Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения
— Моисей Израилевич умер полгода тому назад, — заметно побледнев, произнесла женщина.
Решетников окончательно растерялся:
— Как?! То есть, извините… Я же звонил по телефону?..
— Вы, вероятно, ошиблись и позвонили не туда. Кто вам дал этот адрес?
— Я нашел его в справочнике адвокатской коллегии.
— Должно быть, у вас старый справочник. Моисей съехал с этой квартиры больше года тому. Мы с ним развелись, у него была другая жена. Они уехали в Бельгию на постоянное жительство и погибли в автокатастрофе в Италии.
Решетников понимал, что нужно уйти, но поворот оказался столь неожиданным и невероятным для него, что ноги отяжелели и он стоял будто приклеенный, не в силах ни сказать что-либо, ни сдвинуться с места.
— Прошу прощения, я не знал, — выговорил он наконец. — До свидания.
— До свидания, — сказала женщина и долго, пока он не спустился по лестнице на площадку второго этажа, не закрывала дверь, должно быть, силясь вспомнить, кто такой Решетников и почему он не знал, подобно всем знакомым Моисея, о его гибели или, по крайней мере, об отъезде.
2
Решетников вышел на воздух. Шел мелкий теплый дождь, по серой улице проплывали разноцветные зонты. К подъезду подкатил «Форд-Эскорт», из него выскочил высокой молодой человек в кожаной куртке и маленьких очках в золотой оправе, на бегу посмотрев на часы, промчался мимо Решетникова, бросив «Здрасьте!» — очевидно, приняв его за соседа.
Решетников закурил и побрел к своей машине, оттягивая звонок Столетнику и Каменевым, потому что если Столетник все еще не объявился, тогда уж и вовсе он окажется в идиотском положении.
Такое с ним уже было — период, когда он потерял ориентиры и уже не знал, на кого работает. Бес куда-то канул, запасные каналы связи работали в одностороннем порядке — оперотдел МВД молчал: туда пришли новые люди, а вместе со старыми исчез полковник, отвечавший за его внедрение. Знавшие Паленого были отправлены на тот свет. Решетников каждое утро думал, что и он видит солнце в последний раз, чувствовал себя лишним, потерянным, забытым. Итог работы оказался ничтожным: двадцать пять кило с каждого центнера «засвеченного» героина бесследно исчезали, десять — конфисковывались во время мелких операций на местах и на транспорте, да и то случайно; остальные попадали по назначению и с лихвой покрывали убытки наркоторговцев. Когда все бутлегеры, доставщики, оптовики, производители и получатели были известны пофамильно, когда Решетников установил и передал точные каналы, имена и адреса продажных таможенников и силовиков — после всего этого пограничники, милиция и ФСБ еще три месяца оттягивали операцию «Удар», хотя рапорта о проверке данных оперативного источника уже наверняка были написаны и лежали под сукном: канал перекрывать явно не торопились — кому-то он был нужен. Решетников понял, что при таком раскладе его попытаются убрать свои… или те, кого он считал своими. В банде за ним установили слежку, многократно подвергали проверкам. В доказательство того, что он Паленый, приходилось демонстрировать наркозависимость — уколоться раз, другой, а там и третий, испытывая все большее пристрастие к страшному зелью. В перестрелках приходилось стрелять на поражение по своим… или тем, кого он считал своими. Силы были на исходе, порой начинало казаться, что работы в органах не было, что все это он вычитал в каком-то дурном романе или видел в кино, а он и не Решетников вовсе, а бандит Паленый, бежавший из лагеря усиленного режима и объявленный во всероссийский розыск. Он слишком долго и слишком достоверно разыгрывал отведенную роль, вживался в нее и под конец почувствовал, что уже живет ею. Когда же все тридцать семь дельцов (и он в их числе) были арестованы с поличным — ста двадцатью килограммами первосортного героина, — пришлось собирать всю волю в кулак, чтобы излечиться от наркозависимости и начать снова различать своих и чужих…
Теперь обманчивый маков цвет побледнел в сгущающемся тумане времени, и Решетников вытравил бы его из памяти навсегда, когда бы не Бес на фото в компании Ямковецкого. Их знакомство не могло быть случайным: в девяносто втором человек ГБ уже работал по наркотикам.
Ямковецкий кололся сам? помогал ему? отмывал деньги? работал на ГБ? Кто он и почему, будучи осужденным, разгуливает на свободе?..
— Гражданин!.. Я вам, вам!..
Решетников уже распахнул дверцу и поставил одну ногу на коврик в салоне, как вдруг понял, что слова молодого человека в золотых очках обращены к нему.
