Александр Золотько - Рождество по-новорусски
Владимир Родионыч явственно икнул.
– Водички подать? – не отводя взгляда от экрана, спросил Гринчук.
В телевизоре как раз сменилась картинка, и появился парень, держащий в руках микрофон. Быстро повторив то, что уже сказала ведущая в студии, он повернулся к стоящему рядом Гринчуку. Фоном для беседы служил забор усадьбы Липских.
Владимир Родионыч замер.
Гринчук, не волнуясь и не сбиваясь, пересказал вкратце события последних дней, поведал о похищении, об убийстве всей семьи и о чудесном освобождении мальчика из лап преступников. Причем версия излагалась именно та, на которой настаивал Владимир Родионыч – супостаты перебили друг друга. Вопрос о деньгах также был обойден стороной.
– И насколько вы продвинулись в своем расследовании? – поинтересовался журналист у подполковника Гричнука.
– Достаточно далеко, – уверенно посмотрел в объектив бравый подполковник. – Настолько далеко, что начинаю опасаться за судьбу этого расследования.
– Вам уже угрожали?
– Нет, но мне почему-то кажется, что властьпредержащие, – после сложного слова Гринчук улыбнулся, – могут попытаться закрыть это дело. Закрыть рот мне и остальным членам следственной группы.
– Все так опасно? – спросил, задыхаясь от предвкушения сенсации, журналист.
– Не знаю, насколько это опасно, но если вдруг я завтра или сегодня ночью решу выпрыгнуть в окно, или меня собьет случайная машина, или зарежут хулиганы на улице… Или я выпью не того и из не той бутылки – это будет значить, что не всех мы нашли, и что трое похитителей не просто так погибли, а были убиты сообщниками, который до сих пор на свободе. Если же меня просто отстранят от дела, которым я официально занимаюсь только один день, то все мы поймем, что там, наверху, не хотят, чтобы правда о загадочном и жестоком убийстве одного из богатейших людей, как минимум, нашего города, стала достоянием общественности…
Экран телевизора погас. Гринчук оглянулся на Владимира Родионыча.
– Сволочи эти журналисты, – сказал с чувством Гринчук. – Не успел оглянуться, как уже давал интервью. Акулы пера.
Владимир Родионыч взял папку и сунул ее в ящик стола. Внимательно посмотрел на Гринчука.
– Ничего теперь не поделаешь, придется терпеть мои поиски. Но вы обратили внимание, Владимир Родионыч, что я остался в рамках вашей версии? И что мои финальные предположения остались всего лишь предположениями. До тех пор, пока не произойдет со мной или делом чего-нибудь печального.
– Вы решили, – сказал Владимир Родионыч…
Зазвонил телефон на столе.
– Да? Смотрел. Представьте себе, Полковник, мы тут вместе с господином Гринчуком внимательно смотрели этот шедевр. Сейчас вот обсуждаем. Да. Потом поговорим. – Владимир Родионыч бросил трубку. – Вы почему-то решили, что вас теперь нельзя снять и вышвырнуть.
– Отчего же? Можно.
– Можно. И раз уж вы решили, что теперь с вами нельзя сделать ничего официального, то я ничего и делать не буду. Ошибаетесь. Именно официально мы с вами и поступим. Мы поступим с вами, как поступили бы с любым милиционером, завалившим такое дело. Через несколько дней, совсем скоро, вас официально попросят об отчете, а потом уволят по неполному соответствию. Вполне официально. Вы меня понимаете?
– Естественно, – улыбнулся Гринчук. – Как не понять. Через несколько дней. Ради бога, снимайте и выгоняйте. Через несколько дней. Я могу идти?
– Идите.
– А из квартир меня и моих людей еще не выгнали? Машины не вернуть?
– Пока не нужно. Мы же с вами решили все делать официально.
– Премного вам благодарны, – поклонился на пороге Гринчук. – Нижайше кланяемся. Наше почтение.
Когда дверь за Грнинчуком закрылась, Владимир Родионыч устало откинулся на спинку кресла.
Как там полковник характеризовал Гринчукак? Честный, неподкупный, циничный? Циничный, кто же будет спорить? А вот по всему остальному…
Грустно узнавать цену неподкупных и честных. Четыре миллиона.
Гринчук задержался возле стола Инги:
– Что там у него было в папке? Приказ на увольнение? Или мой рапорт?
– И еще конверт с выходным пособием, – сказала Инга.
– Могла ведь предупредить, – укоризненно сказал Гринчук. – Типа, предостеречь.
– Мне за это денег не платят. Мне платят за информацию о миллионах, – Инга широко улыбнулась, демонстрируя ровные и идеально белые зубы.
– Тоже вариант, – не мог не согласиться честный и справедливый Гринчук. – По понятиям – все чисто. Но нехороший осадок остался.
– Это ваши проблемы, – еще ослепительнее улыбнулась Инга.
