Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения
Решетникову показалось, что его невозмутимость, поспешное открещивание от отца и то, как он живо откликнулся на просьбу неизвестного человека о встрече, как примчался впопыхах, бросив работу, подозрительны: за всем этим была еще не очевидная, но уже различимая под оболочкой благополучного адвоката-международника неискренность.
— Вам ни о чем не говорит фамилия Ямковецкий?
— Ямковецкий? — снова изобразил задумчивость на лице Мезин.
— Да, Борис Евгеньевич Ямковецкий!
— Н-нет, ни о чем… что-то с этой фамилией было связано, отец ее упоминал когда-то давно. Может, это был один из его подзащитных?
— Да. Он защищал его в суде, и не раз. Впервые — в девяносто первом году, тогда ему удалось вернуть дело на пересмотр, и вор-рецидивист Ямковецкий… вот он, на фотографии, за одним столом со своим адвокатом… вышел на свободу на год раньше времени. Затем — на процессе Ямковецкого в девяносто третьем он выступил с защитительной речью, и все время, пока Ямковецкий отбывал наказание в ИТК за преступление, предусмотренное частью третьей 208-й статьи, боролся за его освобождение. А в девяносто втором, когда Ямковецкий находился на свободе, была сделана эта фотография. Не думаю, чтобы они отмечали годовщину Великого Октября. К тому же здесь есть несколько лиц, которые были замешаны в наркобизнесе. Кассационный протест Моисея Израилевича был отклонен Верховным судом в апреле девяносто четвертого, так что он уехал в Бельгию, не сумев выдернуть подзащитного из лагерного барака.
Мезин-младший блеснул самообладанием, все это он выслушал спокойно, глядя на мутную перспективу улицы; так уверенный в своей правоте клерк выслушивает нотацию босса.
— Возможно, возможно. Отец занимался делами крупных уголовных авторитетов. Надеюсь, у вас нет сведений о его причастности к наркобизнесу?
— Пока нет, — сказал Решетников.
— Что значит «пока»? — сцепив пальцы на коленях, сдержанно спросил Мезин, и Решетников видел, что самообладание уже стоило ему усилий. — Вы что, пытаетесь такие сведения собрать?
Стали запотевать стекла. Решетников приоткрыл окошко, втянул носом влажный воздух. В салон ворвались уличные шумы.
— Аркадий Моисеевич, — заговорил он спокойным, доверительным тоном, — а в каких отношениях ваш отец был с Майвиным?
— С кем? — настороженно переспросил адвокат и, наткнувшись на серьезный, пристальный взгляд Решетникова, понял, что отрицать свое знакомство с Майвиным бесполезно. — С Анатолием Ильичом?.. В прекрасных, по-моему.
— Он ваш сосед по дому?
— Да… то есть он помог отцу получить здесь квартиру, раньше мы жили в Измайлове.
— Когда?
— Два года тому назад. Может, чуть больше.
— И давно они знакомы?
— Тогда же и познакомились. Отец до отъезда работал у него в фирме.
— В Антверпен он перебрался тоже с помощью Майвина?
— Не знаю.
— А о том, что Ямковецкий, которого защищал ваш отец, с девяносто второго по девяносто третий был совладельцем акционерного общества «Земля», вы тоже не знаете? И о том, что Майвиным был открыт счет в банке «Норд-Бельгиум»?
— Я-то здесь при чем?
— Если вы действительно ни при чем, зачем тогда отрицаете свое знакомство с Ямковецким?
Мезин покраснел, пошарил по карманам. На предложение закурить мотнул головой, достал коробочку с «Минтоном» и отправил в рот леденец.
— Через месяц в составе группы экспертов арбитражного суда я уезжаю в Париж. Поездка связана с координацией некоторых положений арбитража с европейской системой и финансируется комитетом Государственной Думы. Я не считаю, что знакомство с уголовным авторитетом будет способствовать моей карьере. К тому же я действительно непричастен к делам своего покойного отца.
— А у вас есть подозрения, что эти дела противозаконны? — очень вежливо спросил Решетников, опасаясь, что Мезин хлопнет дверцей; откровенничать с сыщиком он был вовсе не обязан.
Тем не менее Мезин не уходил, и Решетников подумал, что у него есть основания опасаться не только за карьеру.
— В девяносто первом году отца разыскала Людмила Панафидина и предложила ему хорошее вознаграждение, если он сумеет вызволить ее мужа Ямковецкого из ИТУ, — заговорил он после паузы. — Речь, по-моему, шла о трех тысячах. Позже отец смеялся над этим гонораром, но тогда были не лучшие времена для нашей семьи, и он согласился. Потом этот Ямковецкий завел свое дело. Торговал автомобилями, преимущественно дорогими. В ту пору в Москве «Линкольнов» и «Шевроле» было не густо. Фирма называлась «Арктур», название придумал отец, он же помогал оформлять документы.
