Бюро темных дел - Эрик Фуасье
Возле помещения, которое в точности напоминало бы тюремную камеру, если бы не открытая двустворчатая дверь, человек-цапля отступил в сторону, пропуская инспектора вперед.
Валантен вошел в эту камеру, выложенную до середины стен грязным кафелем. Источником освещения здесь служили два полуподвальных окна, через которые сеялся скудный сероватый свет. Сильно пахло карболкой. В центре стоял длинный мраморный стол, накрытый чистой простыней, под ней угадывались очертания неподвижного вытянутого тела.
Над раковиной в углу мыл руки мужчина, обернувшийся при звуке шагов. На нем был шелковый жилет с перламутровыми пуговицами, из кармана свисала золотая цепочка от часов, а закатанные рукава не мешали оценить дорогую ткань и безупречную чистоту рубашки. На вид ему было далеко за пятьдесят, светлые волосы и остроконечная бородка казались серыми от седины, будто пеплом присыпанными. Всем своим видом он выражал сдержанность и сосредоточенность, лицо хранило серьезное выражение, в позе чувствовалась некоторая напряженность. Лишь взгляд, живой, внимательный и пронзительный, контрастировал с этим воплощением ледяной надменности.
– Инспектор Верн из бригады «Сюрте», – представился Валантен, приподняв цилиндр. – Я веду расследование по делу младшего Доверня. С кем имею честь?..
Врач в знак приветствия слегка поклонился. Затем он тщательно вытер руки полотенцем, опустил рукава рубашки, надел сюртук и лишь после этого протянул холодную ладонь полицейскому.
– Доктор Эдмон Тюссо, – представился он в свою очередь. – Я домашний врач Доверней и друг семьи. Какая чудовищная трагедия!
– Мне сказали, вы здесь для того, чтобы… скажем так, подготовить покойного к похоронам.
– Вскрытие закончилось вчера поздно вечером. Шарль-Мари Довернь настоял на том, чтобы я лично привел в порядок останки его сына, перед тем как их передадут семье для организации церемонии прощания. Мои коллеги, которые обычно проводят исследование post mortem[19] по запросу Префектуры полиции, имеют склонность пренебрегать внешним видом трупа после своего вмешательства, а на работников морга в таких делах лучше не полагаться.
– Возможно, вам уже удалось ознакомиться с результатами вскрытия?
– Нет. Но то, что я сам констатировал de visu[20] нынче утром, не оставляет никаких сомнений в причине смерти.
– И какова же она?
– Перелом шейных позвонков. На теле множество ушибов и повреждений, особенно в области лица, также есть ссадины на руках, полученные при соприкосновении с гравием, которым усыпан двор особняка Доверней. Кроме того, имеются раны в грудной клетке. Перед тем как упасть на гравий, Люсьен налетел грудью на трезубец в руке статуи у фонтана. Однако умер бедный юноша именно от того, что сломал шею при ударе о землю.
– Так-так… – насторожился Валантен. – Вы сказали, раны в грудной клетке? А нет ли оснований предполагать, что на Люсьена кто-то напал, перед тем как он выпрыгнул из окна? Возможно, его ударили чем-то острым или зарезали?
Доктор Тюссо невольно вздрогнул при этих словах. На его лице одновременно отразились изумление, возмущение и укоризна:
– Зарезали?! Что за нелепый домысел! Самоубийство Люсьена не вызывает никаких сомнений, можете мне поверить. Он выбросился из окна на глазах родной матери. Могу добавить, что раны на его груди довольно поверхностные и по своему расположению в точности соответствуют остриям того самого трезубца.
– Я всего лишь высказал предположение, – поспешил уточнить Валантен. – Издержки профессии, знаете ли. В нашем деле чего только не бывает, порой попадаются весьма странные случаи!
– Верю вам на слово, – бросил врач, досадливо поморщившись. – Скажу откровенно, именно поэтому я и посоветовал депутату Доверню не настаивать на дополнительном расследовании. Полицейские склонны повсюду видеть злой умысел и тайны, даже там, где их нет. Однако не принимайте это за упрек – в каждом ремесле свои причуды. Так или иначе, повторяю: самоубийство Люсьена не дает никаких поводов для сомнений.
– А вы обратили внимание на время появления синяков? Сопровождались ли ушибы кровоизлиянием в поврежденные ткани?
В глазах доктора Тюссо мелькнуло озадаченное любопытство. Он явно был заинтригован вопросом и взглянул на молодого собеседника по-новому:
– Если вас это утешит, могу заверить, что я обследовал все гематомы на теле Люсьена, и мне показалось, что ни одна из них не могла появиться до его падения из окна. Однако позвольте выразить свое удивление. Для простого инспектора вы на редкость хорошо осведомлены в области судебной медицины.
– Я всегда имел склонность к приобретению знаний и полагаю, что сыщик, достойный этого звания, не имеет права пренебрегать новейшими достижениями науки. Два года назад мне посчастливилось побывать на нескольких лекциях по токсикологии, которые читал профессор Орфила[21]. Его сборник лекций по судебной медицине также произвел на меня величайшее впечатление. Труды месье Орфила намного превосходят все написанное его предшественниками, среди которых есть весьма достойные авторы, такие как Фодере и Беллок. – Говоря все это, Валантен с непринужденным видом прошелся по помещению и, оказавшись у просмотрового стола, приподнял за уголок простыню над головой и торсом покойника. – Вот это да! – воскликнул он. – Весьма необычно…
– Что необычно?
– Вы видели выражение его лица?
– Rigor mortis[22], – пожал плечами доктор Тюссо с невозмутимым видом. – Мышцы лица затвердели, как и остальные ткани. Вполне естественное явление. И если вы читали Орфила, ничего необычного для вас в этом быть не может.
Валантен молчал – он не мог отвести взгляд от Люсьена Доверня. Потому что труп… улыбался.
Лицо молодого человека, спящего вечным сном на столе в мрачном помещении морга, необъяснимым образом выражало безмятежное счастье.
Глава 6, в которой следуют прелюбопытные откровения
После морга Валантен отправился в Отель-Дьё – центральную городскую больницу, где работал хирург, проводивший вскрытие Люсьена Доверня. Визит этот, впрочем, ничего нового ему не дал. Врач, исполнявший обязанности судмедэксперта, подтвердил заключение доктора Тюссо: в результате падения с большой высоты молодой человек сломал шею. Смерть, по его словам, наступила мгновенно или через несколько секунд. Когда же инспектор поинтересовался его мнением по поводу странной улыбки, застывшей на губах мертвеца, врач замялся. В конце концов он сказал, что его это тоже поразило, и охотно признал, что раньше подобного выражения лица у самоубийц ему наблюдать не приходилось. Тоска, страдание, страх – да, такое бывает, но столь явное безграничное блаженство – сущая невидаль. И наука бессильна предоставить тому какое-либо объяснение.
Снова оказавшись в уличной толчее – был обеденный час, – молодой инспектор испытал величайшее облегчение. В плане гигиены старинная парижская больница ненамного превосходила морг. Здание совсем обветшало, люди здесь теснились в ужасных условиях. Большинство пациентов были безродными нищими и покидали это заведение только вперед ногами. В ожидании смерти