– Исключительно, – согласился Гринчук. – Само собой. А теперь не наберете мне номер охранного агентства «Булат». И чтобы лично директора. Самого Шмеля.
Инга, не заглядывая в записи, набрала номер, переговорила с тамошним секретарем и протянула трубку Гринчуку.
– Да? – сказал Гринчук.
– Слушаю, – сказал Шмель.
– Еще сердишься на меня?
– Нет. Все честно.
– Нам нужно переговорить, – сказал Гринчук.
– Срочно?
– Да.
– Приезжай.
– Нет, лучше на нейтральной территории. Давай в клубе «Кентавр». Знаешь?
– Да.
– Через полчаса успеешь?
– Успею.
– Пока.
Гринчук протянул трубку Инге:
– А по интересующему нас с вами вопросу нет ничего?
– Абсолютно, – улыбнулась Инга.
– Все-таки, придется оштрафовать. За отсутствие рвения и информации.
– А может, я вам на сумму штрафа лучше минет сделаю? – спросила невинным тоном Инга.
– На такую сумму меня не хватит, – печально сказал Гринчук. – Не встретились мы с вами раньше, когда я еще был молод и полон жизненных соков.
– Как жаль, – сказала без сожаления Инга.
– А мне как жаль, – в тон ей ответил Гринчук. – Одно радует, меня еще не уволили, так что я буду иметь удовольствие вас иногда видеть.
Гринчук вышел.
Инга достала из сумочки зеркальце и внимательно посмотрела на себя. Вздохнула.
Владимир Родионыч набрал номер телефона Полковника.
– Ну, господин Полковник, как вам все происходящее?
– Вы имеете ввиду передачу?
– Я имею ввиду именно передачу. Я поначалу решил, и вы мне в этом решении помогли, что ваш любимый Гринчук поищет эти деньги, а потом успокоится. Да…
– Теперь вы думаете иначе?
– Теперь… Я хотел сегодня все закончить с ним мирно. Даже, старый дурак, приготовил ему выходное пособие в конверте…
– А он снова поступил по-своему.
– А он в последний раз поступил по-своему. Все. Мое терпение лопнуло. Вы, пожалуйста, подготовьте свою спецгруппу, – Владимир Родионыч чуть понизил голос. – Для Михаила. Решайте все через неделю, раньше я не смогу подготовить проверку работы отдела и отставку вашего подполковника.
Полковник промолчал.
– Да что вы там сопите на том конце провода, вы же понимаете, что он сорвался с нарезки. Он теперь уже ни о чем другом думать не может, кроме как о деньгах. Ни о чем. Это уже не тот капитан, который так поразил вас, Полковник. Мы думали, что он сломался и начал спиваться… А он сломался по-другому. Он возненавидел всех нас за то, что у нас есть деньги и власть. Вспомните тот новогодний вечер. Я тогда, каюсь, умилился, как он ловко прижал всех нас, как отводили взгляды властные и сильные дяди и тети. А он видел нас всех раздавленных и слабых. Он видел, как легко мы все превратились в грязь. И он это запомнил. Чем он хуже нас? Он ведь, если возьмет след, то уже не может остановиться. Он будет идти по следу, гнать свою жертву до тех пор, пока она не рухнет без сил. И наше счастье, что ему подвернулся этот кусок в четыре миллиона долларов. Иначе он нашел бы способ всех нас скрутить и прижать. В каждом из нас нашел бы слабину. И тогда мы умылись бы кровью. Каждый из нас. И вы, и я. Мы все. Вы меня слышите?
– Слышу.
– Слушайте, Полковник, – Владимир Родионыч замер, подбирая слова.
И удивился. Он сам не ожидал от себя такой вспышки, такой ярости и такого страха. Они все действительно беззащитны. Они не умеют реагировать вот именно на таких – уверенных в себе, ловких, жестких и прагматичных. И они не умеют обходится без таких. Они им нужны для защиты. И они – самая страшная угроза.
– Я даю на подготовку неделю. Через неделю Гринчук, – Владимир Родионыч задумался на секунду, потом вдруг облегченно улыбнулся. – Он получит новое назначение. Повышение за прекрасно проведенное расследование. И у него будет выбор – принять назначение, или уйти со службы. Я думаю – он уйдет. Если согласится… Вы уберете всех троих. Таких животных нужно уничтожать.
– Вы полностью уверены в своей правоте? – ровным голосом спросил Полковник.
– Да. Совершенно.
– Вы были уверенны в своей правоте, когда считали его алкоголиком и требовали увольнения. Вы были уверенны в своей правоте, когда говорили, что он может поискать деньги для своего успокоения. Теперь вы уверенны, что его нужно уничтожить. Вы хоть сами-то себя слышите? Вы ведь начали разговор со мной с того, что потребовали убрать только Михаила. А закончили приказом убрать всех троих.
