Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
Норов знал, что такую тушу не пробьешь, но все-таки въехал цыгану прямым и боковым. Он оба раза попал по подбородку, однако голова у цыгана была как у бегемота; она лишь мотнулась туда и сюда, но цыган устоял. Он сплюнул кровь, коротко сипло выругался, сгреб Норова в охапку, крепко тряхнул, схватил за шею и начал душить.
Норову показалось, что его горло сдавили железными клещами, в глазах потемнело, он задохнулся. Он пнул цыгана носком в голень и вслепую боднул затылком. На этот раз он попал удачнее. Цыган пошатнулся и выпустил Норова. Дожидаться, пока он придет себя, Норов не стал. Коротко прыгнув вперед, он резко ударил цыгана головой в лицо, как футболист по мячу. Ему показалось, что у цыгана хрустнула кость носа. Тот крякнул и грузно осел на пол.
Привалившись спиной к стене, запрокинув голову, он сидел, закатив глаза, не шевелясь, огромным бесформенным мешком. Его нос и губы были разбиты, по подбородку обильно текла кровь.
В толпе раздались возгласы. Она раздалась, оставляя вокруг Норова и цыгана свободное пространство.
* * *
Желание родить ребенка своеобразно переплелось в голове Ланы с идеей взять к себе Никиту, – видимо, она вошла в роль любящей жены и матери большого семейства. Она все чаще заговаривала на эту тему с Норовым. Он просил ее подождать, но ждать Лана не хотела: Никите уже исполнилось семь лет, осенью ему предстояло идти в школу, и Лана торопилась все устроить до сентября. Потеряв терпение, Норов напрямую высказал ей, что семейную жизнь с ней и двумя детьми он не представляет.
Лана страшно обиделась, последовали слезы и драматические сцены.
–Как ты можешь так со мной поступать? – жалобно восклицала она.– Ведь я так люблю тебя! Нет ничего, чего я бы не сделала ради тебя! А ты… Тебе наплевать на меня!… Ты просто топчешь меня!… Что я вообще видела в своей жизни, кроме страданий? Я думала, у нас с тобой будет иначе!
Подобные упреки раздражали Норова своей несправедливостью.
–По-твоему, в твоей поломанной жизни виноват именно я?
–А кто еще?
–В том, что ты выбирала не тех мужчин?
–У меня не было никого, кроме тебя!
–Вот это – новость!
–Это – правда! Чистая правда! Потому что я любила только тебя, а все остальные – не в счет! А ты меня выгоняешь!
–Куда я тебя выгоняю?! Что ты выдумываешь?!
–На улицу!
Разумеется, он и не думал ее выгонять, но она так вошла в роль, что однажды, вся в слезах, собрала вещи и действительно ушла. Поначалу он пытался ее удержать, но потом махнул рукой и отпустил. Зная театральность ее натуры, он не верил, что она уходит навсегда. Через пару недель она действительно вернулась и сказала, что не может без него жить. Они помирились, провели романтический вечер со свечами и шампанским. По правде сказать, он легко обошелся бы без того и другого, но Лане хотелось непременно с шампанским и свечами.
У них была нежная близость, а ночью Лана призналась, что изменила ему от обиды с одним из своих бывших любовников. Норова будто ошпарили кипятком, он нагишом выскочил из постели. Подобного поступка он никак не ожидал от нее, ведь она столько твердила ему о своей любви!
–Как же так?! – метался он по комнате, задыхаясь от боли и возмущения он.– Как ты могла?!
–Я не знаю, – всхлипывала Лана.– Так получилось…
Он потребовал, чтобы она рассказала ему всю правду об измене. Лана, потупившись, глотая слезы, начала сбивчивое признание. Он слушал ее в жару ревности, чувствуя, как в висках стучит кровь, и вдруг страстное желание проснулось в нем; он жадно набросился на нее; допрос продолжался прямо в постели. Целуя ее, обнимая и лаская, он спрашивал о том, о чем нельзя спрашивать, и Лана своим детским трогательным голоском шептала ему в ухо бесстыдные подробности того, что с ней делал другой мужчина. Норову казалось, что он сейчас не выдержит, что сердце у него разорвется; он никогда еще не испытывал такого мучительного, такого острого наслаждения. За одной близостью тут же последовала другая и под утро – еще одна.
Эта сладострастная пытка продолжилась на следующий день, и на следующий. Норова охватила какая-то лихорадка, он был не в себе. Вновь и вновь он расспрашивал ее в интимные минуты об измене и о ее близости с другими мужчинами. Под ее прерывающийся шепот он представлял, как ее брали другие; как она отдавалась им. Это было ужасно больно и вместе – нестерпимо сладко. Лана, видя, в какое состояние приводят его ее рассказы, перестала противиться, и каждый раз в постели шептала ему на ухо все новые истории, одна откровеннее и бесстыднее другой.
В этой горячке Норов провел целый месяц. Он появлялся на работе лишь на короткое время и, ссылаясь на нездоровье, спешил домой, к Лане. Он будто снова провалился в запой; не мог думать ни о чем, кроме близости с Ланой, допросов и ее откровений.
Но тут Лана, видя его зависимость от нее, опять заговорила о своих семейных планах: о ребенке и о том, чтобы взять к себе Никиту, причем, словно это было делом решенным. Норов почувствовал себя так, будто его, пьяного, заснувшего на вокзале, грубо растолкали менты. Не говоря ни слова, он принялся собирать свои вещи.
Лана, умевшая мгновенно менять роли, театрально упала на колени, цепляясь за него, умоляя остаться. Она клялась, что никогда никого не любила, кроме него, что готова ради него на все, что он может делать с ней, что угодно, даже бить, только пусть не бросает ее, пусть останется. Он понимал, что она – актриса, но он любил в ней актрису, с ее эмоциональностью, переменчивостью и даже лживостью. И он остался.
Через неделю она вновь как бы ненароком упомянула о ребенке, он разозлился, ответил категорическим отказом, и она в слезах уехала, но потом, тоже в слезах, вернулась. Эта история, с ее уходами и возвращениями, продолжалась еще месяца три, пока в один прекрасный день Лана не объявила ему, что она беременна и обязательно будет рожать, вне зависимости от того, женится он на ней или нет.
Норов пытался отговорить ее, но напрасно. Она повторяла, что ей от него ничего не нужно, ни помощи, ни