— Извините, вы — Решетников? — перебежав через дорогу, подошел к нему незнакомец и протянул руку: — Я — Мезин.
Решетников машинально ответил на рукопожатие, все еще не в состоянии переключиться на воскресшего адвоката.
— Мезин Аркадий Моисеевич. Вы мне звонили. Я был не дома, а в суде.
— А… а как же… я же звонил по домашнему телефону…
— У меня сотовый телефон, — улыбнулся молодой человек. — У вас что-то случилось? По вашим словам — что-то срочное?
Решетников не знал, как выкрутиться, стоит ли с ним говорить, и если да, то о чем, собственно? Ведь он звонил его покойному отцу, и конспиративное, безликое «господин адвокат» внесло путаницу, из-за которой Мезин-младший спешно оставил свои дела и примчался в течение получаса, невольно навязанного Решетниковым, домой.
— Давайте поговорим в машине, Аркадий, — предложил Решетников. — Дождь все-таки.
Молодой человек предложение принял, сел на пассажирское сиденье. В салоне было тепло, потоки воды стекали по ветровому стеклу, размывая улицу, дома, машины, лица прохожих.
— Я ничего не знал о вашем существовании, — признался Решетников. — Разыскивал вашего отца. Собственно, и не его даже, но хотел узнать через него об одном человеке. Мне очень неловко, что я оторвал вас от дел.
Мезин-младший усмехнулся, досадливо покачал головой.
— Бывает, — сказал сдержанно. — Может быть, я могу вам помочь, раз уж так получилось?
— Это зависит от того, в каких отношениях вы были с вашим отцом.
— В натянутых отношениях. Только что вы видели мою мать, Наину Борисовну Мезину, от которой отец ушел к другой женщине. Было это год назад, а наша семейная жизнь дала трещину значительно раньше. Я не злопамятный — он меня вырастил, воспитал, дал образование, устроил, помогал материально. Эта машина принадлежала ему, он без суда оставил нам с матерью квартиру, и у меня, казалось бы, не может быть никаких претензий. Но, видно, есть все-таки Высший Суд: в марте сего года отец отправился с молодой женой из Антверпена в Милан и попал в автомобильную катастрофу. Я ответил на ваш вопрос?
Все это он проговорил скороговоркой, как будто отчитывался о проделанной работе и повторял заученный текст уже не впервые. Решетников догадался, что он не простил отцу измены и что отношения в их семье были худшими, нежели он мог поведать незнакомому человеку.
— Я понял, спасибо. Правда, имел в виду другое: насколько он занимался вашей профессиональной подготовкой. Вы ведь пошли по его стопам?
— Могу ли теперь и я поинтересоваться, с кем имею честь? — спросил Мезин.
— Можете. Только я едва ли дам вам вразумительный ответ. Статус мой не определен, да и дело конфиденциальное. Зовут меня Викентий Яковлевич, фамилия, как я уже говорил, Решетников, вот, пожалуй, и все, — Решетников достал из кармана пресловутую фотокарточку. — Если бы я встретился с вашим отцом, как того ожидал, то попросил бы прокомментировать этот снимок.
В отличие от молодого адвоката Решетников говорил спокойно и даже безразлично: можешь — помоги, не можешь — я и не рассчитывал. Бесхитростная, неторопливая речь его располагала к общению, во всяком случае, повода отказаться от разговора Мезин в ней не увидел. Он взял фотокарточку, поднес близко к глазам, затем рассмотрел на расстоянии вытянутой руки. Решетников включил стеклоочистители, смахнул воду со стекла. На мгновение улица приобрела резкие очертания.
— Н-да, — наморщив лоб, посмотрел Мезин на сделанную фломастером надпись на обороте: «Осень. 1991». — Н-да, — повторил и пожал плечами: — Осень девяносто первого…
— Девяносто второго, Аркадий Моисеевич, — уточнил Решетников. — Это ошибка.
— Вот как? Но все равно, все равно. Тогда я был на третьем курсе университета. Отвечая на ваш второй вопрос, могу сказать, что отец занимался моей профессиональной подготовкой постольку-поскольку, я ведь специализировался на международном арбитражном суде, перспектива защиты уголовников меня никогда не прельщала. — Он вернул фотографию.
— Этот снимок был сделан в городе Кимры Тверской области. Ни о чем вам это название не говорит?
— Нет. Кроме того, что это сто первый километр и находится где-то на Волге, неподалеку от Дубны. Я проплывал однажды мимо на теплоходике.
