Жак Робер - Кто-то за дверью
Я ставлю чемодан на ковер, не дожидаясь ответа, раскрываю его и достаю костюм. Совершенно новый костюм из шерстяной ткани в клетку. Похоже, что его еще ни разу не надевали. Разворачиваю пиджак и показываю Улиссу словно трофей. Он смотрит, разинув рот.
- Вот костюм! Что скажете? Недурен, а?
Улисс, как зачарованный, разглядывает пиджак, и я уверен, его больше не волнует, к каким методам я прибегнул.
- Вы в самом деле думаете, что это может быть мой пиджак? - лепечет он.
- Примерьте, увидим.
Он решается, протягивает руку. Помогаю ему надеть пиджак, подталкиваю к зеркалу, что рядом с диваном.
- Смотрите!
Пиджак сидит безукоризненно, и Улисс с детским восхищением разглядывает свое отражение.
- Да, конечно, он мне как раз! Как раз! Как раз!
Он повторяет "как раз!" все громче и громче, не в состоянии произнести ничего больше, и мне начинает казаться, что он никогда не замолчит.
- Вы выглядите как настоящий лорд, мой дорогой! - говорю я, продолжая внимательно его разглядывать.- И пиджак этот принадлежит вам!
- Правда, вы так думаете? - спрашивает он возбужденно.
Я щупаю ткань и обращаю его внимание на качество. Английская шерсть, несомненно.
- Вот видите, я не был каким-нибудь там бродягой!
- Подождите-ка! - Мне приходит в голову одна мысль.- Нагните голову!
Как я и думал, к изнанке пиджака пришита этикетка с именем портного: Вальпазьян, улица Сент-Оноре, 30, Париж".
- Ну что ж, вы не английский лорд. Вы одеваетесь у портного в одном из шикарных районов Парижа, что ничуть не хуже. Видите, мы потихоньку продвигаемся.
Тем временем Улисс, не отрываясь от зеркала, не устает любоваться собой.
- Поразительное ощущение - твоя собственная одежда, Когда знаешь, откуда она, где куплена. Никогда бы не подумал, что испытываешь такое удовольствие. На грани сладострастия. Словно кусочек собственной кожи...
Я свысока соглашаюсь с ним и замечаю:
- В этом несчастье нормальных людей. Они ко всему привыкают. Они, как правило, щедро одарены, а заявляют, что несчастны. Вот, возьмите! Иметь глаза! Разве Господь дал человеку что-либо более удивительное, чем способность видеть? Весь день перед тобой широкоэкранное кино, в цвете и объеме! И что же! У всех у нас есть по два глаза, а мы не находим в этом ничего необыкновенного. Лишь слепые меч тают о счастье иметь глаза.
Но Улисс меня не слушает. Он вернулся к чемодану и больше не сомневается, что этот большой черный чемодан при надлежит ему.
- Взглянем на остальное? - спрашивает он с вожделением во взоре.
- Действуйте, мой друг, это же ваше!
И вот мы оба, стоя на коленях, опустошаем чемодан, называя вслух каждый предмет, который вынимаем.
- Пуловер... Будильник... Пара носков... Белая рубашка... Туалетный прибор...
Список вещей, позволяющий составить представление о человеке. Говорят, личные вещи делают личность, и это действительно так.
Улисс более чувствителен, чем я, к этой персонификации найденных предметов. Он осторожно притрагивается к ним, словно ласкает.
- Интересно,- говорит он вдруг,- у меня такое впечатление, будто я стал... как бы это сказать?.. значительней, что ли. Да, именно значительней!
Он встает, выпрямляясь, а я советую ему посмотреть, нет ли чего интересного в карманах пиджака. Он запускает руки во все карманы по очереди, они пусты.
Я возвращаюсь к чемодану и обнаруживаю там книгу "Воспитание чувств". Восхищенно присвистываю.
- Скажите-ка, это отлично! Вы любили хорошую литературу.
Но его, похоже, "Воспитание чувств" не слишком впечатляет.
- Ах, так! Это интересно? - спрашивает он простодушно.
- Поинтересней, чем "Недотёпы"[6].
- "Недо..." Как вы сказали?
Я вижу, тут нам не разобраться. Вздыхаю и, продолжаю листать книгу, натыкаюсь на вырезку из газеты, вложенную между страницами. Текст из английской газеты, обведенный красным карандашом.
- Странно,- говорю я.- Послушайте-ка: "Unknown girl's body found down the cliffs".
Разумеется, он ни слова не понимает, и я перевожу:
- У подножия скалы обнаружено тело неизвестной женщины... "Newhaven, march the seventeenth". Ньюхавен, 17 марта... Сегодня у нас 20-е. Значит, три дня назад.
- Три дня назад в Ньюхавене! - взволнованно повторяет Улисс.- Но ведь я оттуда приехал. Из Ньюхавена!
