Сергей Кузнецов - Гроб Хрустальный. Версия 2. 0

Посвящается Саше, Диме, Сереже и всем остальным моим одноклассникам

Перед ним, во мгле печальной,

Гроб качается хрустальный,

И в хрустальном гробе том

Спит царевна вечным сном.

Александр Пушкин.

Сказка о мертвой царевне

Наш мир - везде и нигде, но не там, где наши тела.

Джон Перри Барлоу.

Декларация независимости киберпространства

"Гроб хрустальный" - второй том детективной трилогии о девяностых, как раз между "Семью лепестками" и "Сереньким волчком". Появление "исправленного и дополненного" издания первой книги ("Семь лепестков: второй приход") потребовало изменений и в этом романе. Впрочем, в отличие от "Второго прихода", "Версия 2.0" не столь радикально отличается от первоначального варианта. Предоставлю читателю, знакомому с трансмутациями "Семи лепестков" до самого конца гадать, поменял ли я на этот раз убийцу.

Описанные в романе события вымышлены, хоть я и пользовался историями, которые в разное время происходили со мной, а также с людьми знакомыми и незнакомыми. Тем не менее, сходство или совпадение имен, фамилий и фактов биографий случайно и не должно считаться указанием на того или иного реального человека. В особенности это относится к моим одноклассникам, уверявшим меня после выхода первого издания, что "в нашей школе все было совсем не так". Спасибо, я знаю. Слава богу, это не мемуары.

Я также несколько отошел от реальной хронологии и датировал летом 1996 года ряд событий, случившихся немного раньше или позже. Надеюсь, заинтересованные лица не будут в обиде за вольности в обращении с реальными фактами. Пусть все эти люди не забывают, что я их очень люблю.

Для удобства читателя я привожу всю переписку и онлайновые разговоры в нормальном виде, а не латиницей, kak ono chasto byvalo v 1996 godu.

В двадцать второй главе цитируется песня "Память котят и утят" группы "Соломенные еноты".

Я считаю своим радостным долгом поблагодарить мою жену, Екатерину Кадиеву - первого читателя и редактора. Без нее эта книга никогда не была бы написана. Также я рад выразить свою благодарность Настику Грызуновой за двойную блестящую редактуру, которая сделала этот текст намного лучше. Я также благодарен Ирине Бирюковой, Сесилии Вайсман, Мише Вербицкому, Александру Гаврилову, Денису Голосову, Линор Горалик, Кириллу Готовцеву, Кате Гофман, Владимиру (Диме) Ермилову, Елене Джагиновой, Дмитрию Коваленину, Юрию Кузнецову, Максиму Кузнецову, Гэри Марксу, Свете Мартынчик, Георгию Мхеидзе, Антону Носику, Юрию Сюганову, Борису Усову (Белокурову), Максиму Чайко, Ольге Чумичевой, Леониду Юзефовичу, Михаилу Якубову и всем тем, кто поддерживал меня в девяностые и другие годы.

1

На стене между третьим и четвертым этажом намалевано крупными печатными буквами: БУДУ ПАГИБАТЬ МАЛОДЫМ - и жирный восклицательный знак.

"Хоть бы писать без ошибок научились", - думала Ольга Васильевна, тяжело поднимаясь по лестнице. Лифт не работал - впрочем, первый раз за последние месяцы. Вот у Маши в доме каждую неделю поломка, а Маша ведь на три года старше, этой зимой юбилей отмечали, все восемьдесят. Кто бы мог подумать, что доживут до таких лет, когда познакомились на Московском фронте, молодые медсестры, двадцать с небольшим. Кто бы мог подумать - а вот, получилось, выжили, дожили до победы, дотянули до старости, хоть золотую свадьбу отмечай, больше полувека. Пятьдесят пять лет прошло с осени сорок первого, с молодости, с первой встречи.

Погибать молодым - что за дурацкая идея! Молодой хорошо жить, а умирать лучше старой, все видела, ничего нового не ждешь. То есть ничего хорошего. Новое - оно всегда случается. Взять хотя бы перестройку с гласностью. Кто б мог подумать еще лет пятнадцать назад! А ведь когда-то мечтала, что в старости не будет ни бедных, ни богатых, сплошной коммунизм - а получилось, что ни коммунизма, ни коммунистов, ни пенсии, зато бедных - сколько угодно, да и богатые встречаются.

Вот Илья, например. Три года назад всем жильцам коммуналки купил по двушке где-то в Митино, а сам въехал в 24-ю, прямо над Ольгой Васильевной. Что у него там творится - уму непостижимо! Люди шастают, музыка играет, дверь не заперта. Ольга Васильевна сама убедилась как-то раз: сил не было шум терпеть, поднялась, хотела позвонить, а звонка-то и нет, одни провода торчат. Постучала, но никто не услышал - не удивительно, при такой-то музыке. Ручку дернула, а дверь и открылась - прям как в сказке. Ольге Васильевне даже любопытно стало, что внутри - как все обставлено. А то, говорят, у этих новых русских золотые даже унитазы. Врут, наверное.

