Подвал. В плену - Нойбауэр Николь
И у этих детей еще было счастливое детство. Тут речь не шла о сломанных ребрах. Вехтер закрыл документы. Было уже поздно, и от света настольной лампы слезились глаза. Если бы он завтра утром спросил, кто может рассказать истории о побоях и унижениях, и все при этом отвечали бы честно, сколько человек подняло бы руки? Каждый второй? Каждый третий? Что считается нормальным за закрытыми жалюзи?
Ханнес вернулся с папкой под мышкой.
– Скажи-ка, Ханнес, а тебя в детстве лупили?
– Как ты об этом узнал?
Папка выскользнула и упала на пол. Ошеломленный Ханнес уставился на Вехтера. Ого! Это наверняка не та тема, которую можно просто так обсуждать за письменным столом, как погоду.
– Я имел в виду… Извини. Это меня, конечно, не касается.
– Я был в католическом интернате.
– Мне очень жаль… – Вехтер отвел взгляд. – Я об этом не знал.
Ханнес кое-как собрал стопку старых документов и прижал их к груди.
– Да без проблем. Я пойду к шредеру, утилизирую эти бумаги.
– Давай.
Здесь не из кого веревки вить.
Кофе-машина снова понемногу начинала щебетать. Он подождал еще несколько минут и, сдавшись на сегодня, отправился вниз к кофейному автомату. На этаже не было слышно ничего, кроме жужжания кофейного автомата и треска шредера. Наверное, они с Ханнесом остались одни, может, не только на этаже, но и во всем здании.
За свое короткое детство он не получил ни одной затрещины, разве что от коровы Ирмгард, которая впечатала его копытом в стену коровника. Но это не считается. Упокой Господь ее стейки.
«Собственно…» – подумал он и бросил монету в один евро в кофейный автомат. Лязг металла о металл прозвучал необычайно громко.
«Собственно…» – подумал он и поставил свою чашку на липкую решетку.
«Собственно…» – подумал он, наблюдая, как в чашку льется кофе, а потом с бульканьем иссякает. Шредер ненадолго умолк, и в воцарившейся тишине было что-то бестактное.
Собственно, он должен быть счастливым человеком.
Глава 9
Снег кающихся
Сегодня ночью Лили ему не снилась. А привиделись Ханнесу маленькие ножки на мраморной плитке, холодный сквозняк в галерее со сводами, обдувающий штукатурку. Мальчики в пижамах, которые мерзли и сонно моргали, стоя рядом в колонне по два. И над всем этим – шепот.
«Тс-с-с-с, тс-с-с-с!» Тише, ведь если кто-то не будет стоять тихо, то накажут весь класс. «Тс-с-с-с, тс-с-с-с». Тише, чтобы кого-нибудь не схватили и не выволокли из строя. Это был тот самый момент перед пробуждением, когда Ханнес уже понимал, что видит сон, и мог им управлять.
Ну хватит.
Ханнес послушался и открыл глаза за несколько секунд до того, как прозвенел будильник на телефоне. Он еще в полудреме нащупал мобильник, включил экран. Никаких звонков, никаких новостей. Он и не рассчитывал на это. Проверял просто рефлекторно. Только теперь он уверился, что ничего не произошло, что Лили объявилась только во сне, где жила в далеком городе, снова став маленькой девочкой, какой была когда-то давно. Ханнес испугался того, что все так быстро испарилось.
Мальчики в коридоре исчезли, но шепот остался. На самой верхней полке горела красная лампочка, в кофе-машине шипел пар. Вехтер вчера наполнил ее свежей водой и забыл выключить. Поэтому Ханнес и не хотел заводить собственную кофе-машину: когда-нибудь Вехтер их всех сожжет.
Он лежал в спальном мешке и замерз. Отопление на ночь уменьшили, но когда-нибудь придется вылезти из своего кокона. Можно ли в такое время позвонить Йонне? Нет, еще слишком рано, они втроем еще лежат в постели. Он мог бы тоже лежать рядом. Он не захотел вчера возвращаться домой, а потом снова ехать на службу. Теперь он только радовался этому. Иначе ему пришлось бы еще полтора часа добираться на машине – немыслимо. Он хотя бы выспался. О господи, что он здесь, собственно, делает? Лили во всем виновата. Даже издалека она умудрялась портить ему жизнь.
День уже подкарауливал Ханнеса, чтобы вручить ему список заданий. Но с этим можно было повременить. Сначала встать, надеть свежую рубашку, запустить все же эту чертову кофе-машину. Посмотреть, что она умеет.
