Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
Французы под его бешеным натиском пятились.
* * *
Первые трещинки в отношениях Норова и Ланы побежали через год их совместной жизни. Кружиться в богемном водовороте Лана могла круглосуточно. Она любила эти веселые ночи в творческих компаниях, с дешевым вином, марихуаной, приглушенной музыкой, чтением стихов и бесконечными увлеченными разговорами о смысле жизни и искусства, в которых некие потаенные смыслы значили больше слов.
Она просыпалась не раньше полудня, на работу отправлялась к двум часам, а то и позже. В отличие от нее, Норов по-прежнему не притрагивался к спиртному, бессонные ночи его утомляли. Он с детства привык вставать рано, не высыпался и уставал. Утром Лана оставалась в постели, а Норов, клюя носом, ехал в газету на планерку. Опаздывать было нельзя, ответственный секретарь этого не любил.
Рабочий день у обоих был ненормированным, однако Лана заканчивала гораздо позже, Норову приходилось ее дожидаться. Даже в свободные от светских мероприятий дни они ложились далеко за полночь. Кроме двух законных браков у Ланы до Норова случались и кратковременные романы; на вечеринках нередко обнаруживался кто-нибудь, знавший ее ближе, чем хотелось бы Норову. Он старался вести себя как ни в чем не бывало, но это ему не всегда удавалось.
Однажды на дне рождения смазливый актер ТЮЗа, перепив, полез к Норову с откровениями относительно их с Ланой давнишнего романа. Это закончилось разбитой физиономией и неприятным объяснением с хозяевами дома.
Как-то весной, теплой ночью, они пешком возвращались к себе по темной улице в фонарях.
–Ты хочешь ребенка? – вдруг спросила Лана Норова.
Вопрос застиг его врасплох. Он задумался.
–Пожалуй, нет, – ответил он наконец.
–Почему?
–Сам не знаю, – признался он.– Наверное, рано. Побаиваюсь.
–А я хочу! Хочу ребенка! От тебя! Прямо ужасно!
Норов промолчал. Он знал, что Лане часто приходили в голову сумасбродные идеи; о большинстве из них она быстро забывала. Он надеялся, что так случится и на этот раз. Но он ошибался. Должно быть, браки Сережи и Леньки, последовавшие один за другим, вновь пробудили в ней надежду на собственное семейное счастье, не угасавшую, несмотря на опыт двух неудачных замужеств. К тому же она приближалась к тридцати, – возрасту, когда даже самым богемным женщинам уже хочется определенности.
Вскоре она вновь заговорила о ребенке. На сей раз Норов возражал ей твердо. Во-первых, денег на ребенка у них не было, Норов знал это совершенно точно, потому что зарабатывал их именно он, тогда как Лана все больше тратила. Они и вдвоем-то еле сводили концы с концами. Во-вторых, он вырос без отца; его мать целыми днями пропадала на работе, настоящей родительской заботы он не знал. Он был убежден, что дети должны расти в полноценных, любящих семьях, о чем и сказал Лане.
–Кто нам мешает пожениться? – живо возразила она. – Мы живем вместе уже почти два года! – Она, по своему обыкновению, преувеличивала. – А что? Найдем квартиру побольше, двухкомнатную или даже «трешку», родим маленького, возьмем к себе Никиту.
Никитой звали ее сына.
–Чем мы будем платить за квартиру побольше?
–Мы попросим у моих родителей, они дадут.
–Но я не хочу одалживаться у твоих родителей!
–Разве ты не хочешь жениться на мне?! – в ее голосе задрожали слезы.
Норов обнял ее.
–Я хочу. Дело не в этом…
–А в чем? – спросила она своим трогательным детским голоском.
Он не знал, как ей объяснить. Женитьба не решала проблемы. В число разнообразных талантов Ланы хозяйственные навыки не входили. Лана очень похоже изображала кошку: показывала, как кошка ходит, садится, обернувшись хвостом, вылизывает лапы. Она и сама со своими зелеными глазами и вкрадчивыми манерами была похожа на кошку. Но кошачьей чистоплотностью она не отличалась.
Полы она мыла только после многократных напоминаний, вещи вечно оставались разбросанными, а посуда, если за нее не принимался Норов, могла сутками лежать в мойке грязной. Пару раз к ним в квартиру заселялись мелкие рыжие тараканы, и Норов с ними воевал, заделывая щели и посыпая углы ядовитыми порошками.
К домашним делам она вообще питала неодолимое отвращение. Со стиркой она еще кое-как справлялась, благодаря купленной Норовым стиральной машине, но гладить отказывалась, уверяя, что от горячего утюга она задыхается. Свои вещи Норов гладил самостоятельно, а иногда, не выдержав вида мятых платьев и юбок Ланы, ворча, принимался и за них. Его, с детства приученного к порядку и соблюдению гигиены, неряшливость и небрежность Ланы раздражали. Он выговаривал ей, но она, не придававшая быту никакого значения, искренне считала его упреки придирками, огорчалась и плакала.
Никита рос сложным мальчиком, избалованным родителями Ланы. Брать его к себе в подобных условиях да еще обзаводиться собственным ребенком Норов считал невозможным.
–Давай все-таки немного подождем! – мягко сказал он.
–Я уже больше не могу ждать! – жалобно всхлипнула Лана.– Я так люблю тебя!
* * *
Толпа, отчасти напуганная Норовым, отчасти урезоненная им, начала медленно разделяться. Почувствовав, что дело идет на лад, Норов оглянулся, ища глазами Анну, и тут кто-то внезапно пихнул его, грубо и сильно. Рослый, пузатый здоровяк в красной бейсболке пробирался сквозь толпу, бесцеремонно расталкивая всех локтями и плечами.
Норов встречал его и раньше, это был местный цыган. Обычно он приезжал в супермаркет в компании двух-трех соотечественников, таких же грузных и неотесанных чурбанов, как он сам, только пониже ростом. От французов цыгане отличались не только смуглой кожей, но и особенным, вульгарным выговором, обилием золотых украшений, и тем, что всегда платили наличными. Их толстые, крикливые немолодые жены наряжались пестро и носили не длинные юбки, как в кино, а короткие, вызывающие. Когда они сидели в кафе, юбки на их дряблых жирных бедрах высоко задирались, открывая то, на что смотреть совсем не хотелось.
С этим цыганом Норов в обычное время иногда здоровался, и тот отвечал. Однако сейчас, в запале, цыган его не узнал, даже не глянул в его сторону. Должно быть, он только что прибыл и торопился прорваться к заветным прилавкам. Его неповоротливая жена, страдавшая одышкой, едва поспевала за ним.
Потеряв равновесие от цыганского толчка, Норов почти упал на старенького низенького еврея с седыми волосами, в видавшей виды куртке. Его худые щеки были покрыты седой щетиной.
–Attention! – сердито крикнул старик, потрясая увесистой деревянной клюшкой.
Норов молча вырвал у него из руки палку и изо всех сил треснул металлическим
