Лариса Светличная - Царевна вечной мерзлоты
Видимо, я прокричала это, потому что все, кто находился возле дома, ко мне повернулись. Старички бросили домино, мамаши — детей, мужики — наблюдение за пожаром. Повернулись, и стали на меня смотреть. И почувствовала я себя неуютно, как героиня ужастика, которая зомбей ночью на кладбище повстречала.
Но сейчас не ночь, здесь не кладбище, а вокруг — не зомби, а честные граждане моей родины. Вместе справимся с любой напастью, выстоим и отстроим заново.
— Я могу оказать первую помощь раненому! Я курсы медсестер окончила! — кинулась я к лежащему у дома мужчине.
И тут я поняла, что мне здесь не рады.
В едином порыве перед врагом погорельцы сплотились, и заслонили от меня умирающего.
У них, наверное, шок. Массовый психоз. От горя. Сейчас я им объясню, они поймут.
— Пустите меня! Я ему помогу! Вызовите пожарных, скорую!
— Уберите отсюда блаженную! — пробасил какой-то дед, мужчины послушались, и оттащили меня подальше.
— Да вы что делаете! — извивалась я в чьих-то руках. — У вас пожар! Горит!
— Видим, не слепые, — отвечали мне трое мужчин, которые меня держали. — Пускай себе горит!
Остальные толпились ближе к лежащему у дома мужчине.
— Что вы делаете?! — орала я. — Он умереть может!
— Скорее бы! — с надеждой выдохнули все.
— Так нельзя! Я должна ему помочь!
— Держите врачиху крепче!
Я всего лишь курсы медсестер окончила, потому что родители настояли. Вообще не люблю медицину, и врачей боюсь. Но я могу сейчас что-то сделать до приезда скорой помощи. Или хотя бы попытаюсь. Если меня отпустят эти психи.
— Пустите меня!
— Не уймется никак…, - расстроились все трое, которые меня держали.
А дальше началось то, во что бы я ни за что не поверила, если бы сама не участвовала. Разговор стоил того, чтобы о нем помнить.
— Посмотрите, помер, или нет? — спрашивали те, которые меня держали.
— Жив. Держите врачиху, не отпускайте! А то, не приведи Господь, вылечит! — отвечали те, которые дежурили возле обгоревшего мужчины.
— Держим, держим! Ну, так что, помер?
— Никак!
— Что вы там стоите? Быстрее надо!
— Не помирает! Ждем. А вы держите ее, она ж кусается!
Кусаться я сразу передумала, потому что мужики твердые, а зубы жалко, другие больше не вырастут. Если сломаю, не вырастут, и если выбью, тоже не вырастут.
— Когда же он помрет?! Вроде помер? Нет, шевелится еще. Гляди, глаза открыл! Закрыл. Дышит?
Я все так же трепыхалась в сильных руках, а погорельцы все так же дожидались смерти мужчины.
Наконец смотрители провозгласили:
— Все! Умер! Не дышит! Не шевелится!
— Точно умер? — обрадовались все, включая мамаш и грудных детей. — Вы там проверьте! Вдруг живой, не приведи бог…
— Да, умер, умер! Отпускайте врачиху.
От меня отошли. Пошли фотографировать труп, радоваться, пожимать друг другу руки. Стали активно вызывать пожарных и скорую помощь. Вслух произносили благодарности: кто-то крестился, вперив очи в небо, кто-то расстелил коврик для молитвы.
— Ну, друзья мои! Дорогие соседи! Радость у нас! Больше не будет этот алкаш запойный наш дом поджигать по пьяни! — пробасил дедок. — Завтра несите съестное во двор, у кого что есть! Поминки устроим по новопреставленному Мирону!
Ну что ж мне так не везет! Когда меня отпустили, я догадалась взглянуть на табличку с адресом на углу дома. Кто б сомневался — нужный мне адрес. И я не думаю, что здесь в каждом подъезде по нескольку Миронов обитают. Этот был один-единственный, и тот помер на моих глазах. Ну, все, дорогие очевидцы, соседи, или кем вы там доводитесь покойному. Я злая. Очень злая. Имею право злиться, потому как считаю, что права, а они все — нет. Если этому Мирону была судьба помереть — и так бы помер, если честно, то помер бы, и я бы ничем не помогла, но специально стоять и дожидаться пока умрет… Не надо так поступать.
— Дедушка, сколько вам лет? — зло поинтересовалась я, подходя к дедуле, который выглядел главным и говорил басом, как певец в опере.
— С днем рождения хочешь поздравить? — ответил довольный дед.
— Нет, соображаю, попадете ли вы по возрасту под амнистию.
— Чего?
— Мы с приятелем приехали поговорить с Мироном, — не моргнув глазом, врала я. — Вот только приятель мой пожара испугался и близко не подошел. Остался вот там, возле того дома из кустов снимать. Так что когда полиция заинтересуется, отчего умер Мирон, то предоставит видео. Пусть компетентные органы сами решают, кто виноват и что делать.
