Джеймс Грейди - Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник)

– Идиотская организация. Паркинс узнал еще что-нибудь про агента? Связной ему ничего больше не рассказал?

– Связной назвал ему имя – Крумин. Связной не знал, настоящее ли оно или это агентурная кличка; во всяком случае, начальство называло агента именно так. Паркинс отпустил связного, чтобы тот продолжал выполнять задание. Тот должен был вернуться в Лондон через неделю, и к этому времени Паркинс надеялся уже разобраться со всей этой историей. Там есть еще кое-какие детали, недоговорки, нестыковки, которые мы сейчас пытаемся понять, но в целом все выглядит примерно так. Что вы об этом думаете?

Пожилой джентльмен довольно долго молчал, прежде чем ответить:

– Может статься, все это и правда. Письма, пожалуй, подлинные… впрочем, как раз это легко проверить. Рассказ связного – если он, конечно, на самом деле связной – тоже большей частью смахивает на правду. Слежка за агентом… как там его?.. объясняет то, зачем Паркинс прилетел в Штаты, хотя все равно непонятно, как и почему он оказался там, где оказался. У тебя нет ничего больше про связного?

– Ничего. Если он и возвращался, ни с кем из наших больше не пересекался.

– Гм… Пожалуй, я поверю большей части, если не всему написанному Паркинсом, – не столько из-за того, что узнал ты, сколько из-за того, что удалось узнать мне.

Даже телефонный кабель длиной в океан не смог заглушить разочарования Кевина.

– Что вы хотите этим сказать?

Пожилой джентльмен явно не собирался щадить его чувства.

– Я позвонил тебе с тем, чтобы сообщить кое-какие важные новости, но получилось так, что и ты узнал почти то же самое. Мы ведь здесь тоже не сидели сложа руки, вот и наткнулись нынче вечером на кое-что любопытное. У Управления есть завербованный агент в берлинском отделении КГБ. Он-то и сообщил, что связной совершил все то, о чем говорил Паркинс, – напился и проговорился американцу. Американский агент почти сорвал их операцию, но не окончательно. Наш человек в КГБ говорит, его контора собирается предпринять еще одну попытку: пошлют к нам другого агента, через Берлин и Лондон.

– С ума сойти. А КГБ откуда знает, что связной раскололся?

– И в самом деле, откуда? Судя по всему, его начальство подозревает всех и всегда. Они раскололи его еще легче, чем Паркинс. Ну, конечно, по этой части у них есть некоторые преимущества. Так или иначе, наш человек утверждает, что связного пустили в расход, а новая попытка намечена на четверг. Он сообщит нам номер рейса, на котором другой агент полетит из Берлина, в четверг утром. Так что возвращайся в Берлин, мой мальчик. Свяжись с шефом тамошнего отдела Конторы. Он сообщит тебе номер рейса, на котором ты полетишь. Мы пробежимся по списку пассажиров и к моменту вашей посадки в Лондоне сократим список подозреваемых до нескольких человек. В Лондоне тебя будет ждать помощь, так что тебе, возможно, удастся вычислить интересующего нас человека.

– А что потом?

– А потом мы будем ждать – подождем и посмотрим, что же такое важное они задумали, если рискуют продолжать даже после смерти Паркинса.

Глава 5

– Игра, кажется, пошла веселее, – заметила она, чтобы как-то поддержать разговор.

– Я совершенно с тобой согласна, – сказала Герцогиня. – А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…»

– А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное – не соваться в чужие дела, – шепнула Алиса.

– Так это одно и то же, – промолвила Герцогиня, вонзая подбородок в Алисино плечо. – А мораль отсюда такова: думай о смысле, а слова придут сами!

Мужчина, сидевший в кресле 42Б самолета авиакомпании «Би-Оу-Эй-Си», вылетевшего из Берлина в Лондон в 9:40 утра, имел три паспорта. Один лежал в левом внутреннем кармане пиджака – вместе с авторучкой, стрелявшей зарядом цианистого калия на три метра. Согласно этому паспорту мужчину звали Ян Марковица – поляк, сотрудник торговой фирмы. Другие бумаги объясняли причину его поездки в Лондон – для участия в промышленной выставке. Выставка в Лондоне действительно проходила, а вот настоящий Ян Марковица умер десять лет назад в советском лагере. Согласно второму паспорту мужчина имел канадское гражданство и звали его Рене Эриксон. Сопутствующие этому паспорту бумаги подтверждали, что тот провел в Европе длительный отпуск; большую их часть составляли гостиничные квитанции, и глядя на них становилось ясно, почему туризм в наши дни обходится недешево. И паспорт, и квитанции были зашиты в толстую кожаную обложку папки с документами Яна Марковицы. Третий, американский паспорт – пассажир всей душой надеялся, что воспользоваться им не придется, – предназначался исключительно для аварийных ситуаций. Согласно ему пассажира звали Фрэнк Уолш, родился он в Сент-Луисе и преподавал иностранные языки в колледже. Никаких документов, подтверждавших настоящее имя и гражданство, у этого человека, само собой, не было. Федор Нурич прекрасно понимал, что они для него подобны смерти.

