмешливо
