Евгений Сухов - Слово Варяга

По его тону Чертанов чувствовал, что он выложил ему не все. Его всегда раздражала особенность Маркелова оставлять самое главное под конец.

— Что там у тебя еще? Не тяни!

— Я тут еще немного покопался в его личном деле. И знаешь, что обнаружил? Оказывается, аномальная любовь к девушкам проявляется у него уже с раннего детства. Еще в тринадцатилетнем возрасте было отмечено — «склонен к изнасилованиям».

— Ты проверил фотографию, что я сканировал для тебя? — раздраженно спросил Чертанов.

— Проверил. Ты сидишь или стоишь?

— Стою.

— Тогда держись крепче, чтобы не свалиться. Оказывается, Шатров и Матвей Тимашов двоюродные братья!

— Это точно?

— Да.

— А они знают об этом?

— Похоже, что нет.

— Как ты это установил?

— В квартире Тимашова я нашел такую же фотографию. Кроме того, отыскался выпускной альбом его отца, под фотографией подпись «Борис Шатров».

— Выходит, что он поменял фамилию?

— Получается, что так.

— Ладно, я возвращаюсь в интернат. У меня к Екатерине Алексеевне будет еще несколько вопросов.

— Хорошо. До связи.

Положив телефон в карман, Чертанов заторопился к интернату. В закоулках сознания блуждало какое-то дурное предчувствие и подсказывало ему, что следовало поторопиться.

Быстрым шагом он пересек двор, в котором мальчишки продолжали играть в футбол. Только в углу площадки, спрятанном от людских глаз плотной стеной кустов, подростки, оседлав дощатые ящики, азартно резались в карты на деньги. Раздался отчаянный крик, кому-то из них не повезло.

У входа Чертанов столкнулся с директором, который терпеливо распекал какого-то краснощекого мальчишку, вцепившись пальцами в его плечо. Обыкновенные детдомовские разборки.

— Вы что-то забыли? — удивленно посмотрел Курков на Чертанова.

— Кое-что надо бы уточнить.

Директорская хватка на мгновение ослабела, и мальчишка, воспользовавшись случаем, юркнул в стайку проходящих мимо школьников и мгновенно затерялся.

— У меня тут возникли кое-какие вопросы к Екатерине Алексеевне. Я бы хотел с ней немного пообщаться.

— Давайте я вас провожу, — неожиданно вызвался директор и, не дожидаясь ответа Чертанова, уверенно пошел впереди. Они подошли к комнате Копыловой. — Екатерина Алексеевна! — уверенно распахнул директор дверь. Неожиданно он остановился у порога, не решаясь перешагнуть его, будто натолкнулся на какую-то невидимую преграду. Медленно повернув к Чертанову враз побелевшее лицо, он прошептал: — Господи!.. Взгляните!

Михаил понял, что предчувствие не обмануло его, случилось нечто непоправимое. Так оно и есть! Едва он шагнул в дверной проем, как увидел распластанную на стуле Копылову. Женщина была мертва, это было видно с первого взгляда, — багровое лицо казалось каким-то вздувшимся, шею перетягивал длинный шнурок. А через распахнутое настежь окно врывался ветер и бестолково трепал ее волосы. Михаил быстро подошел к окну и посмотрел во двор. Его встретили молчаливые кусты сирени.

Обернувшись, Чертанов сказал:

— Вызывайте милицию!

— Да, конечно, — засуетился директор, и еще через секунду в коридоре послышались его удаляющиеся шаги.

Чертанов подошел к убитой. Выпуклые глаза, успевшие налиться кровью, смотрели одновременно с мольбой и страхом. Рот женщины был широко открыт, как будто она хотела назвать имя убийцы. Да вот не успела. Слова, застрявшие в гортани, так и не сумели выбраться наружу.

А это еще что такое?

На коленях женщины лежал небольшой квадратик картона. Михаил Чертанов осторожно поднял его и перевернул. На картоне черной шариковой ручкой была нарисована корона, в которую ударяет молния.

Глава 23

Глубоко затянувшись сигаретой, Шатров прикрыл глаза. Дым, не пропустив ни одной альвеолы, пьянящим дурманом прогулялся в легких и заблудился. Наконец дым прорвался через нос тонкими струйками. В этот момент Шатров вдруг напомнил Чертанову свирепого Змея Горыныча на отдыхе. Вот сейчас соберется с силами и вновь даст бой Илье Муромцу!

Чертанов подумал, что ни разу не видел курящего Шатрова. Увиденное стало для него неким маленьким открытием. Михаилу всегда казалось, что Шатров необыкновенно печется о своем здоровье, а тут дымил похлеще океанического лайнера!

