Ни слова больше! - Карен М. МакМанус
— Ай! — Шарлотта Холбрук останавливается как вкопанная. — Значит, все-таки ты.
— В смысле? — не понимаю я.
Шарлотта, как всегда, неотразима. Голубые глаза, фарфоровая кожа, идеальные скулы. Вместо положенной в Сент-Амброузе белой оксфордской рубашки на ней блузка с легким кружевом на воротнике — изящное дополнение к жемчужного цвета повязке на блестящих каштановых волосах. В Шарлотте Холбрук все рассчитано на контраст с блеклостью, заурядностью и невзыскательностью простых смертных.
— Бринн Галлахер, — объявляет она, будто я нуждаюсь в представлении. — Я видела твое имя в списке класса, но не знала, ты это или просто тезка. — Пока я повторяю в голове ее слова, она с улыбкой добавляет: — С возвращением! — и проходит мимо.
Странно, что Шарлотта движется не в том направлении. Оборачиваюсь и вижу, как она бросается на шею темноволосому парню. Если это Шейн Дельгадо, ей наконец удалось захомутать его.
— Не представляю, как можно жить с таким лицом… — шепчет Элли. Сине-клетчатая волна вносит нас в зал.
— Бринн!
У самой сцены, во втором ряду, стоит Мэйсон Рафферти и машет нам рукой. Он по-прежнему на голову выше большинства наших одноклассников — непомерно высокий, как он сам говорит, — у него отросшие темные кудри и щербатая улыбка. Он приставляет ладонь ко рту и перекрикивает гул зала:
— Мы тебе место заняли.
Расталкиваю толпу, радуясь ощущению причастности, и протискиваюсь к нему и сидящей рядом Наде.
— А для Элли место найдется? — спрашиваю.
— Конечно, — отвечает Мэйсон и берет разложенное на свободных стульях пальто. — Привет, Элеонора. Рад тебя видеть. Ты все еще терзаешь флейту?
— Привет, Мэйсон. Не уверена, кто кого терзает, но все еще играю.
Оба радостно улыбаются. Они всегда хорошо ладили — рыбак рыбака, как говорит Элли. Когда мы переехали в Чикаго, ей было десять лет и о своих предпочтениях она не ведала. Однако с Мэйсоном всегда чувствовала себя более комфортно, чем с другими.
Сестра переходит к обмену новостями, а я подсаживаюсь к Наде.
— Как тебе на старом месте? — спрашивает та с легким британским акцентом.
Надя родилась в Англии. В десять лет переехала в Америку, после того как ее родители погибли в автомобильной катастрофе, и живет у тети с дядей. У них шикарно отреставрированный колониальный дом в Стаффорде, но не знаю, чувствует ли себя Надя там как дома.
— По-твоему, школа изменилась? — продолжает она.
— Не особо, — говорю. — Только что такое «плебс»?
— Хлебс? — озадаченно переспрашивает Надя.
Рядом усаживается Мэйсон, кладет себе на колени пальто и вытягивает длинные ноги под впередистоящий стул.
— Нет, плебс, — поправляю я, невольно хмурясь при воспоминании. — Какие-то парни у входа спросили нас с Элли, мы элита или плебс.
— А-а, — тянет Надя и закатывает глаза. — Смотрю, ты уже познакомилась с нашим растущим «классовым» расколом.
Элли выглядывает из-за Мэйсона.
— И что, теперь все друг друга так называют? — поражается она.
— Нет, конечно. — Надя отводит прядь ровно подстриженных волос. — Просто Сент-Амброуз стал более… поляризованным. Требования для получения субсидий смягчили, так что теперь в старших классах больше ребят из округи, не особо настроенных учиться. Вот они и противопоставляют себя платникам.
— Элите то есть. — Я перевожу недоумевающий взгляд с Нади на Мэйсона и обратно. — И к какому же разряду относитесь вы?
Надя из довольно обеспеченной, но далеко не богатой семьи, а Мэйсон живет на соседней улице в Стерджисе и всю жизнь учился здесь на субсидию.
— Мы как Швейцария, — заявляет подруга, — сохраняем нейтралитет и считаем раскол полной дурью. Только смотри не проболтайся об этом Колину Джеффрису. — Следую за ее взглядом и вижу в конце зала того самого парня, который приставал к нам у лестницы. — А то он не сможет изображать из себя мученика, незаслуженно притесняемого власть имущими.
— А кто у нас власть имущие?
Надя кивает в сторону дверей:
— Вон троица с вершины мира.
Представшая моим глазам картина не удивляет. Я знала, что увижу Шарлотту. Она ступает как королева под руку с красивым парнем, не оставляющим сомнений в том, что он — Шейн Дельгадо. Слева от нее высокий широкоплечий блондин, которого я непременно приняла бы за очередного избалованного судьбой принца, если бы не просиживала часами в его доме, обставленном в стиле семидесятых.
— С каких это пор Трипп Тэлбот заделался элитой?
Прикусываю губу, сообразив, что, узнав его сразу, выдала себя с головой.
Мэйсон понимающе усмехается:
— Трипп причислен к элите за компанию. Правила бессмысленные, но такова логика парий.
— Как я рада, что вернулась, — бурчу и плюхаюсь обратно на стул.
В это время на сцену поднимается директор школы мистер Грисуэлл. Рядом с подиумом — покрытый тканью мольберт. Директор берет стоящий перед ним стакан с водой и не спеша пьет.
— Его-то хоть не переименовали? — спрашивает Элли.
— Гризли? Ну нет! — отзывается Мэйсон.
Мистер Грисуэлл окончательно поседел, а в остальном ни капельки не изменился: безупречный костюм, под пиджаком шерстяная жилетка, здоровый загар в любое время года. Директор невысок, но импозантен.
— Приветствую, Сент-Амброуз! — произносит Гризли, наклонившись к микрофону. Аудитория притихает. — Надеюсь, вы отлично отдохнули и запаслись энергией на новый семестр. Для нас большая радость видеть всех снова вместе, потому что мы, как известно, вместе сильнее.
Я отключаюсь и начинаю глазеть по сторонам. Узнаю знакомые детали, подмечаю перемены. Высокий потолок украшают новые полосатые вымпелы баскетбольной команды, скучный серый занавес на сцене заменен на сочный синий бархат, и даже стулья, похоже, обиты заново. Вспоминаю полузабытые лица. Вот Кати Кристо, с которой мы дружили, пока она не начала обзывать меня Трилипалой. Естественно, после выходки Триппа на физкультуре. А вот Мартина Зилински — она отличница и наверняка в конце года выступит с прощальной речью. Ну и Паван Дешпанде — мой первый поцелуй в седьмом классе за лабораторным корпусом.
— И последнее. — Я заставляю себя сосредоточиться на словах Гризли. Его голос утопает в нарастающем гуле быстро теряющего интерес зала. — В этом семестре мы отмечаем печальную годовщину в истории школы. Почти четыре года назад погиб учитель восьмого класса Уильям Ларкин. В память о его самоотверженной работе и богатом академическом наследии мы планируем создать мемориальный сад. Наша завуч мисс Келсо возглавляет комитет, который ближе к весне займется реализацией плана, и призывает принять участие в проекте всех, у кого есть время.
Выпрямляюсь на стуле. Комитет по созданию мемориального сада? То что