Вехтер вошел, в руках у него была булка в пакете. Ханнес как раз чистил фильтр в перепачканной пластиковой емкости. Вехтер принес с собой холод и запах автомобиля.
– Приятного аппетита. Как спалось?
– Жестковато. Полагаю, не лучше, чем господину Баптисту.
Он осторожно повернул голову и удивился, что шея не хрустнула: ему было лучше, чем вчера.
– У тебя что-то болит? – спросил Вехтер.
– Проходит уже.
– Тебя кто-то подрезал? – не унимался Вехтер.
– Нет, я же говорил – просто резко затормозил.
Ханнес хотел сменить тему, сменить все темы, которые имели бы к нему отношение. Он не желал говорить не только о своей шее, о Лили или монастырской школе. Он мечтал о том, чтобы забраться в спальный мешок и натянуть его на голову, пока полицейский Брандль будет делать свою работу. Клонирование казалось все более заманчивой перспективой.
– Нам нужно продолжить допросы.
Вехтер протянул ему крендель и чашку с надписью «Ипподром 1997».
– Позже мне нужно еще уладить кое-что другое, – сказал он.
– Позже? Ты с ума сошел? У нас остался только сегодняшний день.
Они могли удерживать Лорена Баптиста только до вечера. А потом им необходимо было подтвердить ордер на арест, хотя бы для того, чтобы выиграть время. На любого другого садиста они уже давно получили бы бумагу. Приходилось тратить массу сил, чтобы выбить хоть какое-то разрешение.
– У нас на счету каждая минута, дольше ждать нельзя.
Ханнес размешал кофе: никакой тебе пенки, лишь густое варево со взвесью. Он с опаской сделал глоток. Черный. Крепкий.
– Что такое? Тебе не нравится? – озабоченно спросил Вехтер.
– Нет-нет. Хорош.
Невероятно хорош. Ханнес растратил впустую годы жизни с автоматическими кофеварками. Но это ничего не меняло – им нужно было поторапливаться.
– Наше время истекает, – сказал он. – У нас есть один день на Баптиста, и мы должны его использовать с толком.
– Спокойно, любитель кофе с молоком. Мы все успеем. – Вехтер широко улыбнулся. – Я хочу, чтобы они еще пару часов провели наедине с собой.
Напротив двери с табличкой «Герольд» располагалась дверь в квартиру Розы Беннингхофф, и она была приоткрыта. Вехтер остановился и посмотрел в щель, с облегчением подумав о том, что не придется тут же звонить в дверь Джудит Герольд. Что чувствовала она, проходя каждый день мимо двери убитой подруги?
Квартиру распечатали, место преступления освободили. У порога на куске брезента стояло ведро с краской. Сквозь щель в подъезд падал яркий свет, словно внутри, за окном, светило яркое зимнее солнце. Изнутри доносились топот и сопение, там мелькали тени.
Вехтер отстранился.
Внизу скрипнули половицы, поднимался какой-то мужчина. Незнакомец в сером рабочем халате остановился перед комиссаром и, не здороваясь, указал на щель:
– Вы это читали? Им придется сорвать весь бесшовный пол. Так было написано в «Вечерней газете». До нижнего этажа! – Его усы подрагивали от возбуждения. – Туда просочилась кровь! Кровь, как вам такое? Ее запах не выветривается. Ну, они могут делать все, что им заблагорассудится, только он больше никогда не выветрится. И за сотни лет не исчезнет.
Вехтер предпочел не отвечать, чтобы не затевать беседу, но от этого мужчина стал еще разговорчивее:
– И вы можете все что угодно закрашивать, кровь все равно проступит. На следующий же день снова все станет как было. И не важно, какую краску вы возьмете.
Закряхтев, он поднял сумки с покупками и, тяжело ступая, зашагал наверх. На следующей площадке мужчина снова сделал остановку и указал пальцем на Вехтера:
– Она будет проступать снова и снова, эта кровь. И даже если вы эмалевую краску нанесете, она все равно проступит.
Вехтер дождался, пока шаги не стихли, и только потом отважился шумно выдохнуть. Скоро в этом доме забудут об убийстве. Он не верил, что в этой квартире боль удержится на стенах каким-то эзотерическим образом. Долго это не продлится. В один прекрасный день молодые люди в красивой одежде, стоя в этой квартире, скажут маклеру:
