Последнее испытание - Туроу Скотт
– А Лепа не возмущало то, что результаты его работы присвоил себе Кирил?
– Именно это я и пытаюсь вам сказать. Он был в бешенстве, что вполне естественно. Но он страдал молча. – Иннис наклонилась к собеседнику, опираясь локтями на коктейльный столик – Стерн видел, что на Иннис нахлынула мощная волна эмоций, которые она с трудом сдерживает. – Наверное, нет в жизни ничего, что Леп Пафко ценил бы больше, чем добрые слова отца. Но ему никогда не удавалось их добиться. Я уверена, что, когда вокруг «Джи-Ливиа» поднялся ажиотаж, Леп надеялся, что его отец позволит ему услышать хоть немного аплодисментов в свой адрес. Но Кирил не был бы собой, если бы это допустил. Вот в такой ситуации оказался Леп в сентябре 2016 года. Его отец присвоил его открытие – а потом и его женщину.
– Против этого Леп тоже не протестовал?
– Понятия не имею. Я никогда не говорила с Лепом об Ольге. Все это он держал в себе. Но я сказала Кирилу, когда он начал к ней подкатывать: «Спросите вашу новую избранницу, какие у нее отношения с вашим сыном». Он, однако, не обратил на это никакого внимания и сказал: «Ну, значит, теперь она нашла себе мужчину получше». Можете себе представить? Вот это отец так отец.
Когда Стерн решил съездить к Иннис, он рискнул, рассчитывая, что неожиданность его визита заставит ее говорить. Он полагал, что Иннис, скорее всего, захочет, чтобы Стерн узнал, какое омерзительное дерьмо представляет собой его приятель Кирил Пафко. Какой бы извращенной ни была ее логика, какими бы глубокими ни были ее гнев и смятение, она испытывала необходимость продемонстрировать Стерну, что она – не единственный человек, который не сумел вовремя понять, какой Кирил подлец.
– В общем, в тот вечер, когда все это случилось… – говорит Иннис.
– Вы имеете в виду 15 сентября?
– Верно. Я увидела, что Леп сидит в кабинете отца.
– В какое время это произошло?
– Часов в семь.
– По-моему, в это время он должен был ехать в аэропорт.
– Багаж был у него с собой. На легком метро до аэропорта можно добраться за пятнадцать минут.
Представители обвинения в свое время не задались вопросом, почему Леп решил заехать домой, хотя это означало полчаса движения в противоположную сторону от аэропорта. Впрочем, Стерн и Марта тоже не обратили на это внимания.
– Он был просто убит, – продолжила Иннис. – Вообще-то он никогда не выглядел счастливым и радостным. Разве что Ольге иногда удавалось заставить его улыбнуться – когда ей казалось, что он этого заслужил. Но на этот раз, поверьте мне, он казался просто раздавленным. Трижды раздавленным. Когда я поинтересовалась, в чем дело, он сказал: «Мы напортачили с «Джи-Ливиа».
– А почему он находился в кабинете Кирила?
– По-видимому, он зашел туда с кодами раскрытия информации, чтобы сообщить Кирилу о докладе «Глоубал» по поводу хода тестирования. Он, наверное, хотел вместе с отцом проверить базу данных. А оказалось, что его отец свинтил куда-то, ничего никому не сказав, и не отвечает на телефонные звонки. Это означало, что он трахает где-то Ольгу. Прекрасный это был момент в жизни Лепа, верно?
Кажется, есть такая расхожая фраза – родителей не выбирают, подумал Стерн.
– В общем, он уже раскрыл информацию в базе данных к тому моменту, когда я застала его в кабинете отца, – говорит Иннис.
– Раскрыл? Леп?
– Данные были как раз на экране компьютера. Он их мне показал. Между прочим, это совершенно законно, когда речь идет о смертях пациентов в ходе клинических испытаний. Вот почему заказчик получает коды раскрытия. Но о таких случаях обязательно нужно докладывать. В любом случае, когда мы смотрели на монитор и видели перед собой данные о гибели пациентов – это был очень неприятный момент.
– Вы понимали, что это заблокирует ваш уход из компании?
