Олег Алякринский - Клятва на верность
Глаза у Гоши стали темные, страшные.
— Ну как, продолжим? Или ваши не пляшут?
Варяг с суеверным страхом отбросил карты.
— Ну уж нет. С кем с кем, но с тобой — уволь.
К незнакомому страху примешивалось облегчение: не зря пришел. Гоша справится. Еще бы!
Глава 39
Сегодня шел пятый день пребывания Варяга в госпитале Главспецстроя. К Людмиле Сергеевне приехал на беседу Николай Валерьянович. Ему предстоял тяжелый разговор с ней…
— Он уже лежит у вас пять дней, — убеждал Людмилу Сергеевну Чижевский. — Его ищут. И очень скоро придут сюда.
— Не понимаю, — хмурилась женщина. — Кто же он все-таки такой, вы можете мне сказать?
— Нет, Людмила Сергеевна, поверьте мне — для вашего же блага, не надо знать, кто он такой. Для вас он просто пациент. Больной. — Николай Валерьянович осторожно прикрыл ладонью ее узкую длинную кисть. — Я знаю, что говорю. Мы заберем его сегодня же. Сейчас же. Но в этой связи у меня к вам вопрос. А может быть, даже просьба. — Чижевский помолчал. — Мы не можем везти его в Москву — там его наверняка обнаружат. Мне бы хорошо было его спрятать в укромном месте — желательно подальше от столицы. Где нибудь в таком месте, где никому в голову не придет его искать…
— Но он еще лежачий больной! — воскликнула Людмила Сергеевна, и ее красивые зеленые глаза вспыхнули неподдельным возмущением. — Вы так печетесь о безопасности своего… друга, а рискуете его здоровьем! Не дай бог, начнется осложнение…
— Вот и я о том, — мягко прервал ее Чижевский. — Его бы хорошо в какую-нибудь глухую сельскую больничку положить. Под чужим именем. И чтоб никто не задавал лишних вопросов. Не подскажете ли мне, есть тут в округе такая?
Людмила Сергеевна в упор глядела на Чижевского, и в ее глазах стоял немой вопрос: «Что это, товарищ дорогой, за конспирация такая? Кого же вы мне пять дней назад доставили? Может, шпиона?
— Есть такая больничка, — тихо выговорила она точно через силу. — Там у меня мама работает старшей медсестрой. В Нахабино. Областной центр пульмонологии.
— Легочные больные? — переспросил, просияв, Чижевский.
— Да, — коротко улыбнулась Людмила Сергеевна.
— Ну так это совсем другое дело! Это как раз то, что и нужно! Когда будем перевозить?
— Погодите. — Людмила Сергеевна встала из-за стола. — Можно я сначала с мамой переговорю?
Между тем избирательная кампания набирала силу и, если бы не загруженность, включающая в себя и рутину институтских дел, встречи делегаций, научные симпозиумы, а кроме того — и это уже было главное — подготовка встречи Гоши с товарищем Гавриловым, Варяг с большим бы удовольствием отдался бурному, но где-то и приятному течению предвыборных хлопот.
Прошли ноябрьские праздники, до выборов в Государственную думу оставалось несколько недель, и сейчас Варяг ехал в Свиблово на один из митингов, где должны были выступать его сторонники и агитаторы, и с интересом смотрел из окна институтской «Волги» на суетящуюся, гомонящую, возбужденную Москву. Непривычному человеку, думал Варяг, могло бы показаться, что серая рутина будней, так надоевшая советскому человеку, вдруг провалилась в тартарары и заря свободы озарила горизонт, воодушевив новых российских граждан, пробудив в них надежды, светлые ожидания, готовность бросить постылую работу и всем сообща кинуться куда-нибудь в бой или на митинг или не отрываться от телевизора, откуда вещали новые политики-демократы, Кашпировские и алланы чумаки, евтушенки с политическими стихами-экспромтами и прочие оракулы, явившиеся из небытия борцы за права отдельно взятого человека. Варяг усмехался своим мыслям. Ему было смешно еще и потому, что лучше, чем кто-либо другой, он понимал: перемены никогда не ведут к лучшему, а революции делаются для того, чтобы кучка победителей получила власть и блага кучки побежденных…
Ближе к месту митинга Варяг отпустил машину и пошел пешком. Город бурлил, и, если бы не наблюдавшаяся повсеместно и у всех веселая решимость, а также озлобленная готовность схватить лом и что-нибудь ринуться крушить, могло бы все сойти за майскую демонстрацию. Пьяных вот было не так уж много, не до пьянства стало теперь, можно было спьяна что-то и упустить интересное.
