Последнее испытание - Скотт Туроу
Тут Стерну снова приходится ненадолго замолчать, чтобы перевести дыхание.
– Прожитая жизнь научила меня относиться к присяжным с величайшим уважением. Кирил Пафко удостоился Нобелевской премии в области медицины. Нобелевской премии. Он в самом деле гений. Но мне известно, что он знает: вы все, двенадцать человек, которые будут размышлять перед вынесением вердикта, – вместе вы умнее, чем он. Да, в основе этого дела лежат сложные государственные регламенты и инструкции, непростые научные проблемы и тайны, касающиеся того, что именно вызывает и лечит рак. И, разумеется, сложнейшие юридические вопросы. Но вместе вы разберетесь, что именно главное в этом деле и какое решение по нему должно быть принято. И все же, приступая к решению стоящей перед вами задачи, вы должны уметь произносить слова, которые являются самыми трудными на свете, я, будучи старым человеком, могу вам это сказать совершенно точно. Вот эти слова: «Я не знаю». – Стерн делает несколько шагов вперед и, минуя Пинки, трогает ее за плечо. – Когда мы говорим «я не знаю», мы порой сами себе начинаем казаться глупыми и никчемными. Или необразованными. Эти слова – «я не знаю» – в какой-то момент могут даже заставить нас признаться самим себе, что наша жизнь не имеет смысла. Но вы должны войти в совещательную комнату, набравшись мужества, и произнести эти слова – если сочтете, что они уместны. Потому что это именно то, что означает вердикт «невиновен». Эти слова, попросту говоря, означают вот что: «мы не знаем, не знаем наверняка». «Невиновен» – это не означает «невинен», во всяком случае не обязательно означает. «Невиновен» – это означает немножечко другое. Если вы говорите «невиновен», это значит, что вы все вместе как жюри присяжных говорите примерно следующее: «Мы тщательно изучили обвинение и доказательства, и у нас не сложилось определенного мнения. Мы не знаем наверняка, что то или иное решение будет правильным». Это негодный ответ, если речь идет о школьном экзамене. Но не в совещательной комнате присяжных. Не надо в этом случае чувствовать себя так, словно вы не справились, придя к такому заключению. Собственно, это ваша святая обязанность – сказать эти слова, если это правда. Вы должны признавать человека виновным, только если вы в этом непоколебимо убеждены и у вас нет на этот счет никаких обоснованных сомнений. Но если такие сомнения остаются – в этом деле, честно говоря, именно так и должно быть, – так вот, если у вас все же есть сомнения, значит, ваш долг состоит в том, чтобы вернуться в зал суда и, встав перед всеми нами, сказать слова, которые по своей сути будут означать: «Мы точно не знаем». Вы уже поклялись перед богом или какой-то другой святыней вынести справедливый вердикт. И если ваше решение окажется тем, которое можно выразить фразой «мы точно не знаем», значит, принесенная вами клятва обязывает вас сказать: «невиновен».
Умолкнув, старый адвокат обводит глазами ложу присяжных.
– Что касается этого дела, то в нем есть кое-какие факты, не вызывающие сомнений. В базу данных внесли изменения. Это доказано. Акции были проданы. Тоже доказано. Но мы не знаем точно, как именно эти факты произошли.
Остановившись на секунду, Стерн, медленно расхаживающий по подиуму, слегка опирается на стол защиты. Из-за бушующего в крови адреналина ему кажется, что в груди у него вместо сердца лихорадочно скачет белка в колесе. Он замечает озабоченное выражение на лице Марты и тут же подмигивает ей, давая понять, что справится.
– В кратком изложении своей заключительной речи, которое вручил мне мистер Фелд перед началом моего выступления, он изложил основные пункты обвинения, особо выделив факты, которые мистер Эпплтон и его команда должны доказать совершенно безоговорочно. А также пояснил, насколько доказательная база, с его точки зрения, соответствует закону. Я уверен, что в ходе этого процесса он произвел на вас впечатление своим умом. Но он не сделал акцента на тех аспектах, которые являются наиболее слабыми местами в позиции обвинения. И это хорошо, потому что это моя работа, а не его. Начну с очевидного. В нескольких пунктах обвинения федеральный прокурор и его люди утверждают, что Кирил Пафко совершил мошенничество. При этом в разных моментах упоминаются различные жертвы этого якобы совершенного преступления – Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов, страховая система «Медикэйр», пациенты, которых лечили препаратом «Джи-Ливиа» и которые якобы принимали неправильно маркированный препарат. Но во всех этих случаях речь идет об одном и том же обвинении – в мошенничестве. Так я и буду его называть, поскольку речь идет об одном и том же преступлении, которому прокурор и его команда дают несколько разных названий. И давайте начнем с тех элементов доказательной базы, которые отнюдь не свидетельствуют о том, что УКПМ или кто-то еще был обманут или введен в заблуждение.
Стерн приосанивается и, выдержав еще одну небольшую паузу, приступает:
– Представители УКПМ, которые давали в вашем присутствии свидетельские показания, – вовсе не плохие люди. Они хорошие люди, которые стараются защитить всех нас. Мы с Кирилом знаем это. Но они чиновники. Они устанавливают правила. И, как родитель ребенка или, скажем, прокурор, чиновник хочет, чтобы установленные им правила соблюдались. Чиновники бывают недовольны, когда эти правила нарушаются. И действуют, руководствуясь этим чувством недовольства или даже гнева. «Джи-Ливиа» – замечательное лекарство. Вы слышали показания нескольких свидетелей, которые объяснили, что этот препарат спасает человеческие жизни. – Тут старый адвокат осмеливается едва заметно прикоснуться пальцами к собственной груди. – Временами я невольно размышлял, не получилось ли так, что единственным доказанным нарушением в рамках этого дела было то, что УКПМ своими действиями убрал «Джи-Ливиа» с рынка, в результате чего тысячи человеческих жизней угасли раньше времени.
Тут Фелд впервые выступает с протестом:
– Ваша честь, нет никаких доказательств, которые свидетельствовали бы об этом.
Сонни мрачно смотрит на Фелда, причем не сводит с него глаз гораздо дольше, чем мог ожидать Стерн.
– Что ж, – говорит она наконец, – я поддержу протест, но по той причине, что слова мистера Стерна не совсем уместны. Предметом