Тесный кабинет уже утопал в облаках дыма, но он даже не догадался открыть форточку, чтобы проветрить помещение, и самозабвенно чадил. Чертанов знал, что Шатров уже опоздал на заседание ученого совета, но он по-прежнему не торопился и, казалось, готов был курить до бесконечности.

Наконец Дмитрий Степанович встряхнулся и, разогнав ладонью дым, предложил:

— Давайте спустимся во двор.

— Не возражаю, — согласился Чертанов.

Вышли во двор клиники. Обычно здесь гуляют больные, но в этот час во дворе было пустынно. Устроились на узкой скамейке. У Шатрова был отрешенный вид, однако это не мешало ему подмечать молоденьких медсестер с голыми зовущими коленками; дворового кота, что, задрав хвост, метил рябину, росшую у входа в клинику. И вместе с тем его сознание в эти минуты находилось где-то далеко. Невозможно было понять, какая именно химическая реакция в настоящее время будоражит его нейроны.

— Знаете, что я вам скажу, — наконец сказал Шатров. Создавалось впечатление, что речь дается ему с трудом. — Все гораздо сложнее… Для полноценного развития ребенка важен контакт матери с младенцем, причем в первые дни его рождения. Голосовой контакт с ребенком и прикосновение к нему в самом раннем возрасте позволяют ему четко проводить границу между «я» и «не-я». Если же младенец лишен подобных контактов, у него развивается острый психоз, который в дальнейшем может перерасти в серьезную патологию. Когда мать гладит ребенка по голове, она невольно возбуждает нервные окончания в перегородочной области головного мозга. Младенец начинает осознавать, что его любят, что он необходим. Именно этот фактор является важным звеном в цепи его эмоционального формирования.

— К чему вы все это говорите?

— А вы послушайте дальше. — Шатров отшвырнул окурок, позабыв о том, что рядом стояла урна. — Если подобного контакта не случилось, то происходит затормаживание развития среднего мозга. Психологи подобные вещи называют чувственными отклонениями. Так или иначе, в дальнейшем поведение подобной личности нельзя считать нормальным. Они жестоки, непредсказуемы, замкнуты. Я как-то побывал в Лондоне на конгрессе психологов, и один профессор из Бельгии сделал очень интересный доклад. Оказывается, нечто подобное происходит и с животными. Например, с детенышами обезьян, если их держать в изоляции от матери.

— И что же с ними происходит?

— Они начинают нападать на своих сородичей совершенно без всякой причины. Странно, не правда ли? Атака без причины не свойственна животным, они нападают только в двух случаях: или когда охотятся, или когда чувствуют угрозу.

— К чему вы клоните? — спросил Чертанов.

— А к тому, что это еще раз указывает на то, что мой отец не мог быть маньяком. У него другой тип поведения, другой психологический портрет. В детстве он не был лишен чувственных контактов. Его любили и отец, и мать. До четырех лет… До того самого времени, пока не сформируется личность. С моим дядей все происходило иначе. Он остался без родителей, когда ему исполнилось полгода. Потом был этот интернат-детдом. — Шатров замолчал и вновь потянулся к пачке сигарет. Но нет, он безжалостно скомкал пачку и в сердцах зашвырнул ее в траву. Оно и правильно, тот никотин, что успел осесть на легких доктора за время их беседы, способен довести до паралича целый табун лошадей. — Знаете, мне как-то пришлось побывать в детском доме для грудных детей. Там стоит такой ор, что просто перепонки лопаются, но ни воспитатели, ни нянечки к детям не подходят. Я у них спрашиваю, почему же вы их не успокаиваете? Взяли бы на руки малыша, покачали. И знаете, что они мне ответили?

Чертанов пожал плечами:

— Даже не представляю.

— А они мне ответили, что у них такое правило — не брать ребенка на руки! Если взять одного, то обязательно будут проситься и другие. А их там несколько десятков, всех не понянчишь. Вот такая жестокая диалектика, — задумчиво протянул Дмитрий Степанович. — Ходят между орущими детьми и ничего не могут сделать.

— Все это похоже на правду, не могу с вами не согласиться, — вынужден был признать Чертанов.

— Если это так, тогда получается, что мой дядя и есть тот самый маньяк, который безнаказанно орудовал столько лет.

— Получается, что так, — согласился Чертанов.

— Кажется, теперь я начинаю кое-что понимать. Пока я рос, мы получали денежные переводы, но никто не мог понять, от кого они. Теперь я понимаю, что деньги присылал младший брат отца. Потом переводы перестали приходить. Значит, тогда он уже умер… Видно, он считал себя виноватым в судьбе старшего брата и таким вот образом старался замолить свою вину. Мне непонятно только одно что заставило моего отца взять всю вину на себя? — с недоумением признался Шатров.