– Это первая мысль, которая пришла мне в голову. Я подумала – все пропало. Я посвятила «ПТ» всю свою жизнь, и все мое будущее было связано с препаратом. А теперь получалось, что либо я остаюсь и вынужденно наблюдаю за тем, как Кирил развлекается с Ольгой, либо ухожу и живу как старая леди, которой приходится питаться одним только кошачьим кормом. И тогда я произнесла вслух: «К черту Кирила. Давай его сделаем». Я понятия не имела, как Леп отреагирует на мои слова, но не сомневалась, что он сыт по горло и окончательно дошел до ручки. Мы с ним все продумали. Это была моя идея – чтобы Леп позвонил Венди Хох и представился Кирилом.
Стерн хмурится.
– Я думал об этом, – говорит он. – Но я был уверен, что Леп при желании мог придумать более умные способы изменить результаты тестирования в базе данных – такие, которые ввели бы в заблуждение техников, контролирующих вопросы безопасности, и удовлетворили бы Венди Хох.
Иннис тихонько смеется.
– Ну естественно. Но мы должны были сделать что-то в духе Кирила. В подобных ситуациях первая реакция Кирила состояла бы в том, чтобы навешать кому-нибудь лапши на уши. Поначалу мы подумали, что Венди вряд ли станет вносить изменения в базу. Но потом решили, что если она поверит, что говорит со всемирно известным доктором Пафко, то она из кожи вон вылезет, чтобы ему потрафить. Так что если Леп, притворяясь собственным отцом, попросит ее даже сменить собственное имя, она это сделает.
– Значит, получалось, что вместо того, чтобы еще раз отправиться в Стокгольм, Кирил поехал бы в «Марион»?[12]
– В тот момент нам обоим пришелся бы по душе такой исход. Но правда состоит в том, Сэнди, что ни один из нас не верил в то, что смерти пациентов – результат анафилактического шока. Чаще всего, если лекарство способно вызывать аллергическую реакцию, это должно как-то проявиться у части пациентов задолго до того, как проходит год с момента начала приема. Мы были на девяносто процентов уверены, что имеем дело с какой-то другой проблемой, вполне решаемой. Дело могло быть во взаимодействии лекарства с каким-то другим препаратом, который пациенты также принимали, или в каких-то сбоях в производственном процессе. Леп считал, что по каким-то причинам мог возникать процесс денатурирования белков, в результате чего они становились токсичными. Эту проблему можно было решить путем постоянного охлаждения «Джи-Ливиа» – до самого момента приема препарата. Так или иначе, мы решили, что любую проблему мы сможем решить, причем быстро.
Стерн ничего не говорит, но по его виду нетрудно понять, что он скептически относится к последним словам Иннис. Собеседница еще ниже наклоняется к нему – видимо, в надежде на то, что это сделает ее аргументы более убедительными. Сегодня она выглядит совсем не так, как во время визита Стерна месячной давности. Тогда со стороны могло показаться, что она не слишком долго раздумывала над своим нарядом и косметикой – но только показаться. Сегодня же адвокат в самом деле застал ее врасплох. Поэтому он может видеть то, чего в прошлый раз не заметил, – небольшие неровности на коже лица, отсутствие румянца. Осанка ее тоже не вполне идеальна, она слегка сутулится. Но главное, что изменилось в ней, – это выражение глаз и лица. По изгибу ее губ можно догадаться, что ее гнетет неутоленное чувство гнева. Когда Сэнди был у нее в прошлый раз, она контролировала каждую деталь своей внешности, стараясь выглядеть максимально привлекательной. Адвокат невольно думает о том, что и та история, которую она рассказывает ему на этот раз, скорее всего, тоже правдива и тем самым отличается от того, что она говорила во время его предыдущего визита.
– Я вовсе не хочу делать вид, что мы с Лепом не понимали, что делаем, ведь мы взрослые люди и профессионалы, – продолжает Иннис. – Мы прекрасно знали, что, согласно существующим правилам, мы должны были остановить клинические испытания и провести тщательную проверку. Но, будучи опытными исследователями, мы считали крайне маловероятным, что через год после начала тестирования препарата могла возникнуть какая-то новая проблема, вызвавшая смерть части пациентов, связанная именно со свойствами самого лекарства. И есть еще кое-что, что вам надо понять, Сэнди, – мы все сделали очень быстро. Времени на долгие размышления не оставалось – да что там, вообще некогда было раздумывать. У Лепа до отъезда оставалось примерно сорок минут. Мы все провернули за полчаса.
