Чёрные вдовы - Владимир Волкович
– Слушаю вас.
– Это деяние криминальное, и за него по закону может быть строгое наказание. – Старичок подождал реакции девушки и, не дождавшись, продолжил: – Из Израиля вам вылететь не удастся, сразу проверят. Можно вылететь из другой страны, если вы сможете туда попасть. При получении каких-либо документов в департаменте внутренних дел Франции у вас будут большие сложности. Ну и наконец, вам придётся нам заплатить две тысячи долларов.
И только после этих слов Мария согласно кивнула головой:
– Хорошо.
– У вас есть имя и фамилия человека, на которого нужно подготовить документы?
– Да есть, Луиза Моро.
– Минуточку, я сейчас напечатаю, а вы проверите. Также укажите все другие необходимые сведения: дату, место рождения и прочее. Ну и фото давай.
Когда все необходимые данные были наконец оговорены, старичок предложил ещё раз тщательно всё проверить и заключил:
– За документами зайдёте через неделю.
– Я смогу в следующую пятницу.
– Как вам будет угодно.
* * *
– Лион, ты сможешь мне помочь?
– Только в том случае, если всё расскажешь.
– Расскажу, только попрошу тебя об одном – пусть Рон ничего не узнает, ты ему не передашь то, что услышишь, я просто исчезну из его жизни.
– Ты хочешь уехать из-за него?
– Нет, конечно, я тебе расскажу, – Маша сделала значительную паузу, – уверена, что никому ничего не передашь. Так?
– Можешь не сомневаться, не смотри, что я такой лёгкий, я – верный. Думаю, и сама это увидела, поэтому и обратилась ко мне с таким делом.
– Да, ты прав. – девушка подтянулась и напряглась, почувствовав вдруг в себе твёрдый и жёсткий стержень, который начал зреть в ней после того, как она хладнокровно, словно свинью, зарезала похотливого самца Тофика Байрамова. Она медленно, но неудержимо менялась, превращаясь из золотой девочки, профессорской дочки, в жёсткую, решительную, неукротимую женщину без всяких сдерживающих факторов. Её хорошо развитый аналитический мозг работал быстро, чётко, точно. Нескольких секунд хватало, чтобы оценить ситуацию и принять правильное решение. Женская жалость и мечтательность отходили на второй, дальний план её мыслей.
Лион смотрел на неё и ждал, они сидели в его машине, на улице стемнело, и лишь свет уличных фонарей да блики от проезжающих иногда машин освещали лица. Он не торопил девушку, понимая, что ей не так просто решиться рассказать, хотя и знакомому, но, в сущности, чужому человеку, свои тайны, выложить самое сокровенное. И Маша понимала, что сейчас, когда она озвучит то, что наметила, назад для неё уже дороги не будет: мысли, облечённые в слова, – становятся материальными.
– Я – убийца! – Вот и всё, она обозначила себя в этом мире, и уже невозможно стать прежней и вернуться в ту жизнь, которая осталась позади. Теперь только вперёд, а убивать нисколько не страшно, а даже прикольно.
Лион молчал, лишь пальцы рук, лежащие на коленях, выстукивали беззвучную дробь.
– Это случилось в Израиле?
– Нет, это произошло в Москве.
– Расскажи.
И Маша, сама, не понимая, почему, рассказала ему всё без утайки.
– В Израиле тебе нечего опасаться, наша страна не выдаёт своих граждан, тем более Советскому Союзу. Но ты можешь вернуться добровольно и всё рассказать, тебя не накажут строго. Возьмёшь хорошего адвоката, и он сможет настоять на состоянии аффекта после изнасилования. Обычно у нас в этом случае легко отделываются.
– Ха! Ты не знаешь этой страны, в ней диктаторский режим, там сажали и сажают невиновных, тем более я сбежала с места преступления и из страны. Там это называется предательством, за которое судят строже, чем за убийство.
– Так оставайся здесь. Окончишь службу, выйдешь замуж за Рона, он замечательный парень и очень тебя любит. Пойдёшь учиться…
– Эх, Лион! – Маша погладила парня по рукаву куртки. – Я не умею любить. Зато умею ненавидеть, до дрожи, до желания убивать и убивать… Вот скажи, как себя сдерживать? Да и нужно ли?
– Мириам, оставайся в Израиле, здесь мы рядом и поможем тебе, пока служишь, будешь приезжать ко мне или к Рону, если тебе дом, где ты живёшь, не по нраву. А если насчёт твоего дела в России, то здесь другие законы, ты же знаешь, что евреям важна жизнь каждого, и просто так никого не посадят.
– Да уж, видела я в кинохронике, как евреи раздолбали арабов в прошлых войнах, о какой там дорогой жизни речь могла идти.
– Это война. Это уничтожение тех, кто хочет забрать твою землю, убить твою семью, разрушить твоё государство. Здесь не может быть места жалости, а евреи будут защищаться до конца потому, что впервые за две тысячи лет у них своё государство, и никто не смеет на него посягнуть. Они борются за свою свободу и за свою честь, а за это и убить врага – святое дело. Да ты же еврейка, должна и сама всё знать.
– Вот и я убивала этого урода в Москве за свою честь и свободу! А в том, что я еврейка, моя тётка заставила меня усомниться.
Лион вытаращил глаза и открыл рот, собираясь что-то возразить, но сумел лишь спросить:
– Как это?
– Меня зачали в пробирке. Ха-ха-ха! – не рассмеялась, а зло проговорила Мария. – Представляешь!
– Такого не бывает.
– Ты отстал, Лион, это пока происходит только в лабораториях, но скоро выйдет на широкую дорогу. Вот меня и зачали в одной такой лаборатории в Латинской Америке. Моя биологическая мать метиска, а моя мать лишь выносила меня. Так скажи теперь, еврейка я или нет?
Лион молчал, обдумывая то, что он услышал, и пробуя привести в порядок свои мысли, наконец, выдавил из себя:
– Она солгала тебе.
– Я её прозондировала, знаю такой способ определить человека, он меня редко обманывает. Она говорила правду.
– Это неважно, отец еврей, и ты имеешь право на репатриацию. Никто не знает о твоей пробирке, наши раввины никогда не допустят такое в Израиле.
– Но у меня в душе после этого известия всё оборвалось. Не хочу тут оставаться. Я из пробирки, понимаешь, из пробирки! – уже кричала Мария. – Моя мать метиска из Аргентины! Откуда тебе понять меня, что я должна чувствовать, узнав такое! Я так любила своих родителей, жить без них не хотела, думала наложить на себя руки, когда они погибли в автокатастрофе, мне всего четырнадцать было… – Голос девушки задрожал, она закрыла лицо руками, как делала всегда, когда хотела сдержать слёзы.
Лион молчал, выжидая, когда Мария справится с собой. Через пять минут она заговорила уже другим, холодным, спокойным и жёстким голосом:
