Владимир Шитов - Собор без крестов
указанную сумму перечислил в Венский центральный государственный банк.
Уже на третий день после указанного выше сговора Лесник вместе с Душманом были в Вене.
Лесник, зайдя к управляющему банком, поинтересовался, не поступил ли перевод из Америки в руководимый
им банк на его имя.
Справившись по селектору у служащего соответствующего отдела, управляющий подтвердил, что указанная
Лесником сумма действительно поступила к ним в банк.
Управляющий банком не скрывал своего удовлетворения, что в лице Лесника приобрел богатого клиента.
Вызвав к себе в кабинет служащего, он поручил ему тут же на месте открыть счет на имя Гончарова Виктора
Степановича.
В разговоре с Лесником он, не утерпев, заметил:
— Все же вы не смогли продать свои картины за шесть миллионов долларов.
— Зато я продал их дороже той суммы, что предлагали вы мне, — обменялся с ним любезностью Лесник. —
Получилось не по-вашему, не по-моему, — примирительно заметил он.
С целью исключения непредвиденных осложнений на случай своей смерти, он написал завещание на жену и
своих детей, завещая им свой настоящий вклад. Оно было приобщено к карточке его личного счета. Копия
завещания осталась в юридической конторе, где оно им было оформлено.
Самолетом Лесник с Душманом вылетели в Москву, уставшие от выпавших на их долю приключений.
— Прилетим домой, передохну с недельку и мотану на море с Альбиной разряжаться, сил набираться, —
потягиваясь и зевая, сообщил Лесник.
— Я, наверное, никуда не поеду, дома буду отдыхать, а то Арбату понравится моими парнями командовать и
не захочет власть отдавать, — рассуждая вслух, подытожил Душман.
— Конечно, он у тебя шустрый, но против нас переть у него кишка тонка, — успокоил Лесник.
— Пока я его не боюсь, но надо найти повод и за что-то оттянуть, чтобы свое место знал.
— Иногда это идет на пользу, — беспечно согласился с ним Лесник. — По вершкам он у тебя ботает ничего, но такое дело, какое провернули мы с тобой, ему не потянуть.
Ведя непринужденную беседу и отдыхая, они благополучно прилетели из Вены в Москву.
Глава 74
Как Лесник и планировал, результаты его поездки в Западную Европу, а потом в Америку были настолько
впечатлительны, что успех операции «обмывался» у него дома несколько дней не только членами семьи, но и
многочисленными друзьями. После того как Борода и Альбина осознали, что они стали настоящими
миллионерами, Леснику не составляло никакого труда, чтобы уговорить Альбину поехать с ним на море и
отдохнуть.
Приехав в Сочи, они решили остановиться в гостинице, которая была расположена поближе к морю, других
условий при выборе временного места жительства они не искали.
Подмазав щедро руку администратору гостиницы, они получили двухместный номер сроком на двадцать
дней. За такой же срок они уплатили в кассу гостиницы деньги за платную стоянку своего автомобиля.
Имеющиеся на теле Лесника татуировки привлекли к нему внимание многих отдыхающих, порой помимо их
желания. У подростков они вызывали восхищение и зависть. У взрослых — отчуждение и настороженность. Если
Лесник к таким взглядам уже давно привык, то Альбину они раздражали, а поэтому по просьбе Альбины они с
центра пляжа перебазировались отдыхать на его окраину.
Постоянно отдыхая в одном месте пляжа, Лесник заметил, что оно приглянулось и другим мужчинам и
женщинам, у которых на теле были наколки разной уголовной символики. Тут были отдыхающие с наколками
соборов с куполами, с крестами и без, гладиаторов, пауков в паутине, разных крестов, перстней на пальцах, пиратов, парусников, роз с шипами и без шипов.
Контингент отдыхающих на краю пляжа постоянно менялся вместе с символикой их владельцев. Лесника не
удивляло постоянное стремление бывших зеков придерживаться своего круга. Это была особая каста, которая, даже освободившись из мест лишения свободы, продолжала жить по своим неписаным законам.
Когда бывших зеков становилось больше, чем позволял пятачок облюбованной Лесником «зоны», они легко
теснили других отдыхающих, расширяя свой плацдарм, общаясь между собой как старые знакомые, обменивались взглядами, понимающими ухмылками, пили доставшиеся им дни блаженства, как святые, не
попирая принципов друг друга.