Притворяясь, что читает журнал, Нурич прокручивал в голове детали предстоящей операции. Его мало радовала перспектива работы в США почти без подготовки и поддержки. Нет, конечно, кое-какая подготовка у него была, ему приходилось иметь дело с техникой, но специализировался он больше на полевой, тактической разведке. Он не имел ни малейшего представления о том, зачем понадобилось посылать его аж из России, однако, подобно большинству агентов разведки, привык знать только то, что ему позволялось знать для выполнения отведенной части операции.

У непосредственного начальника Нурича, майора ГРУ – советской военной разведки, – тоже имелось немало вопросов и сомнений в целесообразности этой операции, но возможности высказать их не было. Ему оставалось только ждать, когда Нурич выполнит работу для КГБ и вернется в родное ГРУ с рапортом о состоянии дел у чекистов.

Вообще-то шпионить за конкурирующим ведомством Нурич гнушался не больше, чем за другим государством. Опасность, грозившая ему, в обоих случаях представлялась Нуричу примерно одинаковой, и единственное, в чем он колебался, – это в том, которая из его разведывательных обязанностей важнее. Нурич считал себя русским, солдатом, коммунистом и разведчиком – в таком, и только в таком порядке. Осознание себя русским и коммунистом придавало ему твердости в борьбе с врагами Родины и идеи. Военным он стал, можно сказать, благодаря наследственности. Нуричи защищали Родину-мать от Наполеона, Гитлера и прочих злодеев на полях сражений по всей Европе. Федор Нурич первым из всей династии стал офицером и гордился этим, хотя и не мог похвастаться своим чином перед штатскими. Собственно, именно эта склонность к военной карьере, унаследованная от отца, и сделалась определяющей в его судьбе с тех пор, как в 1959 году молодой многообещающий лингвист прямо со студенческой скамьи отправился служить в «органы».

Спустя три дня после того, как он завоевал право вступить в ряды советской тайной милиции, чем ужасно гордился, старый отцовский однополчанин, дослужившийся, несмотря на все прихотливые повороты судьбы, до капитана, обратился к юному Нуричу со встречным предложением. Разумеется, Федору нужно работать в МВД (что на деле означало КГБ), но делать это в качестве агента военной разведки. Именно так, служа в первую очередь военным, а уже потом чекистам, Нурич сможет оказать самую ценную услугу Родине-матери.

Нурича не пришлось долго упрашивать. Хотя он никогда не делился этой мыслью ни с кем, даже с родными, он не сомневался в том, что судьба России зависит от мощи ее оружия, от военного превосходства над противником, от контроля военных за всеми областями жизни в стране. Только твердая рука могла защитить Россию от алчных капиталистов и почти таких же алчных собственных бюрократов в штатском. Военные усовершенствуют государственную систему, прижмут к ногтю ревизионистов и капиталистических прихвостней и смогут при этом избежать ошибок, допущенных прежними, гражданскими правителями.

Нурич не испытал бы затруднений, если бы кто-нибудь попросил его назвать пример таких ошибок. Он хорошо помнил соседа и его дочь. Девушка была всего на год старше Нурича; ей исполнилось всего девятнадцать, когда однажды ночью ее и отца забрали и увезли на черном «воронке». Нурич не знал, что случилось с ними дальше, и ему хватило ума не задавать вопросов. Он знал только, что военные такой ошибки не допустили бы, ибо и дочь и отец были убежденными коммунистами. Уж военные ни за что не послали бы в лагеря невинных.

Ну ладно, подумал Нурич, все это дела давние. Сейчас надо думать о работе. Если он как следует постарается, может, когда-нибудь такие вещи станут невозможными. Нурич еще раз повторил в уме свою задачу. Правда, нравилась она ему при этом не больше, чем при первом инструктаже.

Кевин сидел в кресле номер 27А, в хвосте того же салона, в котором летел Нурич. На самого Нурича Кевин не смотрел, да и повода для этого у него не имелось. Делая вид, будто читает журнал, он время от времени поглядывал в сторону пассажира, занимавшего место 31А. Там сидел агент ЦРУ, и Кевин отчаянно надеялся на то, что еще до конца полета тому пришлют список пассажиров – потенциальных русских шпионов.