— И в качестве компенсации получил этот «Форд-Эскорт»?
— Нет, почему… отец просто купил его. Потом Ямковецкий продал свою фирму и приобрел на всю сумму акции «Земли», принадлежавшей Майвину.
— Вы же сказали, что Моисей Израилевич познакомился с Майвиным два года тому назад?
— Совершенно верно. Он занимался работой в коллегии, дела его пошли в гору, появилось имя, к нему обращались очень солидные люди. С Ямковецким они не встречались до августа девяносто третьего, когда Борис Евгеньевич нашел его и попросил съездить с ним в Европу.
— В Европу? — оживился Решетников.
— Да. Они ездили в Швейцарию через Германию и Бельгию.
— Вдвоем?
— По-моему, Ямковецкий брал с собой дочь, отец показывал фотографии, сделанные ею в эту поездку, теперь их нет. Ничего нет, он все забрал с собой, а часть домашнего архива уничтожил перед отъездом.
«Вот кто снимал Илону с Ямковецким и собачкой в Магдебурге!» — догадался Решетников.
— А после Ямковецкого опять посадили — осенью того же года. Отец очень сокрушался по этому поводу, отказывался понимать, зачем благополучному бизнесмену, миллионеру понадобилось продавать угнанные машины…
— Угнанные машины? Он же продал фирму «Арктур»?
— Да… там какая-то история… Новый владелец фирмы обратился к Ямковецкому с просьбой, у него оставалась клиентура… Я не вникал, вы знаете, в подробности. Следователь прокуратуры доказал, что Ямковецкому было известно о том, что машины похищены, его подвели под двести восьмую.
— Очень интересно, — улыбнулся Решетников. — У человека на счетах полтораста миллионов, а он торгует крадеными авто. Это все равно что вы, будучи порученцем думской комиссии, станете продавать в парижской подворотне поношенные джинсы, не правда ли?
— Похоже, — едва слышно выговорил Мезин.
— Отцу никогда не приходило в голову, что Ямковецкого засадил за решетку его компаньон?
— Я не знаю, что приходило отцу в голову! — съязвил Мезин. — Я вам уже рассказывал, что у нас в семье к тому времени наметился разрыв. Отец очень изменился в последнее время. Повлияла на него новая жена, или он уже был одержим предстоящим отъездом.
— А что говорит по этому поводу ваш сосед?
— Ничего не говорит. Они состояли в деловых отношениях с моим отцом, но другом нашей семьи Майвин никогда не был, потому что фактически семьи уже не было. Кстати, новой женой отца стала секретарша Майвина. Можете себе представить отношение к нему моей матери. Она считает его виновником всех бед.
— Вы были на похоронах отца?
— Нет.
— А ваша мать?
— Тоже не была. В это время в Италии находился Майвин, собственно, они к нему ехали, когда это случилось. — Мезин нетерпеливо взглянул на часы, давая понять, что и так уделил сыщику слишком много времени. — Я могу быть вам еще чем-то полезным?
— Неисповедимы пути Господни, — вздохнул Решетников.
— Это вы о чем?
— Надо же: работал с одним компаньоном, а через два года случайно познакомился с другим. Оказавшись меж двух огней, решил уехать и попал в автокатастрофу в Италии, где как раз в это время находился Майвин, — Решетников насмешливо посмотрел на собеседника: — Не слишком ли много случайностей, Аркадий Моисеич?
В манерах адвоката резко поубавилось дипломатической вежливости.
— Casus a nullo praestantur, — жестко сказал он, посмотрев Решетникову в глаза, и взялся за ручку дверцы.
— Наше дело собачье — вынюхивать да выслеживать, — развел руками Решетников, — так что извиняйте, барин: во французском не силен.
Мезин усмехнулся:
— Это латынь, — снизошел до милицейского уровня. — Термин права: «За случайность никто не несет ответственности». Мой отец защищал воров в законе и государственных чиновников, и, насколько я могу судить, не только потому, что считал их тоже людьми. Он был умным и образованным адвокатом и имел полное право на более достойную жизнь, нежели та, которую способна предложить нищая страна дураков. Машина, квартира в центре Москвы, домик в провинции Антверпен, медовый месяц в Милане — все это, как нетрудно понять, стоило немалых затрат, но он бы никогда не опустился до уровня своих подзащитных и не стал бы продавать наркотики.