Забредший туда бомж собрался тоже приземлиться, найдя свободное место, вместе со всем своим
барахлом, но встретившись взглядом с несколькими «пионерами» пятачка пляжа, быстро удалился, вызывая
своей внешностью и поспешным уходом всеобщее пренебрежение и брезгливые усмешки.
Леснику с Альбиной вдвоем было весело и интересно, а поэтому они, познакомившись поверхностно со
своим окружением, по-прежнему старались оставаться вдвоем.
Будучи атлетического сложения, высокого роста, с развитыми мышцами рук и ног, покрытый бронзовым
загаром, в красных плавках с белым поясом, на котором красовалась бляха двуглавого орла, Лесник неодно-
кратно замечал на себе манящие взгляды проходящих мимо одиноких женщин, но тонкое обручальное кольцо на
правой руке говорило им, что он окольцован и у них на него нет практически никаких шансов.
В голубом купальнике с толстой золотой цепочкой на шее, с бриллиантовыми сережками в ушах и
бриллиантовым перстнем на левой руке, не говоря об обручальном кольце, Альбина тоже представляла интерес
для женщин, которые завидовали ее богатству, желали его иметь, но не имели средств на такое приобретение.
Мужчины смотрели на нее как на спелый, манящий к себе плод, высоко находящийся на дереве, до которого они
никак не могли дотянуться.
Внешность Лесника, его наколки на теле давали возможность окружающим прочесть по ним, что он за птица
и каким путем драгоценности достались его подруге.
Искупавшись в море, Альбина и Виктор, уставшие, прилегли на песок. Альбина, балуясь, процеживая песок
между пальцами, сыпала его на спину мужу.
— Виктор, а почему у тебя в молодости была кличка Сарафан? — неожиданно вкрадчиво спросила она.
— Чего вдруг тебе взбрело спрашивать о такой чепухе? — вяло пробурчал он.
— Я же твоя жена, и мне все в отношении тебя интересно, к тому же я о муже должна все знать или в
крайнем случае стремиться к этому, — вкрадчиво, но вместе с тем настойчиво попросила она.
— У нас там, — не поясняя где, — все ходят с кличками. Какую мне там дали, вот и носил, а теперь Лесником
кличут. Хоть убей, почему так делают, не знаю.
— Могли, к примеру, назвать козлом, но почему-то назвали Сарафаном, — дурашливо заметила она.
Резко повернувшись с живота на спину, Виктор заявил:
— Ну ты даешь!
— Ты не нукай, а по-человечески объясни мне, конечно, если можешь.
— Сейчас разъясню, — сообщил он, внимательно посмотрев по сторонам.
Обращаясь к лежащему на топчане мужчине, у которого на груди красовалась наколка в виде огромного
тигра, пожирающего беспомощную лань, он попросил:
— Послушай, кореш, тебя можно на минуточку?
Мужчина не спеша повернулся в его сторону:
— В чем дело?
— Извини меня, негодяя, что побеспокоил. Жена интересуется, почему у хозяина одним дают такие кликухи, а
другим не такие. Моему объяснению она не верит.
— Усек! — пренебрежительно глянув на Альбину, изрек тот и пояснил не спеша: — Там каждому дают такую
кличку, какую он заработал.
Виктор стал беззаботно хохотать, переваливаясь на песке с бока на бок.
— Что, не так ей ответил? — заговорщически поинтересовался мужик у Виктора, который, поднявшись на
ноги, не замечая игры своих мускулов, похлопав дружески его по плечу, сказал:
— Прости за хохму, но ты ей ответил моими словами.
Новый знакомый беспечно вновь перевернулся на топчане с бока на спину, а Лесник пошел к морю. Когда он, накупавшись, подошел и подсел к Альбине, она, повалив его в песок, проникновенно спросила:
— Виктор! Ты меня любишь?
Лежа вниз лицом, Лесник ответил:
— Разве ты не видишь, тебе еще нужны слова?
— Мало ли, что я вижу, может быть, я слепая сейчас, я хочу слышать.
Глубоко вдохнув и выдохнув воздух из легких, как из кузнечного меха, как давно вынянченное и выношенное, он произнес:
— Глупенькая, конечно люблю.
Наклонившись к Виктору, она, поцеловав его в мокрые волосы, прошептала ему в ухо:
— Честно?
— А ты?
— Честнее некуда! — прослезившись от нахлынувших чувств, ответила она. — Но запомни, если еще хотя бы
один раз ссарафанишь, то того, что было между нами, и то, что есть, уже никогда не будет.
Между ними состоялся тот разговор, который зрел многие годы совместной жизни, спелые плоды которого
