Масонская касса - Андрей Воронин
Семашко жил в дрожащей от ветхости панельной девятиэтажке. Стены этого бетонного многоквартирного скворечника некогда были для красоты выложены голубенькой кафельной плиткой, которая начала понемногу осыпаться лет за двадцать до того, как Геннадий Иванович сюда переселился. В ту пору, когда он в составе российского миротворческого контингента отбывал последние месяцы перед уходом на пенсию в Абхазии, этой плитки оставалось уже чуть больше половины от первоначального количества, а сейчас дом и вовсе выглядел так, словно его довольно долго обстреливали шрапнелью, по странной прихоти стараясь не повредить стекла.
Короче говоря, дом был еще тот, и изнутри он выглядел ничуть не лучше, чем снаружи. Но отставного полковника Семашко это не особенно волновало, поскольку домоседом он не был. На пенсию полковник вышел строго в положенное по закону время, не задержавшись ни единого дня; служил он вовсе не в штабе, спиртным не злоупотреблял и почти не курил, так что поддерживать себя в превосходной физической форме ему было проще, чем большинству господ офицеров, которые еще с советских времен защищали Отечество по принципу «солдат спит — служба идет». В отличие от этих мешков с дерьмом, на которые кто-то по ошибке нацепил погоны, полковник Семашко был настоящим боевым офицером. Боевыми наградами он не щеголял, равно как и дырками в шкуре, хотя и тех и других имел предостаточно. Не был он при этом и угрюмым молчуном, из которого клещами слова не вытянешь. Таинственности и загадочности в этом почти квадратном здоровяке с простецки-хитроватой физиономией потомственного прапорщика не было никакой; напротив, Геннадий Иванович любил поболтать, особенно в приятной компании, под добрую выпивку с хорошей закуской. Рассказчиком он был отменным и знал неисчислимое множество армейских баек. Правда, из баек этих, рассказываемых в сочной, грубовато-юмористической, истинно мужской манере, было решительно невозможно понять, где, кем, в каких войсках и даже в каком звании служил рассказчик; слушая Геннадия Ивановича, было очень легко решить, что все двадцать пять лет беспорочной службы он провел на каком-нибудь вещевом складе, ничего из того, о чем говорит, своими глазами не видел, а истории свои услышал по линии связи, называемой в армии ОСС — «одна сволочь сказала». Многие так и считали; другие, кто поумнее, догадывались, что все не так просто: раз шифруется человек — значит, служил в тех еще войсках. Но те из его слушателей, у кого хватало ума догадаться о его непростом прошлом, о своих догадках предпочитали помалкивать — именно потому, что были умны и хорошо знали жизнь.
Таких, впрочем, было немного; большинство знакомых считали Геннадия Ивановича Семашко просто приятным собеседником и отменным собутыльником. Никто не знал даже, почему, выйдя на пенсию, он осел именно здесь; предполагалось, что он либо уроженец здешних мест, либо окончил службу где-то поблизости и не сумел, бедняга, своевременно рвануть в более богатые и цивилизованные края. Оба эти мнения были глубоко ошибочными. А с другой стороны, кому какое дело до военного пенсионера? Жить никому не мешает, и ладно, а проблем у всех предостаточно — собственных, насущных, куда более важных, чем выяснение подробностей послужного списка соседа по лестничной площадке.
Тем более что, как уже было сказано, домоседом Геннадий Иванович не был и редко мозолил соседям глаза. Был он, напротив, заядлым лесовиком — рыболовом, охотником, а иногда и грибником-ягодником. Большую часть времени Семашко проводил за городом, кормя свирепых местных комаров, с которыми, по его собственным словам, у него был заключен пакт о ненападении. В качестве личного средства передвижения Геннадий Иванович использовал командирский «уазик» с ветхим брезентовым верхом — похоже, списанный из какой-то воинской части ввиду окончания срока службы и полной выработкой моторесурса. Бегала эта старая жестянка, на удивление и зависть соседям, отменно, как молодая. Если же кто-то все-таки спрашивал Геннадия Ивановича, в чем причина такого долголетия, тот лаконично отвечал: «Повезло с машиной», а порой давал более развернутый ответ в виде байки об автомобиле, совершенно случайно собранном на одном из отечественных заводов таким образом, что при подгонке деталей допуски оказались минимальными. Ну, знаете ведь, что такое допуски? Плюс-минус сколько-то там микрон, а в случае с нашей отечественной промышленностью, сами понимаете, миллиметров… Так вот, эти самые плюсы сложились с минусами так, что допуски оказались почти что нулевыми! И что вы думаете? Мощность возросла втрое, износ деталей сократился впятеро, и где-то, наверное, эта машинка до сих пор катается без единого ремонта — если, конечно, попала в руки к хорошему хозяину…
Выйдя из машины, Геннадий Иванович открыл заднюю дверцу. На нем был белый маскировочный балахон, из выреза которого выглядывал воротник темного, грубой домашней вязки свитера, на затылке лихо сидела шерстяная черная шапочка непонятного происхождения — то ли лыжная, купленная на вещевом рынке, то ли спецназовская. Наклонившись, отставной полковник достал с заднего сиденья охотничью двустволку в чехле и трех связанных за задние лапы зайцев-беляков, чей белоснежный мех слипся кровавыми сосульками в тех местах, куда угодила дробь. За зайцами последовали лыжи — охотничьи, короткие и широкие, подбитые снизу мехом, который облегчал скольжение лучше любой лыжной мази и не давал лыжам скатываться назад при подъеме на пригорки.
В тот момент, когда Геннадий Иванович с пушечным громом захлопнул заедающую дверцу, в поле его зрения попал сосед по подъезду, старший прапорщик Бойцов, спешивший домой из магазина, о чем свидетельствовал сжимаемый им в объятиях туго набитый и предательски позвякивающий пакет. Несмотря на воинственную фамилию, боец из старшего прапорщика был никудышный, зато пьяница отменный. Про него рассказывали, что как-то раз, находясь на боевом дежурстве, он был замечен сидящим на ступеньках деревенского магазина, расположенного в пяти километрах от места, где бравый прапорщик должен был нести службу. Вместо того чтоб защищать Родину от потенциального противника, этот пьяный поганец сидел, привалившись плечом и затылком к нагретой солнцем стене, и мирно спал. Ширинка у него при этом была расстегнута, фуражка валялась рядом околышем кверху, и внутри, по слухам, уже поблескивало несколько медяков и даже одна или две смятые купюры.
Это, впрочем, не имело для Геннадия Ивановича никакого значения, тем более что данная информация как раз таки поступила по линии ОСС. Разумеется, если бы старший прапорщик Бойцов являлся подчиненным полковника Семашко, такое безобразное происшествие поставило бы в его карьере жирную точку как раз такого диаметра, как отверстие, оставляемое во лбу пулей из пистолета системы Макарова. Но прапорщик Геннадию Ивановичу никогда не подчинялся и потому продолжал