— Ты, малявка мне, что, угрожаешь?
— Нет. Зачем? Просто довожу до сведения.
— Мужики, ну-ка сбегайте к тем кустам и тащите сюда, кто там сидит! — громко приказал дед.
— Да-да, — подхватила я, — сбегайте. Мой приятель быстрее вас бегает, и раньше начал. Думаете, он там сидит и вас ждет? Наивные.
Мужики никуда не побежали, на мое наглое вранье все купились, и теперь думали, что предпринять. Дед решил бить на жалость. Меня оттеснили в дальний угол детской площадки, чтобы я не мешала подъехавшим пожарным, скорой и полиции.
— Девушка, сама подумай, что мне делать в тюрьме в мои восемьдесят пять лет? Мне, может, жить осталось два понедельника! Я ж честный человек, всю жизнь отработал на заводе! И мужики у нас в доме тоже работяги! За что ж нас всех в тюрьму?
— За Мирона? — предположила я.
— Не заслужил он, чтобы соседей за него в тюрьму сажали! — большими глазами смотрел на меня дед. — Знаешь, сколько раз он дом поджигал? Не знаешь? И мы не знаем, со счету сбились! А у нас тут бабы, дети малые, двое неходячих инвалидов! Пока не научились быстро с вещами выходить, плохо совсем было! Первый раз он нас зимой поджег в мороз минус тридцать! Моей бабке со страху с сердцем плохо стало! Ты думаешь, мы не просили его не курить по пьяни? И просили, и умоляли, и всем домом ему на лечение и кодирование скидывались! Бесполезно. Этот гад регулярно в запой уходил и поджигал. И что прикажешь делать? Он на втором этаже живет, если по лестнице не выскочит, то из окна вываливается, здесь не высоко. Скорую мы ему каждый раз вызываем. Он отлежится в больнице и все по новой. А сегодня он бы все равно помер, ничего бы ты не сделала.
— Но попыталась бы, а вы не дали.
— Заем тебе этот Мирон? У него кроме бутылки друзей не было!
— Он мне не друг, я его профессиональной деятельностью интересуюсь.
— Гробы что ли из Магадана?
— Точно!
— Вот еще кошмар на наш дом! Он же эти гробы все время здесь таскал!
— Подробнее можно?
— Не знаю. У собачницы надо спросить.
— У кого?
— Тетка одна из третьего подъезда. Собак со всей округи к себе домой тащит. Не слышишь разве, как они воют?
Я, если честно, не слышала. Но на пожаре как-то не до собак.
— Пожалей ты нас, горемычных! — давил на мое сознание дед. — Не дом, а ужас! Один сосед поджигает, другая соседка в квартире устроила собачий питомник. Эти собаки все лишайные, мой правнук какую-то заразу от них подхватил! Да еще ты тюрьмой грозишься!
— Не грожу я! Просто хотела с Мироном поговорить насчет перевозки гроба из Магадана в Москву. Мне его знакомые посоветовали, сказали, очень ответственная у него фирма.
— Врут!
— Откуда же мне было знать? Я пришла, а тут пожар…
— Ищи теперь другую фирму. А то, что друг твой снял, сотри.
— Ладно, только дайте мне ваш телефон, и к соседке этой отведите.
— Пошли!
К крайнему подъезду мы пробрались из-за угла, через густые кусты, которые закрывали окна первого этажа. Лай и вой собак я услышала. Собаки голосили зло, жалобно, раздраженно, а самое главное — громко. Все приехавшие службы занимались пожаром и трупом, нас в кустах не заметили, и мы вошли в дом. Запах чувствовался сразу. Здесь бы хлоркой помыть все от пола до потолка. Собаки выли за одной из дверей на первом этаже.
— Жаль, что Мирон не в этом подъезде жил, — начал горевать дед, оба мужика закивали, видимо, уже не раз обсуждали эту тему. — Поджег бы и себя, и этот притон с собаками заодно! А так, когда эту дуру-собачницу отсюда выгонят? Никогда! Уж куда мы только ни жаловались, ничего с ней поделать не могут! Развела собак в квартире!
— Она животных любит? — спросила я, зажимая нос. А поскольку когда-то серьезно занималась плаваньем, то задержать дыхание на две-три минуты для меня не проблема. Не тренировалась давно, но здесь такая вонь, что дышать не надо.
— Лучше бы она людей любила! Своих соседей! Собаки из квартиры никуда не выходят, гадят там, вонь на весь дом! Она их не выпускает, говорит, разбегутся.
Ну, я тоже думаю, что разбегутся. Я бы точно убежала.
Дед стал тарабанить в дверь, а мужики с двух сторон караулили меня. Никто не отзывался, только собаки завыли пуще прежнего. Я стояла с зажатым носом.
— Я ее на улице не видел, когда все вышли, значит, она дома. Открывай, собачья душа! А то хуже будет! Перебьем сейчас твоих шавок.