Действительно: ничего золотого Ольга Васильевна не увидела. Обычная прихожая, на вешалке - куртки и пальто. Обои те же, что были, когда она заходила к Марье Николаевне за солью, а пол, пожалуй, грязнее, чем раньше.

В прихожей три двери. Две закрыты, а из третьей бу?хала музыка и доносились голоса. Ольга Васильевна замешкалась, не зная, как быть, - идти дальше не хотелось. Мало ли что там у них, дело молодое, а она уж, слава богу, навидалась по телевизору, как они развлекаются. Водка, наркотики и этот самый, который теперь вместо любви. И в комнату не войдешь, и в передней стоять глупо.

К счастью, дверь открылась, и на Ольгу Васильевну глянул из комнаты светловолосый парень. Вынул изо рта беломорину, сунул в чью-то протянутую руку и, широко улыбнувшись, спросил:

– Вы к кому, бабушка?

Ольге Васильевне он понравился - говорил уважительно, папиросу убрал. Курил опять же не какое-нибудь "Мальборо", а свой, советский "Беломор", как и сама Ольга Васильевна, что бы ей врачи ни говорили. Сказала: Я соседка ваша, из 20 квартиры. Ночь уже, а вы шумите.

– А, - протянул парень и крикнул, обернувшись:

– Шаневич! Тут соседка пришла, иди разбирайся!

Шаневич - огромный мужчина с рыжей бородой, из-под расстегнутой на груди рубашки выбиваются волосы. Он-то и есть хозяин квартиры и, конечно, Ольга Васильевна не раз встречалась с ним в лифте. В жизни бы не подумала, что Шаневич - тот самый новый русский. Больно уж простецки всегда выглядит - обычный еврейский мальчик, на Розиного внука похож, разве что покрупнее будет. Впрочем, можно было догадаться: рожа разбойничья, взгляд пытливый, походка быстрая, с первого взгляда видно - шустрый. Чего-чего, а этого евреям не занимать, всегда вперед лезут. Взять хотя бы Яшку Шварцмана - тоже рыжий был, упокой Господь его душу.

Илья музыку велел выключить, перед Ольгой Васильевной извинился, пригласил заходите, если что, и даже до площадки проводил. С тех пор так и повелось: иногда сам звонил, предупреждал - мол, завтра вечером будет шумно, день рождения или еще какой праздник. Но после одиннадцати звук приглушали, вели себя тише. Все равно не уснуть, но ведь важно внимание. Ольга Васильевна всегда так считала.

Вот и сегодня - Илья сам зашел, еще утром, извинился, предупредил: вечером опять гости, у девушки одной день рождения. Ольга Васильевна удивлялась сначала, почему у них столько дней рождения, но Шаневич объяснил, что квартиру купил не для себя, а для бизнеса, у него там человек пятнадцать работают и живут, прямо как в коммуналке.

– В тесноте, - сказал он, - да не в обиде. И на работу, - пошутил, - ходить недалеко.

Ольга Васильевна еще спросила, что за бизнес такой, и Илья рассказал, но она поняла только, что про компьютеры, но не про торговлю, а про какую-то печать, вроде типографии.

Ну, типография так типография, ей-то что? Но сегодня молодежь припозднилась, время уж к двенадцати, а музыка все бу?хает, и ноги по потолку стучат. Выключила телевизор, который весь вечер призывал голосовать за Ельцина (не пойдет она голосовать за Ельцина, и за Зюганова не пойдет), ткнула окурок в пепельницу, глянула на себя в зеркало и пошла в прихожую. Как в воду глядела - не раздевалась, спать не ложилась, знала: допоздна гулять будут. Отперла дверь и услышала чьи-то быстрые шаги на лестнице: цок-цок-цок, кто-то наверх побежал. Видать, парочку спугнула. В старых домах хорошо целоваться на лестнице - места много, подоконники широкие. Еще до войны, когда только школу окончила, провожал ее домой Вадик Орлов, так, бывало, полчаса пройдет, пока до квартиры доберешься. А теперь даже где могила - неизвестно. Сгинул под Сталинградом в 43-м…

Она медленно начала подниматься и вдруг замерла. На лестничной площадке лежала белокурая девушка - лицом вниз, волосы намокли от крови, одна нога вытянута, другая согнута в колене, юбка, и без того короткая, задралась, видна резинка от чулка. Поднимаясь по лестнице мелкими шажками, Ольга Васильевна еще успела вспомнить, какие чулки - фильдеперсовые, на подвязках - носила когда-то сама. Перевела дыхание над телом, потом нагнулась, перевернула. Опыта не занимать - скольких в свое время вытянула. Чай, не все позабыла за полвека.