Последнее испытание - Скотт Туроу
Формулировка, к которой прибегает судья, ясно дает понять, что в данном случае она дает пару очков защите. Стерн продолжает:
– Прошу извинить меня за прямоту, но мистер Фелд обошел молчанием один очень важный пункт. Он сказал… – Тут Стерн начинает медленное движение к столу защиты, на котором лежит блокнот с желтыми страницами. Взяв его в руки, он переворачивает одну из страниц и продолжает: – Мистер Фелд заявил: «Конечно, если бы УКПМ были известны подлинные данные клинических испытаний, оно никогда бы не выдало лицензию на «Джи-Ливиа». На это я хочу сказать – вы это серьезно? «Конечно» – это не доказательство. Мнение мистера Фелда по поводу того, что бы правительственные чиновники могли сделать, или сделали бы, или должны были сделать, это никакое не доказательство. Доказательствами являются только те реальные свидетельства или вещдоки, которые представлены в этом зале суда. А какие свидетельства вы слышали? Вспомните, пожалуйста, о весьма умелом перекрестном допросе Мартой доктора Робб. Будьте снисходительны, простите мне мою отцовскую гордость, но припомните, пожалуйста, в чем доктор Робб призналась, отвечая на вопросы Марты. Что она, доктор Робб, если бы ей были известны все обстоятельства, вскрывшиеся теперь, не стала бы однозначно утверждать, как она это сделала, что препарат «Джи-Ливиа» не продемонстрировал своей безопасности…
– Возражаю, – заявляет Фелд. – Доктор Робб сказала совсем не это.
– Протест отклонен, – подает голос Сонни. – Присяжные слышали свидетельские показания и сами могут вспомнить, что было сказано. Мистер Стерн имеет право ссылаться на то, что он считает обоснованными выводами, а у мистера Эпплтона будет возможность ему ответить. Так что члены жюри сами разберутся, кто из них прав. Продолжайте, мистер Стерн.
– Спасибо, судья Клонски, – говорит Стерн, а затем поднимает перед собой указательный палец таким образом, словно хочет прояснить некое недоразумение. – Я повторю еще раз. Из того, что сказала доктор Робб, ясно следует: если бы она знала все то, что мы знаем сегодня, даже про смерти пациентов от аллергических реакций – да, даже про это! – лекарство было бы одобрено и выпущено в свободную продажу. Ведь нельзя не учесть того, что «Джи-Ливиа» спасал многим пациентам жизнь. И совершенно очевидно, что гособвинение не представило безоговорочных доказательств обратного, хотя ему следовало это сделать.
Старый адвокат устраивает себе еще одну короткую передышку, чтобы хоть немного восстановить дыхание. Когда ему это частично удается, он, собравшись, продолжает:
– Как недавно еще раз упомянула судья Клонски, при том, что защита в конце процесса выступает один раз, обвинение делает это дважды. Мистер Фелд передал мне свои тезисы, на которые я сейчас отвечаю со стороны защиты. Когда я закончу, мистеру Эпплтону будет предоставлено право ответить мне, представив так называемые пояснения к основным пунктам моей речи. Я понимаю, что все это может показаться вам несправедливым – я имею в виду тот факт, что федеральному прокурору и его команде предоставляется возможность обратиться к вам дважды, а нам, защитникам, – только один раз. Честно говоря, такой порядок мне самому всегда казался несправедливым.
Стерн улыбается, довольный собой, и несколько присяжных следуют его примеру. Что ж, они как минимум могут оценить его чувство юмора, что тоже не-плохо.
– Но, – спохватывается старый адвокат, – в законе по крайней мере есть объяснение этому. На гособвинение во время суда по уголовному делу ложится тяжелое бремя – оно должно неопровержимо доказать, что подсудимый виновен. Защита же, в отличие от обвинения, ничего не должна доказывать. Так гласит закон. И именно по той причине, что на представителей обвинения ложится упомянутый мной тяжкий груз, нам придется предоставить им возможность произнести заключительное слово.
Подозреваю, что вам уже ясно, что Мозесу и мне и раньше доводилось выступать в тех ролях, в которых мы выступаем сегодня: ему – в роли обвинителя, мне – в роли защитника. Так что я могу более или менее точно предсказать, что именно скажет мистер Эпплтон. Сейчас, когда у меня есть возможность обратиться к вам, я постараюсь сделать все возможное, чтобы ему ответить. Но, конечно, федеральный прокурор не давал мне никаких тезисов своего выступления. И если получится так, что он скажет что-то, на что я, по-вашему, не ответил, сделайте следующее. Вернувшись в совещательную комнату, спросите самих себя: а как бы возразил на это Сэнди? Как я уже вам говорил, я верю в ваш разум. Вы умнее меня и вместе сможете найти правильный ответ. Чтобы доказать, что человек виновен в мошенничестве, причем в разнообразном мошенничестве – в обмане с помощью электронной почты, телефонных разговоров, в лжи представителям УКПМ или системы «Медикэйр», – его вина должна быть подкреплена некими «материалами». Это вам может рассказать судья Клонски. Да, это довольно странное слово – «материалы». Оно не из тех, которые большинство людей употребляют каждый день. Его используют разве что в тех случаях, когда говорят о необходимости сшить новые занавески.
Тут в зале раздается сдержанный смех. Смеются, в числе прочих, и три женщины, сидящие в ложе присяжных, причем одна из них, к удивлению Стерна, женщина-бухгалтер.
– Однако, – продолжает адвокат, – когда речь идет о законодательстве и юриспруденции, у этого слова есть специфическое значение. И смысл этого значения, как подтвердит вам судья Клонски, состоит в том, что ложь, к которой якобы прибег подсудимый, специально предназначалась для того, чтобы ввести в заблуждение УКПМ, или была в принципе способна это сделать. Так ли это, то есть является ли ложь, приписываемая подсудимому, «материальной» – это решать вам, а не гособвинению. И это решение вы должны принять, нисколько не сомневаясь в том, что оно является верным. Так что перед вами неизбежно встанет вопрос: материальна ли ложь, приписываемая подсудимому? Другими словами, имел ли реальное практическое значение тот факт, что часть данных о результатах клинических испытаний подделана? Если помните, официальный представитель УКПМ сказала: «Сейчас, зная все то, что нам известно сегодня, и при условии принятия всех необходимых мер предосторожности, я не уверена, что сказала бы, что препарат «Джи-Ливиа» не может быть выпущен на рынок». Можно ли однозначно и безо всяких сомнений считать преступлением то, что, как оказалось по прошествии определенного времени, не имеет значения? Конечно, решать вам. Но это первый момент, указывая на который, я хочу спросить у вас: «Вы в самом деле в этом уверены? Вы действительно уверены, что речь идет о преступлении?»
Стерн умолкает и долго, хмуро смотрит на присяжных. Они слушают и явно размышляют над его словами.
