Последнее испытание - Туроу Скотт
– А что насчет других пациентов, которые могли умереть, Иннис? Вы ведь понимали, что такая возможность существовала? О них у вас даже мысли не промелькнуло?
– А что, если положить их жизни на чашу весов с теми жизнями, которые удалось продлить? Это великий, великий препарат. Мне кажется, что уж кому-кому, а вам я не должна это объяснять. Думаю, что УКПМ в любом случае находится в проигрышной позиции, потому что люди в любом случае будут обвинять их во всех грехах, что бы они ни сделали. В конце концов, мы строим дороги и ездим на машинах, потому что это удобно – даже при том, что 40 тысяч человек ежегодно погибают в автомобильных катастрофах. А оружие? Лучше не говорите мне ничего. Мы все время сопоставляем преимущества и недостатки. Не важно, о чем я подумала или не подумала – факт остается фактом: из-за того, что агентство изъяло «Джи-Ливиа» с рынка, людей умерло намного больше, чем от аллергических реакций на это лекарство.
– Выходит, с учетом того, что Леп к этому времени уже сел в самолет и вылетел в Сиэтл, это вы отправили Ольге электронное письмо со скриншотом неизмененного фрагмента базы данных. Леп на это тоже дал свое согласие или это была ваша импровизация?
– Я сделала это после того, как он ушел. – Иннис обнажает в улыбке безукоризненно белые зубы, но улыбка получается хищная. – Я дозвонилась до Лепа как раз перед тем, как его самолет взлетел. Мне хотелось предупредить его, чтобы он был готов на случай, если Ольга заговорит с Кирилом про базу данных. Сначала Леп рассмеялся. Он больше не президент клуба фанатов Ольги Фернандес. Но когда через несколько секунд он обдумал ситуацию, ему это не понравилось – по его словам, это был неоправданный риск. Но мы договорились, что, если Кирил спросит про письмо, Леп скажет, что это просто пранк. Между Кирилом, Ольгой и Лепом все было очень напряженно, так что Кирил вполне мог поверить, что Леп в какой-то момент мог решиться на мальчишескую шутку, чтобы поставить его и Ольгу на грань инфаркта.
Однако Леп, находившийся на борту самолета, оценил положение правильно. Отправка электронного письма с неизмененным фрагментом базы данных действительно была ненужным риском. Впрочем, Стерн быстро улавливает смысл этого поступка доктора Макви.
– Получается, Иннис, что, если бы следователи про все это пронюхали и Кирил отправился в тюрьму «Марион», вы могли бы насладиться тем, что в соседней камере оказалась бы Ольга.
– Она коварная сучка, Сэнди.
Стерн не любитель давать людям ругательные прозвища, но даже если бы у него возникло такое желание, то не по отношению к Ольге. Иннис, оценив выражение лица старого адвоката, добавляет:
– Она разрушила мою жизнь, Сэнди. Не требуйте от меня, чтобы я ее жалела.
– А зачем вы сообщили обо всем Неукриссам, Иннис? Вами двигала просто злоба?
Брови Иннис сходятся на переносице.
– Вряд ли. Нет, вовсе нет. УКПМ хранит данные обо всех случаях неблагоприятных событий при использовании всех лекарств и биопрепаратов, выпущенных на рынок. Они есть в публичном доступе, но разобраться в них очень сложно, потому что врачи далеко не всегда сообщают о случаях, когда с их пациентом произошел какой-то инцидент, связанный с применением того или иного средства. Но когда я начала отслеживать историю с «Джи-Ливиа», примерно через год после того, как ушла из компании, у меня возникло очень неприятное ощущение того, что мы с Лепом, похоже, поторопились и недооценили масштаб проблемы. Было зафиксировано большое количество внезапных смертей пациентов. Причем я знала, что это на самом деле далеко не все случаи, а только часть, ведь учет в самом деле далеко не совершенен. Нашлась даже пара патологоанатомов, которые, оценив имеющиеся данные, заговорили о частых случаях аллергических реакций. Ну и что мне было делать? Единственный способ как-то исправить ситуацию и не подставиться самой состоял в том, чтобы позвонить Энтони. Я рассказала Неукриссам, как нужно раскрывать базу данных, и предложила, чтобы они связались с кем-то из врачей, которые зафиксировали более одного случая внезапной смерти. Большинство из них не стали разговаривать с Энтони и просто повесили трубку. Но нашлось и несколько таких, которые были рады с ним пообщаться.
