Владимир Шитов - Собор без крестов

— ...Безбожные фанатики, многие из которых еще и под наркотическим воздействием, разве они думали о

гуманности к пленному? Скрывать не буду, были и среди наших десантников наркоманы, которые там

пристрастились к дурманящему зелью. Когда мы стали с ними поступать, как они с нами, то со стороны душманов

зверств к военнопленным поубавилось.

— Какой-нибудь эпизод расскажи, — вновь попросил Степанович.

— Уже не она, а ты просишь, — удивился Душман.

— Я более ее заинтересован услышать твое сообщение, как никак, а все же я русский, — пояснил

Степанович.

— Так и быть, расскажу фронтовой эпизод, в котором мне пришлось принимать участие. Однажды вечером

нас семерых десантников на вертолете с глушителем доставили и высадили на одной вершине горы с заданием

захватить «языка» одной сильно досаждавшей нам банды. Вертолет улетел, а мы потихоньку стали спускаться

вниз. Уже стемнело, видим, так метрах в пятистах под нами разведен костер. Подкрадываемся, смотрим в прибор

ночного видения, около костра отдыхает человек двадцать бандитов, оставивших на тропе, ведущей снизу вверх, часового. Его мы сняли ножом, одного взяли в плен, а остальных ликвидировали. Они толком ото сна и не

пришли в себя, а поэтому сопротивления почти не было нам.

— Почему не взяли других бандитов в плен? — поинтересовался Степанович.

— Все равно не поместились бы в нашем вертолете, который после операции мы вызвали в свой квадрат, так

же незаметно возвратились на базу.

— А если бы тот, кто снимал часового, промахнулся, и он поднял тревогу? Душманы расправились бы с вами, как вы с ними, — сделал свой вывод садовник.

— Не исключено, что они одолели бы нас, но если хочешь жить, то научишься метать нож и не

промахиваться. Бывало, и они давали нам прикурить, кто какую карту вытянет. И они, и мы болели озверином, —

пошутил Душман.

— Что это за болезнь? — не понял шутки Степанович, не зная, как перевести слово «озверин» миссис

Фостер.

— Зверели они на нас, и мы тоже вели себя не ягнятами, — пояснил он.

Миссис Фостер, подойдя к Душману, погладив его по голове, произнесла:

— Бедненький! Сколько тебе пришлось пережить. — Расплакавшись, она ушла.

После ее ухода Степанович, объясняя ее такое поведение, сообщил:

— У нее погиб сын во Вьетнаме.

— Давай выпьем за павших моих боевых друзей, — предложил Душман Виктору и Степановичу.

— У меня язва желудка, — отказавшись от спиртного, сообщил Степанович, покидая их.

— Впервые вижу русского, который отказывается от спиртного, — удивился Лесник.

— Денег жалко на лечение, — обиженно пробурчал Душман, недовольный, что Степанович не поддержал его

тост.

Так и не дождавшись по телевизору интересующего их сообщения, они легли отдыхать. Откуда они могли

знать, что сообщение об ограблении миссис Кэрол будет передаваться не по восьмому, а по двенадцатому

каналу?

На другой день Лесник от Степановича узнал, что вчера ограбили одну миллионершу, у которой похищено на

700 тысяч долларов драгоценностей и наличными 800 тысяч долларов.

Лесник, соблюдя предосторожность, решил больше не звонить Молоху, а, не задерживаясь, немедленно

приступить к продаже картин и уезжать домой.

О своем намерении за ужином он поставил в известность Фостера. Последний ничего не сказал сразу ему в

ответ, а после ужина пригласил к себе в кабинет для делового разговора.

— Я могу твои картины купить за два миллиона долларов, — неожиданно сообщил Фостер, предварительно

справившийся у специалистов и узнав у них, что данная сделка для него выгодна.

Предложение Фостера устраивало Лесника, но, наученный компаньоном, все же решил поторговаться и

попытаться взвинтить цену.

— Миллион долларов за любую из моих картин мне предлагал управляющий Центральным государственным

банком Вены, — напомнил Фостеру он.

— Какая твоя окончательная цена? — Не ожидая такого оборота, был вынужден спросить Фостер.

— За каждую картину по сотне тысяч долларов свыше миллиона.

— Чтобы этими сотнями тысяч рассчитаться со мной за работу, — догадливо произнес Фостер.

— Вы читаете мои мысли, — улыбнулся Лесник.

— А если я не соглашусь? — бросил пробный камень Фостер.