- Там по крайней мере вы сели на пароход. Погодите... Я читаю заметку и вкратце ему перевожу: у подножия скалы в Ньюхавене было обнаружено тело светловолосой женщины, лет приблизительно тридцати, одетой в шерстяное бежевое платье. Следствие предполагает, что она упала с двадцатипятиметровой скалы. Личность женщины еще не установлена. Полиция склоняется к версии, что это самоубийство.
- Вы думаете, я знал эту женщину? - спрашивает Улисс с ноткой беспокойства в голосе.
- Если чемодан действительно ваш и если вы потрудились обвести заметку красным карандашом...
- Самоубийство,- произносит он задумчиво.
- Это лишь версия,- говорю я с улыбкой.
- Но кто эта женщина? Какие у меня могли быть с ней отношения?
- Если мы узнаем, нетрудно будет установить, кто вы такой.
Улисса неодолимо притягивает чемодан, он снова к нему возвращается. Ему бы, наверное, хотелось, чтоб чемодан был бездонным, но внутри остался лишь пакет, перетянутый резинкой. Похоже, пачка писем.
Улисс разворачивает пакет, и выясняется, что в нем лишь одно письмо, между листками которого лежит несколько фотографий. Он вынимает их и, нахмурив брови, принимается разглядывать.
- Покажите-ка,- говорю я через некоторое время и протягиваю руку.
Не отрывая взгляда от фотографий, он передает мне один снимок, который, видимо, уже изучил.
- Но, послушайте, у нее светлые волосы, у этой дамы! - замечаю я, бросив взгляд на фотографию.- И потом, она выглядит точно лет на тридцать!
Улисс поднимает на меня глаза, в них - растерянность.
- Вы думаете, это та женщина, которая покончила с собой?
- Откуда мне знать. Но какие-то детали совпадают... Покажите остальные снимки.
Он протягивает мне одну за другой фотографии, описывая их, как если б я страдал близорукостью:
- Опять она, на берегу моря... Здесь - крупным планом... А это - на улице... Вот здесь ее видно очень хорошо. Красивая, правда? Какие чудесные глаза!
Он идет к свету, чтобы получше разглядеть последнюю фотографию. Но мне совсем не нравится, что он так близко подошел к окну. Я окликаю его:
- Эй! А эту фотографию вы хотите спрятать? Он возвращается ко мне со смущенным видом.
- Это очень... интимная фотография. Печально, если это действительно та женщина, что погибла в Ньюхавене. Такое прекрасное тело...
Похоже, он не собирается расставаться со снимком. И я снова протягиваю руку.
- Покажите же и мне, эгоист! Держу пари, что на этой фотографии она голая, а?
Он кивает и словно нехотя расстается со снимком.
- Восхитительно! - говорю я.- Живая роденовская модель.
- Была живая,- грустно замечает Улисс.
- Подождите ее хоронить!- В конце концов, нет доказательств, что это та женщина, о которой говорится в газете... Может, посмотрим, что в письме?
- Возьмите, прочитайте.- Улисс отдает мне сложенный вчетверо листок.У меня не хватает храбрости. Не знаю почему, но все это внушает мне тревогу, даже причиняет боль.
Я смотрю на него с удивлением.
- Только что вы говорили, что хотите знать, что завеса должна приподняться. Возможно, сейчас она приподнимается.
- Это-то меня Л пугает. Будто я прихожу в себя после глубокого обморока. Неожиданный страх - боюсь шума, света, жизни. Боюсь того, что могу узнать.
Меня охватывает беспокойство, подхожу к нему поближе, вглядываюсь в лицо. Слава богу, все те же пустые, затуманенные глаза человека, утратившего память.
- Может быть, к вам возвращается память?
- Нет,- говорит он, сжимая лоб своими длинными пальцами.- Но во мне происходит что-то непонятное... Какое-то шевеление... Мрак стал иным. Он утратил свою неподвижность. Словно я заперт в темной комнате и слышу, как снаружи дует ветер.
Однако не эти ощущения немощного слепца помогут нам продвинуться вперед. Ну же, тормошу я его, все-таки надо узнать!
Сажусь за стол и склоняюсь над письмом. Неровный почерк, как если б писал человек в состоянии сильного нервного возбуждения. Написано по-французски и, разумеется, начинается словами: "Любовь моя". Услышав их, Улисс вздрагивает.
- Ах, это любовное письмо! Вероятно, его писала та женщина?
Я переворачиваю листок, чтобы взглянуть на подпись.
- Нет. Подписано "Поль".
- "Поль",- повторяет Улисс, его лицо судорожно морщится.- Вы думаете, письмо от меня?
Он подходит к столу.
- Может быть.
- Тогда, значит, меня зовут Поль.
Знаю, он был бы очень рад зваться Полем. Получить наконец имя. Но у нас нет никаких доказательств, замечаю я ему, что он является автором письма.
- Постойте! Возможно, есть способ это проверить. Как вы думаете, можете вы что-нибудь написать?
- То есть как?