Варяг теперь всюду обращал внимание на предвыборные плакаты кандидатов в депутаты. Сейчас с одобрением отметил, что лишь его плакатное лицо в ряду иных представительных физиономий оставалось без надписей и царапин. Мужики Ангела, вероятно, пристально следят за порядком. Или вовремя заменяют попорченный лик, или надежно охраняют. А может быть, Владислава Щербатова и впрямь так сильно полюбил обыватель, вновь ухмыльнулся Варяг и стал читать набранный крупным шрифтом текст предвыборной программы и те обещания, без которых не может обойтись ни одна предвыборная канитель. «Рабочие места всем, кто хочет работать… Пенсии всем, кто свое отработал… Жилье… Зарплата…» Обычный треп. Не хуже, чем у других. Главное, формальности все соблюдены.
Но не только. Основную ставку Варяг и его политические советники делали на материальную заинтересованность конкретных граждан. Старикам-пенсионерам на митингах и встречах с избирателями постоянно раздавали продуктовые наборы. А всем, кто обещал голосовать за него, совали конверты с тугими пачками обесцененных рублей. Но все — и работяги с АЗЛК, и студенты из МГТУ, и особенно пенсионеры, получая от «избирательного штаба Владислава Щербатова единовременное пособие в размере своей месячной пенсии, смотрели на него такими глазами, какими истинно верующий мог бы взирать на явившегося ему из облака Спасителя.
— Милый ты наш, заботливый, — шепелявили беззубые рты, — вот за тебя мы и будем голосовать, никто нам не нужен, все нас обманывают, только что по миру не ходим. Совсем жизни не стало. И помереть страшно. Гробовые отобрали… Все погорело на сберкнижках… Одной только мыслью и тешимся, может, добрые люди сжалятся…
Все в новой России оказалось завязано на деньгах. Варягу прежде было и так это ясно, но применительно к выборам — лишь в теории. Сейчас он убеждался на практике, что голосовать народ был готов лишь за тех, кто имел больше бабок, а значит, мог больше выложить на свою агитацию. Точно так же и победить был обречен лишь тот, кто мог сорить бабками без счета.
Да, думал он, бабок нужно море, море… Тут и одного воровского общака не хватит. Да что общак — надо вообще с общаком по-другому работать, не так, как раньше. Хватит хранить его по сундукам на дачах у смотрящих да по зонам пускать на грев. Общаковские деньги надо вкладывать, вкладывать в бизнес, чтобы потом собирать урожай сам-пят… Но это дело будущего. А пока надо митинговать…
Вот и сам митинг. Народу, как говорится, яблоку негде упасть. Затерявшись в толпе и, естественно, никем не узнанный, Варяг пробирался вперед к трибуне. И удивлялся этому стремлению людей кучковаться. Для чего? Ожидание светлого будущего, которое кто-то посторонний предоставит на блюдечке с голубой каемочкой? Или принципиальное недоверие к собственным силам? Стадо, ожидающее своего козла? Почему сами они не хотят подняться? Как он, Варяг? Кто мешает, кроме них самих?
Своих соперников он знал, был с ними знаком, но не считал, что они составят ему серьезную конкуренцию. До выборов осталась всего неделя, но симпатии избирателей, судя по всему, склонялись в его сторону. Варят становился известен, и странно, это ему льстило, вопреки всему. Он, конечно, понимал, что Владислав Щербатов и создан для того, чтобы быть публичным человеком, но — волчья натура вора инстинктивно сопротивлялась этой публичности.
И тем не менее, когда в институте его заранее, часто с долей лести, поздравляли с будущей победой, ему было приятно. На митинг прибыли все кандидаты его округа. Сегодня не выступал только он. С утра запланировал приехать незаметно и послушать, что о нем говорят у него за спиной.
Вначале все шло как обычно. Один за другим отметились три кандидата, но все выступили пресно, без особого подъема, хотя толпе зевак, наэлектризованной октябрьскими событиями в Москве, и этого было достаточно. В ответ на лозунги с трибун восторженно вопили, повторяя: «Прихлебателей — вон!», «Эксперименты над людьми прекратить!», «Хватит продавать Родину!» — все радовались единству взглядов и убеждений.
Потом стали вылезать к микрофону разные сомнительные личности из предвыборного окружения кандидатов в депутаты. Были и люди Варяга. Славили его и хаяли всех остальных — как и надо. Чем проще, тем лучше. Некоторые из чужих открыто поливали грязью Щербатова. Варяг присматривался, какое это производит впечатление, и видел, что никакое.