— Тогда тебе придется устраивать аукцион или торги типа тех, что были в Вене, — поставил условие Лесник.

Подумав, Фостер, поднялся с кресла.

— Будем считать, что сделка состоялась и разговор на эту тему закончен, — собираясь идти к себе в контору, произнес он.

— Мы с вами еще не все обговорили, — попросив Фостера присесть, заявил Лесник.

— Я слушаю, — беспечно бросил Фостер, ничего не ожидая для себя интересного от предстоящего

продолжения разговора.

— Кроме картин, я вывез сюда нелегально бриллиантов на полтора миллиона долларов. Миллион долларов у

меня уже есть наличными и полмиллиона должны принести на днях.

По округлившимся глазам Фостера Лесник понял, как он его удивил.

— На полтора миллиона вы продали в Нью-Йорке бриллиантов, и вам удалось избежать неприятностей? —

удивился Фостер.

— У меня был оптовый покупатель, который неизвестно когда вздумает их продавать, но я знаю точно, что

только после моего отъезда.

— У вас бриллианты еще есть на продажу?

— Для продажи нет, то, что есть, я оставил себе на черный день, так, несколько тысяч каратов.

— Я же видел твою жену всю в бриллиантах. У тебя такой перстень. Как я не догадался, что их у тебя много?

— сокрушенно ударив ладонями себе по коленям, прозрел Фостер. — Я бы тоже купил хорошую партию их, но

теперь-то чего вы от меня хотите?

— Я хочу в Венском государственном центральном банке открыть на себя счет. Там управляющий знает, что

я поехал в Штаты продавать свои картины, и, без сомнения, согласится открыть счет на мое имя, так в два-три

миллиона долларов. Я отдам вам один миллион наличными деньгами, и вы мне выписываете чек на три

миллиона долларов.

— Вы хотите с моей помощью отмыть свой грязный миллион, — догадливо произнес Фостер.

— Пускай будет так, — согласился Лесник.

— Вы меня толкаете на плохое дело, и менее чем за двести тысяч долларов я не соглашусь идти вам

навстречу.

— Будем считать, что я ваши условия принял, — не торгуясь, согласился Лесник. — Но мы же еще не

говорили о половине миллиона, которую вам должны передать для меня. Я бы просил вас поручить моему

адвокату купить на мое имя виллу или дом недалеко от Нью-Йорка, чтобы потом сдать ее или его в аренду, чтобы

это дело приносило мне доход в валюте.

— Виктор Степанович, с вами не соскучишься. Еще есть у вас ко мне какие просьбы?

— Других пока нет, — улыбнувшись, сообщил Лесник.

— За такую помощь вы мне будете должны еще пятьдесят тысяч долларов, если не боитесь довериться мне.

— Вы без обмана на нас неплохо заработали и сколько еще раз так заработаете. Зачем вам терять таких

дойных коровок.

— Я — честный бизнесмен и обманывать вас не собираюсь, клянусь памятью о моем погибшем сыне, —

заверил его Фостер. — Купчую на дом или виллу я привезу к вам в Москву. Как я понял вас, вам безразлично, в

каком месте я куплю строение, лишь бы оно было недалеко от Нью-Йорка.

Лесник в знак согласия кивнул головой.

— ...Тогда, с вашего позволения, я сам решу, в каком районе удобнее вложить деньги с большей отдачей для

вас.

— Так что стороны договорились по всем вопросам, и сделка состоялась, правда, пока только в устной

форме, но она состоялась между господами, которые от своих слов не отказываются.

Недостающие деньги до миллиона Лесник занял у Душмана, пообещав вернуть дома наличными. После того

как Фостер уехал к себе в контору, Лесник и Душман вышли из виллы на улицу, не зная, как выбраться в город, отдохнуть и купить подарки. К услугам Степановича, который не хотел пить с ними спиртного, они решили не

обращаться.

К ним подъехал знакомый таксист, обслуживавший их вчера, оказывается, он искал с ними встречи.

Таксист сообщил им, что его шеф подтверждает сумму, сообщенную по телевизору зрителям, и из расчета

этой суммы он будет с ними рассчитываться. Подробности расчета таксисту, по-видимому, не были известны.

Таксист передал приглашение шефа поработать вместе при следующем свидании.

Они побывали в нескольких магазинах, где купили для родственников и друзей подарки, и вернулись домой, предупредив водителя, чтобы он больше встреч с ними не искал, передали привет Молоху, и тот уехал.

Документально оформив продажу картин на два миллиона семьсот пятьдесят тысяч долларов, Фостер