Ни слова больше! - Карен М. МакМанус
Элли опять высовывается из-за Мэйсона и шепчет:
— У тебя же есть время, правда?
— Заткнись, — цежу сквозь зубы.
Мэйсон косится на меня с любопытством, а Гризли на сцене показывает на мольберт.
— Следуя давней школьной традиции, мы заказали портрет мистера Ларкина для галереи почетных преподавателей в административном корпусе. — Директор подходит к мольберту. — Сегодня я с огромным удовольствием представляю вам этот портрет.
Он театральным жестом откидывает ткань с мольберта и застывает под испуганный вздох зала.
— Что за?.. — Надя подается вперед, щурится. — Что там сказано?
Я всегда отличалась хорошим зрением.
— «Подонок», — читаю ярко-красные буквы поперек лица и вечного лимонного галстука мистера Ларкина.
— Кошмар! — ахает Надя. — У кого только рука поднялась?
Гризли пытается успокоить публику громкими заверениями, что ответственного за этот бесчестный поступок найдут и накажут. Мэйсон сидит бледный — похоже, ему физически плохо, и я вспоминаю, как он боготворил мистера Ларкина.
Элли поправляет выбившийся из пучка локон и не спускает глаз со сцены, где взволнованно кричащий Гризли водворяет ткань на место.
— Добро пожаловать в Сент-Амброуз, — мрачно произносит сестра. — Контингент — проблемный.
Глава 7. Трипп
Среда, шесть утра. Я еле глаза продрал, голова трещит, душа просит одного: снова уснуть. Усилием воли заставляю себя откинуть одеяло и выползти из кровати. Больше бега я ненавижу только состояние, когда не бегаю.
Быстро одеваюсь, выдираю телефон из зарядки и шарю по комоду в поисках наушников. Безуспешно. Их нет ни на письменном столе, ни под ним. Хватаю кроссовки и бегу в гостиную по ворсистому зеленому ковру. У нас двухэтажный дом, который отец унаследовал от своих родителей и который после семидесятых не ремонтировался. Перед тем как уйти, мать сорвала аляповатые обои в цветочек и выкрасила стены в темные тона. До сих пор помню, как она стоит посередине столовой: в руке щетка, взгляд скользит по не оправдавшим надежд стенам.
«И так не лучше», — заключает она.
Я уже тогда понимал, что речь не о стенах.
До ковролина дело, слава богу, не дошло. Он страшный, но теплоизолирующий, что особенно важно, когда термостат дальше восемнадцати градусов не поворачивается.
На подходе к кухне замедляю шаг и зеваю так, что трещит челюсть. В нос ударяет запах горелого кофе, которого быть не должно, ведь я единственный, кто…
— Уже встал? — доносится из кухни.
От неожиданности я роняю телефон. Он ударяет по пальцу ноги, и я наклоняюсь, корчась от боли.
— Черт, пап, напугал! Что ты тут делаешь?
На отце футболка с надписью «Peacked in High School»[1], подаренная в шутку одним из его дружков. Наверное, тот факт, что он ее до сих пор носит, достоин уважения. В моем возрасте папа был местной звездой футбола — играл достаточно хорошо, чтобы стать гордостью школы, но не настолько, чтобы его потом взяли в футбольный клуб.
Папа ерошит густые волосы с сединой, отпивает кофе.
— Я тут живу, забыл?
Замечаю провод от наушников под связкой ключей на столе. Она у отца огромная — из-за кучи разных висюлек, которые он зовет амулетами. В детстве я любил их успокаивающий перезвон. Плюс тогда еще верил в удачу, не то что сейчас. Вытаскиваю наушники, стараясь не смотреть на амулеты.
— Ты чего так рано встал? — спрашиваю, ковыляя в кухню.
Папа работает ночным сторожем в городской больнице и возвращается домой под утро, за час до моего будильника. Днем он спит, поэтому видимся мы только вечерами.
— У меня скоро смена в «Сделай сам», — отвечает он зевая. — Смысла нет ложиться.
— Сразу после ночной в больнице? С какого перепуга?
Обычно отец работает в магазине хозтоваров по выходным специально, чтобы избежать подобных марафонов.
— Машине нужна новая коробка передач, — вздыхает он.
Так и живем. Отец вкалывает, хотя ни одна работа не приносит ни дохода, ни стабильности. Его увольнениям я уже счет потерял. Правда, надо отдать ему должное: он не опускает рук и в последний момент всегда где-нибудь что-нибудь да находит. С другой стороны, порядком надоело каждый месяц выбирать, какие из счетов оплатить.
Впрочем, мы на эту тему не разговариваем. Мы вообще о многом не говорим.
— Я побежал, — бросаю, на ходу вставляя в уши наушники. — Пока.
Ответ отца тонет в первых аккордах Rage Against the Machine, я натягиваю на голову капюшон и толкаю дверь.
Ноги сами несут меня по знакомому маршруту — вниз по нашей улице, полмили до городской школы Стерджиса, где учился отец, — и выводят налево, на Мэйн-стрит. Это лучшая часть города. Здесь полно старых викторианских домов, которые, даже обшарпанные, смотрятся классно. После поворота я неизменно увеличиваю темп, пока в конце улицы не достигаю предела, на котором могу продолжать бег, не испытывая сильного дискомфорта. Мышцы наливаются, они приятно напряжены, эндорфины текут по венам и наполняют тело пьянящим ощущением счастья.
Ради этого я бегаю. Ничто не дает мне того же ощущения.
В этот час на Мэйн-стрит все закрыто, даже «Луч света». Вокруг тихо и безлюдно. Я подбегаю к переходу и боковым зрением замечаю приближающуюся слева машину. Не сбавляю скорости, зная, что водитель обязан уступить дорогу. Однако тот давит на газ и проносится по зебре прямо у меня перед носом.
— Козел, — цежу я сквозь зубы, отпрыгивая на тротуар.
Внезапно меня как током пробивает. Я мельком успеваю засечь водителя и не верю своим глазам. Нет, показалось. На незнакомом мне седане неопределенного серого цвета номер Нью-Джерси.
Быть не может.
Я бегу дальше и заворачиваю на Проспект-Хилл. Преодолеваю подъем; сердце учащенно бьется, легкие начинает жечь. В ушах грохочет музыка, подгоняя вперед, несмотря на то что все во мне сопротивляется. Песню прерывает сигнал сообщения на телефоне.
Не в моих правилах отвлекаться во время самой напряженной части пробежки. Только из-за видения в серой машине не могу удержаться — больше в такую рань писать некому. Резко останавливаюсь, пытаюсь отдышаться и готовлю себя к тому, что сейчас увижу.
Сообщение на экране оказывается намного страшнее, чем я предполагал. Отправлено с неизвестного номера и содержит одно лишь слово: «Убийца».
Глава 8. Трипп
— Что за свинство? — возмущается за обедом Шарлотта, угрожающе размахивая телефоном. — Какой кретин так забавляется?
— Да брось ты, тупая шутка. — Шейн откидывается на спинку стула и кладет руку подруге на плечо. Та слишком потрясена и на него даже не реагирует. — Просто из-за бузы с портретом у людей крыша поехала.
— Тогда пусть хотя