Стерн отпивает из стакана глоток содовой, чтобы дать себе время обдумать объяснение Иннис. Он подозревает, что это просто оправдание, придуманное уже постфактум. Характерно, что Иннис озаботилась судьбами пациентов только после продажи своего пакета акций, положив на свой счет в банке порядка 100 миллионов долларов. Любопытно было бы, подумал Стерн, если бы кто-то изобрел аппарат, который позволял бы по данным электрокардиограммы определять, какие чувства преобладали в сердце пациента. При таком исследовании чувство, которые устройство зафиксировало бы у Иннис во время ее первого звонка Энтони Неукриссу, скорее всего, можно было бы охарактеризовать как жажду мести, а не беспокойство за безопасность пациентов. Она, видимо, устала ждать того момента, когда мир Кирила взорвется, и решила поднести к фитилю спичку.
– Значит, Неукриссы сообщили вам год назад, в августе, что мисс Хартунг собирается вступить в контакт с Кирилом, и вы стали держать наготове свой телефонный магнитофон. Почему вы были так уверены, что Кирил вам позвонит?
– Когда его великий проект вот-вот загорится ярким пламенем? Конечно же, он должен был мне позвонить. Неужели он обратился бы к Ольге за советом по поводу того, как разрешить кризис, который грозил превратить в руины всю его жизнь? Или к Донателле, которая возликовала бы, получив еще одну возможность сказать ему, что он дурак? Что касается Лепа, то он, конечно, гений, но не в урегулировании подобных ситуаций.
– А что бы вы стали делать, если бы Кирил, когда вы вели запись вашего с ним разговора, сказал, что ничего не знает о внезапных смертях пациентов? Или спросил бы вас, известно ли что-нибудь об этом вам?
– Я ожидала, что он так и сделает.
Подумав немного над словами Иннис, Стерн неохотно улыбается.
– Значит, записав разговор, вы к тому моменту, когда на вас вышли представители обвинения, имели на пленке собственное заявление о том, что вам ничего не известно, так?
Иннис поднимает вверх обе ладони, словно желая сказать: вуаля! Она записала телефонный разговор не столько для того, чтобы поймать в ловушку Кирила, сколько чтобы обелить себя. ФБР ни за что не поверило бы Кирилу, отрицающему свою вину, из-за доказательств обратного в его компьютере. Но после того, как Иннис сказала под запись, что ничего не знала о внезапных смертях пациентов, Кирил, который в самом деле о них ничего не знал, уже ни за что не смог бы опровергнуть ее показания. Запись телефонного разговора неопровержимо доказывала, что Иннис не имела никакого отношения к фальсификации базы данных.
Вероятно, она получала наслаждение, наблюдая за тем, как ее план шаг за шагом осуществлялся. Тайно торжествовала, обведя вокруг пальца Ольгу и Кирила, отправив Ольге злополучное электронное письмо и используя телефон, который оплачивали Кирил и компания «ПТ», для созвонов с Неукриссами. Все это были рискованные действия, но они, несомненно, усиливали радость отмщения. Очевидно, что Иннис думала о мести задолго до того, как увидела Лепа, в одиночестве сидящего в кабинете отца. Бесстыдно рассказав Стерну обо всем, что она сделала, она явно считает свои поступки оправданными и справедливыми. Что она сказала Стерну во время его предыдущего визита? Благодаря Кирилу она получила больше того, о чем многие люди могут только мечтать, а потом он взял и отнял у нее все это. Иннис убеждена, что во всей этой истории она – главная жертва, которая пострадала совершенно безвинно.
– Да, вы все хорошо продумали, – говорит Стерн. Это не первый случай в его жизни, когда он делает комплимент преступнику, отдавая ему должное.
– Спасибо, – отзывается Иннис. – Единственное осложнение возникло, когда началось уголовное расследование. Леп занервничал – он опасался, что Кирил постепенно поймет, что произошло. Даже после всего случившегося он не хотел вступать в конфронтацию со своим отцом. Мы с ним встретились в Оклахома-Сити. Я потратила целый день, пытаясь его успокоить. Но потом мне пришла в голову замечательная идея.
